Воспоминания

Виктор Равкин

В плену литературных реминисценций

Делай, что должно,

и будь, что будет!

Дать однозначное определение реминисценции - этому культурологическому термину - невозможно. Экскурсы в словари, энциклопедии и даже в Интернет дали различные результаты. Это понятие имеет расплывчатые границы и широкое поле для его применения. Вот только несколько ее определений:

1. Отзвуки чужого произведения.

2. Смутное воспоминание или явление, наводящее на воспоминание.

3. Оригинальный способ связать настоящее с прошлым.

4. Своеобразная игра, заключающаяся в сознательном или в скрытом воспроизведении автором чужих образов, повторении отдельных фраз или запоминающихся описаний.

5. Элемент художественной системы, отсылающий к ранее прочитанному, услышанному или увиденному.

6. Отдельные черты в художественном произведении, навеянные невольным или преднамеренным заимствованием образов или ритмико-синтаксических ходов из других произведений; как сознательный прием рассчитан на память и ассоциативное восприятие читателя.

7. Средство создания художественного образа как элемента иронии, критики автором предмета культурной традиции; автор может выражать свое мнение о конкретном произведении, а там, где нужно будет высмеять персонаж, реминисценция переходит в пародию.

8. Присутствующие в художественных текстах «отсылки» к пред-шествующим литературным фактам, отдельным произведениям, напоминания о них.

Этими «теоретическими» изысканиями автор занялся спустя несколько лет после написания предлагаемых читателю очерков. При этом выяснилось, что он все это время находился в плену у этих самых реминисценций, не подозревая об этом. Некоторые исследователи считают, что «уникальность реминисценции – в ее возможной неосознанности в том, что автор на волне какой-интуиции, часто совершенно бессознательно вкладывает в текст то, что когда-то было познано, но забыто». Итак, почти все очерки, представленные в этом разделе, долго находились в рукописном виде. И только теперь найдено им «теоретическое» обоснование. И такое бывает.

О том, что «проба пера» будущего сочинителя произошла с помощью рассказа Чехова «Ночь перед Рождеством», уже было сказано. Затем реминисценции помогли автору «отомстить» баснописцу за басню «Стрекоза и Муравей», «оправдать» кота Ваську, который «слушает и ест», превратить пушкинское «Зимнее утро» в саарбрюккенское весеннее, напомнить содержание рассказа Паустовского «Кот-ворюга», проехаться вместе с Шолом-Алейхемом по просторам Винничины на «Праздношатающемся», вспомнить о тимуровско-гайдаровском движении пятидесятых годов, познакомить» российских музыкантов с бременскими и препроводить их в уменьшенном, но интернациональном составе до этого немецкого города, встретиться с Фазилем Искандером в Саарбрюккене и, наконец, через произведения выдающихся русских поэтов познакомить читателя с фенологическими особенностями русской осенней поэзии.

Сюжеты этого раздела книги говорят о многоликости, многозначности реминисценции. Почти все ее определения могут быть применены к ним, а к некоторым даже несколько. Читатель легко может догадаться, к каким именно.

«Праздношатающийся» и я:

в одном поезде с Шолом-Алейхемом

Чем медленнее идет поезд,

тем необъятнее окрестности.

Шолом-Алейхем

Началась эта история в Москве, в магазине «Подписных изданий». Стою в очереди, очень подписаться хочу. Народ вокруг, в основном, интеллигентный. Разговоры о книгах – кто что достал или прочитал. О писателях рассуждают; некоторых, особенно современных, даже критикуют. Время-то стояло вполне оттепельное, очередные холода еще не наступили. Впереди меня стоят две женщины. Одна, брюнетка, что-то рассказывает своей подруге; и довольно темпераментно. Делать мне нечего, прислушиваюсь:

Наконец-то моего любимого писателя прочтем почти всего. Обожаю его. Какой язык! Так положить разговорную речь на бумагу мало кто мог.

Кого это она так хвалит? Может быть, и мне подписаться? Я взглянул на объявление в витрине: Шолом-Алейхем, шеститомник.

