RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Михаил Гольдштейн

                                           

В ГЕРМАНИЮ НА ПМЖ

(Воспоминания директора завода)

 

Глава 3. СТАГНАЦИЯ

 

Новый толковый словарь русского языка под редакцией Т.Ф. Ефремовой трактует слово стагнация как застой, отсутствие развития. Именно так можно охарактеризовать состояние завода «Металлист» в конце девяностых годов прошлого века. Но пришли мы к этому не сразу. Попав в новое министерство, я оказался в подчинении не у Министра, лица в своей отрасли независимого и самостоятельного, а у Председателя машиностроительного концерна, лица полностью зависимого и абсолютно не самостоятельного. Это обстоятельство накрепко связало мне руки и надолго  повергло в уныние. Я сам своими руками загнал себя в угол. Отныне каждый свой шаг я обязан был согласовывать со службами концерна, не получая от них никакой помощи.


Концерн «Туркменмашингурлушик» вобрал в себя несколько машиностроительных заводов, располагавшихся на территории Туркменистана и принадлежавших ранее Союзным ведомствам. После распада Союза они оказались никому не нужными, даже Туркмении. Хозяйственные связи между бывшими республиками разрушились, снабжение этих заводов материалами, запасными частями, узлами, оборудованием, продуктами интеллектуального труда полностью прекратилось. Перейдя в начале перестройки под ведомство различных местных министерств, эти заводы окончательно потеряли своё лицо. Ну  зачем, например, министерству сельского хозяйства республики нужны тестомесильные и кремовсбивальные машины Ашхабадского завода продовольственного машиностроения, тысячами выпускавшиеся здесь и расходившиеся по всему Союзу и многим странам мира? Первые перестроечные годы завод ещё как-то держался на огромных запасах деталей, оставшихся на складах с прежних времён. Но запасы постепенно иссякли, и завод окончательно «сел». С этих пор он вынужден  перебиваться случайными заказами Минсельхоза, куда его прикрепили, и других заказчиков, используя свои уникальные технологические возможности не по назначению. Примерно такая же обстановка сложилась и на других  бывших союзных заводах.


Имея за плечами массу проблем, каждый из них, попав в концерн, рассчитывал на поддержку республиканского правительства и своего нового министерства. Ведь в арсенале этих заводов ещё оставался бесценный опыт, наработанный в союзных ведомствах на базе конструкторских и научно-исследовательских разработок центральных институтов страны, растерять который, из-за ведомственных неурядиц и неорганизованности новой республиканской власти, было очень жаль. Но, видимо, у правительства республики в то время на кону стояли более существенные проблемы, чем судьба нескольких бывших союзных предприятий и их коллективов. Поэтому на момент объединения в концерн все эти заводы были в довольно плачевном состоянии. Из всех, вошедших в концерн заводов, моё предприятие, технически гораздо более слабое, но всегда работавшее на нужды республики, оказалось наиболее успешным и защищённым от всевозможных проблем. Но это означало, что помощи от концерна в ближайшее время мне никакой не будет.


Концерн охотно принял меня в свои ряды, рассчитывая за счёт успешного предприятия нет-нет поправлять свои показатели, в чём я вынужден был убедиться на первых же заседаниях Совета директоров. Министр, похоже, не собирался особо помогать машиностроителям, требуя с Председателя концерна выполнения производственных показателей, а Председатель переадресовывал эти требования к нам, особо не вникая в наши проблемы. Выходит, я просчитался, обмишурился, поставил не на ту лошадку, опростоволосился.


Но сдаваться обстоятельствам было не в моих правилах; слишком много сил было положено, чтобы выжить, сохранить завод, не развалиться. Теперь, когда опасность исчезновения завода вроде бы миновала, когда он твёрдо встал на свои собственные ноги, нужно всего лишь громко заявить о себе, стать в своей республике кому-то очень нужным, вклиниться в какую-нибудь программу развития, заполучить серьёзные заказы. Наши традиционные потребители заводской продукции – торговля, образование, медицина, оборона, здравоохранение, культура – готовы были по-прежнему закупать её в тех же и даже больших объёмах. Но отсутствие необходимых средств, - ведь  все они находились на государственной дотации, - сдерживало их аппетиты. Поэтому рассчитывать на длительные договора с ними и стабильное финансирование не приходилось. Для роли спонсоров они явно не годились. Следовало в других местах искать заказчика финансово независимого, глубоко заинтересованного в работе с нами, способного, если надо, обеспечить нас не только деньгами, но и материалами.


Немного поразмыслив, я решил для себя, что таким спонсором   вполне может стать само Министерство энергетики, в которое с недавних пор мы влились. Оно не стоит на месте, строит новые линии электропередач и подстанции, в сфере его производственной деятельности задействовано огромное количество народа, у него есть свои базы отдыха, детские оздоровительные лагеря и прочее. А там, где живут и работают люди, там обязательно нужна наша продукция. Поэтому первым моим шагом в новом ведомстве был визит в Управление материально-технического снабжения министерства.


