Культура >> Галерея шедевров
«Партнер» №8 (179) 2012г.
Прекраснейшая картина в мире
Марина Аграновская
Две женщины, молодая (поспорим с Вайлем, несправедливо назвавшим ее «теткой») и пожилая, сидят на террасе в окружении домашних любимцев. С легкой руки Джона Рёскина этих женщин в течение всего XIX века считали преуспевающими венецианскими куртизанками. В этом заблуждении были в первую очередь повинны детали одежды: слишком откровенные декольте и пара лежащих на полу венецианских цокколи - шлепанцев на очень высокой платформе. Именно такую обувь носили, как тогда считалось, венецианские куртизанки. О том, что изображенные на картине женщины - куртизанки, говорили, казалось, и их застывшие в ожидании (конечно же, клиента) лица, и записочка (конечно же, от него), которую прижимает лапой большая собака. Эта трактовка настолько укоренилась, что Павел Муратов, рассказывая в своих «Образах Италии» (1910) о свободных венецианских нравах, первым делом вспоминает «Двух куртизанок», как в ту пору называли картину.
В ХХ веке доброе имя двух венецианок был восстановлено. Прежде всего, на вазе, которая стоит на балюстраде, обнаружился герб заказчиков, благородного венецианского семейства Торелли. Что до одежды - так в ренессансной Венеции вполне порядочные дамы, подчиняясь моде, щеголяли с обнаженной грудью, а цокколи носили замужние женщины, отнюдь не только куртизанки. Более того – изображение на картине пары обуви символизирует супружество. «Прочитав» детали картины искусствоведы нашли сразу несколько весомых подтверждений того, что мы видим перед собой вовсе не куртизанок, а верных жен. Белый платок в руке младшей дамы - не призывный знак для кавалера, а символ чистоты, равно как и жемчужное ожерелье. Митровое деревце в верхнем правом углу, а также собаки – символы супружеской верности; гранат, лежащий на балюстраде, обозначает плодородие и процветание; двое голубков и попугай – атрибуты Девы Марии.
Возможно, изображения птиц имеют еще какое-то аллегорическое значение, связанное с характерами или именами женщин. (Сторонники теории «куртизанок», впрочем, не сдают позиций, указывая на то, что гранат - плод богини любви Венеры - и пара «венериных голубков» обозначают чувственность и сладострастие.)
Охота в лагуне или рыбалка?
Что было изображено слева, кто составлял компанию двум венецианкам, мы пока не знаем, и, возможно, не узнаем никогда. А вот верхняя часть картины счастливо обнаружилась в Лос-Анджелесе, в музее Пола Гетти. Авторитетная исследовательница итальянского Ренессанса профессор Патрисия Фортини Браун в начале 1990-х годов «приставила» сверху к венецианской картине хранящуюся в США работу (предположительно Карпаччо) «Охота в лагуне». Обе картины идеально совпали, образовав единое произведение (общая высота доски почти 170 см), неизвестно когда и по каким причинам варварски разрезанное. Связующим звеном двух картин и подсказкой для складывания этого «пазла» стал цветок, стебель которого, уходя за край «Венецианок», продолжается в «Охоте». Цветок стал еще одним доказательством того, что Карпаччо изобразил отнюдь не куртизанок: это белая лилия, символ Девы Марии. И, наконец, стало окончательно ясно, кого ждут дамы: мужей-охотников.
Неподвижные фигуры двух женщин контрастируют с динамичной сценой охоты: летят по водам лагуны узкие быстрые лодки, охотники энергично натягивают луки, гребцы налегают на весла, взмывают в небо птицы. Но почему в натянутых луках не видно стрел? Почему охотники выпускают в птиц какие-то маленькие шарики? Почему птицы не боятся охотников: вьются рядом с лучниками, садятся на борта лодок? Одно из весьма убедительных объяснений этих странностей в том, что Карпаччо изобразил, причем с большой точностью, вовсе не охоту на птиц, а… рыбалку, в которой птицы – дрессированные бакланы с подрезанными крыльями – не добыча охотников, а их помощники. Лучники стреляют шариками из обожженной глины рядом с птицами, чтобы побудить их бросаться в воду и вылавливать крупных рыб. Куда увлекательнее, чем сидеть на берегу с удочками!
Знатоки истории охоты и рыболовства утверждают, что такой оригинальный способ рыбалки, до сих пор популярный на Дальнем Востоке, был распространен в эпоху Возрождения на севере Адриатики и, возможно, именно с Востока был туда привезен. Однако сторонники того, что у Карпаччо изображена все-таки охота на птиц, считают, что лучники стреляют по бакланам, а стрелы заменили обожженными шариками, чтобы не повредить оперение птиц. Так или иначе, за картиной прочно закрепилось название «Охота в лагуне».
Ошибался ли Джон Рёскин?
Итак, «самая прекрасная картина в мире» оказалась всего лишь случайным фрагментом, одной четвертой или даже одной восьмой частью произведения Карпаччо! Означает ли это, что тонкий ценитель и знаток живописи Джон Рёскин, а вслед за ним и многие другие, ошибались, превознося художественное совершенство «Венецианок»? Пожалуй, нет. Возможно, любую другую картину такое жесткое фрагментирование уничтожило бы, но не работу Карпаччо. Восхищаясь этим фрагментом как полноценным произведением, видя в нем эстетически законченное целое, Рёскин проявил особую прозорливость и тонкий вкус.
Карпаччо, которого считают одним из родоначальников жанровой живописи, - мастер эпизода. Он владел особым даром выстраивать живые, самодостаточные, полные занятных и трогательных деталей сцены внутри своих произведений так, что, выделенные из общего целого, укрупненные, как бы очищенные, они обретают новую, поразительно близкую современному мироощущению выразительность. Карпаччо - прекрасный мастер венецианского Возрождения, но стоит вычленить из его работ отдельные фрагменты – и перед нами предстает не просто очень хороший художник, а истинный гений. Чем сильнее увеличение, тем выразительнее деталь. Чего стоит одна лишь женская рука, почти машинально сжимающая тонкую лапку комнатной собачки, доверчиво прильнувшей к коленям хозяйки!
Как замечает Петр Вайль, «выстраивая увлекательные сюжеты, в своем внимании к мелочам, Карпаччо словно предвидел, что картины начнут репродуцировать в альбомах подетально». Именно такое «подетальное фрагментирование» произвели когда-то с работой Карпаччо, разъединив расписные створки и распилив одну из них. Мы не можем не сокрушаться об утраченных частях творения художника, но и не можем не восхищаться этим столь созвучным искусству гораздо более поздних времен фрагментом. Вынужденная случайность фрагментирования картины обернулась композиционной свободой и глубиной интерпретации. Фигура неловко ссутулившейся женщины, в позе которой столько естественности и правды, перенеслась из правого нижнего угла композиции на передний план, стала главной. И благодаря этому основным мотивом картины стал щемящий контраст расцветающей молодости и увядающей зрелости. Он блистательно выражен не столько литературно, сколько пластически: через перекличку поз и ритмику рук, через схожесть причесок и профилей, которые словно принадлежат одной и той же женщине, переносящейся сквозь время в свое прошлое или будущее. Так рассказ об охоте в лагуне превращается в рассказ о человеческих судьбах.
Мне понравилось?
(Проголосовало: 0)Поделиться:
Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>