- А вы, молодой человек, на кого хотите подписаться? – это она ко мне обращается.

- На Фенимора Купера! – с гордостью отвечаю, - но могу еще на кого-нибудь.

- А у вас среди родственников есть евреи? - не отстает от меня настырная эта моя соседка по очереди.

Слегка растерявшись от такого анкетно-прямого вопроса, все же сознаюсь:

- Да, имеются, со стороны отца.

- И что? Они вам ничего не рассказывали о Шолом-Алейхеме?

- Что-то, кажется, было. Да ведь писателей так много, всех не упомнишь, - отвечаю.

После этого она потеряла всякий интерес к моей биографии, а вскоре подошла и моя очередь. Я подписался на обоих писателей. Через некоторое время вышел первый том, затем и второй. Не скажу, что читал эти светло-коричневые книжки; так, листал только. Но вот в третьем томе наткнулся на «Железнодорожные рассказы» и сразу заинтересовался. С детства обожаю железную дорогу: вокзальную сутолоку, запах паровозного дыма, вагонные знакомства, болтовню с попутчиками, местных жителей, выходящих к поезду с домашней снедью. А вторая полка! Она была всегда за мной в давних наших поездках на Украину за дешевым летним отдыхом. Разве это не счастье – забраться наверх по металлическим ступенькам, а потом спуститься вниз; и так по многу раз. Как всем известно, в дороге есть три стоящих дела: спать, глазеть в окно и перекусывать. Да, пожалуй, еще – пить чай из стаканов, зажатых в подстаканниках. В общем, я был вполне подготовлен к чтению этих рассказов из железнодорожной жизни. Первый назывался очень странно: «Праздношатающийся».

Вот как он начинался:

- Знаете, чем лучше ехать? Лучше всего, покойней, вольготней? Праздношатающимся! Оказывается, так прозвали поезд узкоколейки, идущей мимо таких городков, как Гайсин, Немиров и им подобных благословенных мест, где нога прародителя Адама сроду, конечно, не ступала. Богопольцы, слывущие на белом свете острословами, не нахвалятся преимуществами «Праздношатающегося». Во-первых, – говорят они, - вам нечего бояться, что вы опоздаете. Когда бы вы ни пришли, он стоит. А чего стоит то, что вам не нужно драться за место? – спрашивают они. – Вы можете проехать неведомо какое расстояние один – одинешенек в вагоне, можете, как барин, выкинуться во всю длину и переворачиваться с боку на бок, сколько душе угодно. Это чистая правда. Вот уже недели три, как я путешествую в нем по этим краям, и я почти все на том же месте. Прямо какое-то колдовство! Не думайте, однако, что я огорчаюсь. Наоборот, я очень доволен. Ведь здесь я повидал столько занимательного, наслышался таких былей и небылиц, что не знаю, когда и кончу записывать все это в свой дневник…

Когда из Петербурга пришла весть о том, что здесь будут прокладывать дорогу (министром был тогда Витте), люди говорили: «К чему нам железная дорога! Без нее не обойдутся!». Позже, когда в этих местах появился инженер, стали производить съемки и мерить землю, люди прикусили языки, а острословы поглубже запрятали руки в карманы. Богопольцы обладают одним достоинством: не угадав, они не огорчаются. «Календарь, - говорят они, - тоже иногда врет…Округу охватило некое смятенье, род железнодорожной лихорадки, которая не миновала ни одного человека. Люди позакладывали женины жемчуга, субботние платья и принялись строить дорогу. При этом они потеряли все до гроша и наказали внукам и правнукам даже близко не подходить к железной дороге. И все же одно другого не касается: бедолаги действительно разорились, но, как они выражаются, добились своего – железную дорогу проложили. И хотя этот поезд наименовали «Праздношатающимся», все же люди не нахвалятся им и рассказывают о нем всяческие чудеса, Например, заявляют, что с той самой поры с ним еще не стряслось ни одной беды, как с иными поездами. В чем же дело? А все это, говорят они, очень просто. Тихо шагаешь, не потеряешь... И «Праздношатающийся» действительно тихо ходит. Да еще как тихо! Тихо едешь – дальше будешь».