Начальник Управления, познакомившись с нашим ассортиментом, прямо ахнул от удивления. Оказывается, в составе министерства появился завод, выпускающий крайне нужную ему продукцию, а он ничего об этом не знает. Перед ним давно стоит задача улучшать быт людей на производстве, и предложенные мною металлокаркасная мебель и другие бытовые товары ему как нельзя кстати. Но главное, что ему полностью подошёл способ взаиморасчётов между нами, которые мы решили проводить частично деньгами, а в основном - необходимыми заводу материалами.


Уже на следующий день ко мне потянулись представители объединений и концернов, заводов и стройуправлений нашего министерства. Я с удовольствием показывал им образцы продукции завода, собранные в специальном помещении. Эту комнату образцов я организовал в самом начале своего появления на заводе, и с течением времени она всё больше  заполнялась. Вскоре пришлось добавлять ещё одно помещение, поскольку в первом уже не хватало места.


Но я понимал, что мебель и бытовые товары интересуют моё министерство лишь временно, ненадолго, лишь до тех пор, пока не удовлетворится его ограниченный спрос. Вскоре этот интерес пройдёт. Между тем Начальник Управления снабжения нашёл в этом деле свою корысть: он стал полностью забирать на свои базы нашу мебель, исправно рассчитываясь с заводом  различными материалами. Далее он с кем-то её на что-то обменивал или выгодно продавал, но это меня мало интересовало. Главное – у  нас появился стабильный заказчик и одновременно поставщик сырья, мы по-прежнему имели работу, плоды нашего труда были кому-то нужны.


Вскоре представился случай серьёзно заявить о заводе как о полноценном партнёре в составе Министерства энергетики и промышленности. Я уже упоминал ранее, что завод подключился к программе строительства нескольких высоковольтных линий электропередач, предназначенных для транспортировки и продажи электроэнергии соседним государствам. Завод взял на себя освоение производства и изготовление большого ассортимента линейно-сцепной арматуры. С этого момента начался интересный и захватывающий период массового творчества, буквально овладевшего различными заводскими подразделениями. Я с удовольствием отмечал внутреннее удовлетворение от работы, появившееся у заводских конструкторов, технологов, руководителей и рабочих инструментального, экспериментального, литейного и других участков, осваивавших  производство новой для себя продукции. Народ почувствовал, что участвует в большом, серьёзном и нужном деле.


Из министерства посыпались задания заводу одно за другим. Но наиболее весомым и одновременно совершенно необычным для нас делом стало участие завода в строительстве двух высотных 23-этажных жилых домов. Поручение о строительстве исходило от Президента, сроки были жёсткие, поэтому отношение к исполнению должно было быть исключительно ответственным.


Это был период коренного переустройства туркменской столицы, предпринятого Президентом Ниязовым. Уже были построены отдельные дворцы и гостиничные комплексы, реставрированы и перекрашены некоторые административные здания города, возведено несколько помпезных стел, фонтанов и памятников. Но всё это не только не украшало город, выстроенный после землетрясения 1948 года совсем в ином стиле, но делало его странным и нелепым. Город стал напоминать добротно сшитый кафтан с пришитыми к нему разноцветными рукавами, карманами и различными аляповатыми деталями.


Это хорошо понимали архитекторы-градостроители, окружавшие Президента; некоторые из них как могли, противились его новациям. Одним из них был мой свояк, муж моей сестры, работавший Главным архитектором города Ашхабада, туркмен по национальности. Он был немедленно снят с работы, хотя совсем недавно Президент Ниязов всенародно вручал ему престижную премию имени Махтум-Кули за архитектурное творчество.


Теперь Туркменбаши стал лично руководить перестройкой города, перекраивая его по своему усмотрению, прокладывая проспекты и улицы через жилые и производственные застройки, снося и расчищая всё вокруг до основания, не считаясь ни с проблемами предприятий, ни со страданиями отдельных граждан. Под снос шли как частные, так и жилые многоквартирные государственные дома, заводы и фабрики, больницы, железнодорожные пути, складские базы – короче, всё, что так или иначе  мешало прокладыванию новых автотранспортных магистралей и подготовке свободных площадей для осуществления строительных амбиций новоявленного Падишаха. На одной из недавно пробитых магистралей, пересекавшей город с севера на юг, Туркменбаши собрал дюжину министров, поручив каждому построить по одному жилому высотному дому-башне вдоль дороги с обеих сторон. Нашему министру досталось два дома. Эти высотки должны были создать новый архитектурный ансамбль и придать городу современный облик. Несколько предшествующих лет Президент много разъезжал по всему миру, присматриваясь к столицам разных стран. Особенно запала ему в душу богатейшая нефтедобывающая страна Арабские Эмираты и её столица Дубаи. Он собирался, перестроив Ашхабад, сделать его похожим на этот восточный сказочный город. Насколько это получилось – не  мне судить, так как я уехал из страны, не дождавшись конечного результата.