Да я тоже путешествовал на этом, тихоедущем! – вспомнилось мне. – И места знакомые, и станции некоторые, мимо которых медленно - ох, как медленно! - катил по узким рельсам в начале жаркого лета 1951 года «Праздношатающийся». Может быть, тот самый?

От Москвы до Винницы ехали в вагоне прямого сообщения. Он находился в самом хвосте киевского поезда. Утром, уже в Киеве его отцепили и загнали в тупик. Пассажиров отпустили гулять до вечера. Пошли и мы проветриться. Сначала, конечно, на базар – попробовать ранних овощей и ягод. Потом прошлись по Крещатику, почти уже восстановленному. Спустились к реке. Погода была тихая и солнечная. А Днепр, как всегда, чуден; еще со времен Гоголя. Птицы, как ни странно, перелетали с одного берега на другой, а некоторые даже возвращались обратно. Вот и верь классику.

К вечеру снова заселили вагон. Его прицепили уже к винницкому поезду, и мы покатили дальше на юг. И вот там, в Виннице, ранним утром следующего дня произошла моя встреча с главным героем рассказа Шолом-Алейхема. Тогда я, конечно, не знал, как этот поезд уже давно прозвали местные жители.

Памятник ветерану

узкоколейки в Гайвороне

В сторонке от главного вокзала возле узкой и низкой платформы стоял вроде бы и поезд, но какой-то не такой. Раза в полтора меньше обыкновенного. Зато труба у малорослого паровозика была что надо. Она торчала над его черным удлиненным туловищем, напоминая картинку времен отца и сына Черепановых. Занесли вещи в вагон. Его стенки, по-моему, были сделаны из фанеры и окрашены в ядовито-зеленый цвет. Двухэтажные полки располагались только с одной стороны, боковых не было. Короче, он сильно смахивал на поезд детской железной дороги, если кто еще помнит такую. Постепенно вагон заполнялся. Ехали в основном женщины. Распродав на базаре свою сельхозпродукцию, они возвращались домой с промышленными товарами: гвоздями, серпами, граблями, глиняной посудой, дешевыми тканями.

Наконец, поехали. Вообще-то, это слово не совсем точно характеризует способ передвижения нашего поезда по рельсам. Поезд пошел. И действительно, на длинных подъемах некоторые пассажиры спрыгивали с него и спокойно шли рядом, уверенные, что поезд их не обгонит. А когда поезд шел под уклон, они вскакивали на подножку, наслаждаясь легким ветерком и ожидая очередного снижения скорости.

Солнце уже стояло высоко. Сморенный порядочной вагонной духотой, я было задремал, лежа на одеяльце, прихваченном из Москвы. Но вскоре был разбужен криками пятилетнего братика.

- Займи ребенка, - мать строго посмотрела на меня, - что-то уж больно расшалился, почитай ему книжечку, хоть какую. У нас же есть кое-что.

Она вытянула из чемодана несколько тонких книжек, прихваченных из Москвы по школьному списку для того, чтобы не разучиться читать во время долгих летних каникул.

- Начинай! – она передала мне книжку Аркадия Гайдара «Чук и Гек». – А ты посиди спокойно хоть немного, - она строго посмотрела на моего младшего, - и послушай историю про такого же сорванца, как и ты.

Я начал читать. Как все помнят, милая семейка ехала на Восток на встречу с отцом. Разница с нашей поездкой состояла в существенно большей скорости их передвижения по широкой колее, да за окнами их поезда мелькали отнюдь не летние пейзажи. У нас же за мутными стеклами окон тянулись похожие друг на друга бескрайние колхозные поля желтеющей пшеницы, слегка оживляемые небольшими рощицами и фруктовыми садами.

Я старался читать с выражением, как нас учили в школе. Тем более две наши соседки стали прислушиваться, обсудив какие-то свои бытовые проблемы. Наконец я добрался до самого интересного и комичного эпизода повести. Как все помнят, Гек пытался пристроиться для продолжения ночного сна к какому-то дядьке, перепутав купе и переполошив весь вагон. На том месте, где Гек уже утром, став героем ночной истории, прошелся по вагону и вернулся с небольшой кучкой никому не нужных вещей, я на мгновенье, как мне показалось, прикрыл глаза, утомившись от декламаторской деятельности. А когда открыл их, не обнаружил сидевшего напротив братца. Но вскоре он появился, его ручки с трудом удерживали небольшой продовольственный набор, состоящий из маленького мешочка семечек, куска колотого сахара и двух малосольных огурцов. Это были скромные пожертвования тружеников украинских полей чистенькому городскому мальчику в коротких штанишках на бретелях. Вот что значит пример полюбившегося литературного героя.

Теперь и перекусить можно, - заметил наш сосед. Попутчики не возражали и, как по команде, стали что-то доставать, развертывать и откупоривать. Я наблюдал за этим процессом во все глаза. А также ноздри, если так можно выразиться. Потому что от свежеиспеченного ржаного хлеба, розового сала, обильно сдобренного солью, и цибули шли ни с чем не сравнимые и совершенно не передаваемые на бумаге волнующие запахи. Они до сих пор в моей обонятельной памяти. А такая, я уверен, есть у каждого человека. Я так смотрел на смачно жующего соседа, что тот, не выдержав моего жадного взгляда, отломил от каравая здоровенную горбушку, кинул на нее солидный кусок сала и протянул все это мне. Я, который сала на дух не переносил, вцепился зубами в это местное лакомство. Мать помалкивала, вглядываясь в мою худобу.

Что-то хлопчик у вас дюже бледненький. С Севера, небось, приехали? Из Москвы? Да…, - он даже присвистнул, - и правильно сделали. Что там у вас хорошего? Пыль, шум и пустые прилавки. Через месяц сыночка не узнаете. Молотить будет все подряд. Вон, побачьте на моего Миколку, - он взглянул на сынка. – Убери пятки под лавку и перестань лузгать подсолнух. Уже и пола не видно из-под шелухи. Давай собирайся, нам скоро выходить. Отсыпь малому стаканчик семечек. А «Чука и Гека» дома дочитаем, возьмем книжку в библиотеке.

Братец, между прочим, сразу забыл о книжке и с удовольствием переключился на другой вид деятельности. Укрепив семечко между верхним и нижним молочными зубами, он раскалывал его на две половинки, а затем уже подросшими за время железнодорожного путешествия ноготками извлекал его содержимое.

Так мы и ехали, как я потом вычислил, со скоростью 20-30 километров в час. Клубы черного дыма, нигде не задерживаясь, попадали в открытое окно, и уже вскоре я выглядел вполне загоревшим. Миновали Гайсин, Немиров и некоторые другие городки. Вот, наконец, и рекомендованное нам местечко для отдыха. Не спеша, выгрузили вещи. Стоим в тенечке от вагона и не знаем, куда дальше податься. Мимо нас прошла паровозная бригада во главе с машинистом.

- Куда это они? – поинтересовался я у нашей попутчицы.

- Да машинист наш из этого села, пошли обедать к нему домой, вон на горке его хата. Может, и подремать успеют. Стоянка поезда полтора часа, а то и больше. Будем ждать встречного. Ведь разъехаться можно только здесь.

Поняв, что мы приехали сюда на отдых, она замахала руками:

- Да вы что, женщина! Разве здесь можно оставаться! Да взгляните, сколько здесь курортников, - она указала рукой в сторону Южного Буга, стремительно катившего чистые тогда воды на юг, к морю.

Мы посмотрели на голубоватую реку и на пляж, действительно усеянный загорающими телами.

- Так вот, к семи утра на базаре уже купить нечего. А Бугом сыт не будешь. Поехали со мной, в глубинку. Через пару часов будем в Джулинке. За мной пришлют колхозную полуторку, все же я работаю бухгалтером. Село у нас богатое, а колхоз – миллионер. На базаре все мешками, ведрами и корзинами продают. А какое у нас сливочное масло, только что взбитое! А колбаса свиная, домашняя, между прочим, в кишочки натуральные запакованная, а не в пластмассовую кожуру! А помидоры килограммовые, а огурчики малосольные! Скоро вишня созреет, потом слива; повидла наварите, всю зиму будете кушать. А кур живьем продают.

Мать призадумалась, потом вдруг вспомнила:

- А как же я буду курицу резать, живую? Я ведь никогда…

- Да я вас в два счета научу. – Она наглядно изобразила это действие. - Чик и все. Затем подвешиваете ее вниз головой, ощипываете и опаливаете на костерке. Кидаете в большую кастрюлю целиком, а потом туда домашнюю лапшичку. Тут вам и первое, и второе.

- Не люблю куриный бульон, - прервал я ее гастрономическое выступление.

Мать среагировала на это по-своему:

- Иди, погуляй с братиком, на паровозик посмотрите.

Тем временем из вагона неторопливо вылезли двое пассажиров. На их плечах висели полотенца, а на головах громоздились соломенные шляпы.

- Ну, что, хлопец, пошли на Буг купаться. Еще и обсохнуть успеем. Без нас поезд не уйдет, - пригласил меня один из них.

Я было дернулся, но мать сдержала мой естественный порыв. Прохладная вода, горячий песок остались моей неосуществленной мечтой. Мне в этом местечке определенно нравилось, тем более кушать я в то время особо не любил. С неприязнью смотрел я на нашу новую знакомую из какой-то там глубинки, откуда до реки двадцать два километра.

- У нас тоже купаться можно. Есть целых два пруда, - угадав мои тайные мысли, сказала она.

И мне представилось, как я барахтаюсь в их колхозном пруду с черноземным дном среди общественных гусей и уток. Мне стало совсем тоскливо, а она продолжала уговаривать:

- Между прочим, комната у нас стоит всего-то рублей шестьдесят- восемьдесят, не то, что здесь:сто- сто пятьдесят.

После этого я уже не сомневался, что мы поедем дальше. Так оно и случилось. Через положенное время явилась повеселевшая железнодорожная бригада. Стали понемногу подтягиваться и пассажиры, некоторые еще были с мокрыми волосами. Ожидали встречного на Винницу. И вот вдали над небольшим леском показалось сначала темное облачко дыма, а вскоре на соседний путь подошел еще один «Праздношатающийся» полная копия нашего. Только вагоны его были окрашены в светло-коричневый цвет. Наверное, чтобы пассажиры их не перепутали. У этого близкого родственника нашего поезда стоянка была короче, к великому сожалению разомлевших на жаре пассажиров.

Знакомые торопливо обменивались сельскими новостями, делали прогнозы на погоду и урожай. Наконец, наш кочегар подбросил в топку уголька, из трубы повалил густой дым, паровоз пару раз свистнул. Машинист внимательно посмотрел назад, опасаясь, видимо, кого-то забыть. Кондуктор сделал отмашку флажком. И мы поехали дальше. Сначала очень тихо, потом просто тихо, затем совершенно не быстро. На нашей станции поезд не стал задерживаться. И вскоре «Праздношатающийся» – поезд моего детства – скрылся за поворотом. Давно уж не шатается он по степным просторам Винничины, да и самой узкоколейки уже нет. Рельсы, скорее всего, разобрали на металлолом, шпалы пошли на дрова. Поезд растаял в дымке прошлого. Только память хранит былое. И то до поры, до времени.

Иногда беру с полки потертый уже томик великого рассказчика, погружаюсь в тот далекий мир прошлого, наслаждаюсь народной мудростью, неистощимым юмором и оптимизмом любимого писателя.

На стр. автора

<< Назад | Прочтено: 315 | Автор: Равкин В. |

Мне понравилось?

(Проголосовало: 1)

Комментарии (0)

Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>