Наше участие в этом строительстве заключалось, как я уже упоминал выше, в создании и изготовлении модульной деревянной опалубки многоразового использования. Это был большой и серьёзный заказ, надолго загрузивший работой значительную часть заводских рабочих. Однако Министерство, как обычно, расплачивалось с заводом не полностью, но заработную плату всё же перечисляло в надлежащем объёме и вовремя, что само по себе на тот момент было большим преимуществом перед другими предприятиями.

 

*  *  *

Если отношения с руководством и службами министерства сложились, в конце концов, достаточно добросердечные и деловые, то с руководством концерна они никак не складывались. Председателем концерна был выходец из комсомола, бывший партийный инструктор, работавший до перестройки вместе с будущим Президентом Ниязовым в ашхабадском городском комитете партии, что делало его в глазах окружающих неприкасаемым. Какое-то время после развала республиканской компартии он поработал директором завода нефтяного машиностроения и вскоре указом Президента был назначен Председателем машиностроительного концерна. Естественно,  свою работу он построил с акцентами на красивую отчётность, создание вокруг себя команды по принципу преданности, проведение общественных внеслужебных мероприятий, объединяющих команду, и прочие атрибуты, привнесённые из комсомольской жизни. Но было у него и неоспоримое достоинство – он не был националистом. Сам он предпочитал больше разговаривать на русском языке, поскольку окружение было многонациональным и было подобрано не столько по национальному, сколько по профессиональному признаку. А куда ж деваться, ведь нужно было работать, доказывать свою состоятельность, спасать машиностроение – отрасль, совершенно чуждую укладу жизни этой южной азиатской страны. Среди коренных жителей Туркменистана профессия машиностроителя не пользовалась особой популярностью, так что пока приходилось мириться с присутствием на различных ведущих должностях в этой отрасли людей иной национальности.


Конечно, особых успехов у туркменских машиностроителей не было, да и откуда было им взяться. С развалом Союза заводы, выпускавшие массовую и серийную машиностроительную продукцию, остановились и оказались на пороге полной гибели. Поэтому реанимация этих производств, пусть на случайных и единичных заказах, с небольшими темпами роста почти от нулевой отметки, стала выглядеть как серьёзная трудовая победа.


Председатель концерна, демонстрируя успех отрасли, умело выстраивал необходимые показатели. Соответствующие и своевременно достигнутые показатели – это залог благополучной, спокойной жизни. Хорошо понимая это нехитрое правило, он всеми способами, не считаясь ни с чем, «выбивал» нужные показатели из того или иного директора. Правда, это никого не могло ввести в заблуждение и, прежде всего, министра, который относился к Председателю концерна с легким, плохо скрываемым сарказмом. На ежеквартальных директорских советах Министр часто перебивает его, требуя ясных ответов и конкретных идей по оживлению машиностроительной отрасли. Но, не добившись, перекидывает разговор непосредственно на того или иного директора. Председатель немного скисает, но всё равно надув щёки старается сохранить выражение своей значимости и величия. Я всегда поражался, почему столь слабого специалиста держат уже несколько лет на руководящей должности. Но ответ, видимо, состоял в том, что он был ставленником Президента.


Зато, когда он оставался наедине со своим аппаратом и руководителями предприятий, он в корне менялся. Он становился требовательным, многословным, оживлённым, не терпящим возражений. Обложив заводы данью, он неплохо обустроил жизнь аппарата концерна. Новая мебель, красивая оргтехника, компьютеры, современный ремонт помещений, служебные легковые иномарки – всё выдавало в нём любовь к некоей роскоши, в нём сидел молодой барин.


Но особо он любил проведение крупных совещаний и Советов директоров на выезде. Здесь ему по инициативе и выдумке равных  не было. Совещания он проводил с размахом. Прибывал он в тот или иной город на своём шикарном служебном «Вольво», за ним подтягивались на своих менее презентабельных служебных машинах  его замы. Директора предприятий, также прибывшие каждый на своём служебном авто, должны уже были находиться на месте и встречать «хозяина». У меня была служебная «Волга», доставшаяся от прежнего директора. Я её отреставрировал в городском  таксопарке, а, по сути, заменил почти все агрегаты, заново покрасил, и она ещё долго служила мне верой и правдой.

П

ринимающая сторона, то есть директор того завода, где проводилось совещание, вместе со своими помощниками встречал нас и размещал в гостинице. Но он должен был позаботиться не только о главном – предстоящем Совете директоров, но и о досуге своих гостей. И вот здесь предоставлялся самый широкий простор фантазии и имеющимся возможностям каждого принимающего директора.


В городе Чарджоу, например, мы провели Совет директоров на палубе большого речного пргулочного катера, специально арендованного дирекцией Чарджоуского машиностроительного завода. А потом мы прошли несколько километров вверх по течению великой и загадочной среднеазиатской реки Амударьи.

Слева - прогулочный катер в Чарджоуском затоне;

справа - железнодорожный мост через реку Аму-Дарья.

 

Только теперь я понял, почему древние звали эту реку Джейхун, что значит «дикая». Срываясь с гор Памира и Тянь-Шаня в виде талой воды ледников, две горные реки Вахш и Заравшан сливаются в мощный единый поток Амударьи, которая несёт с собой огромные массы песка и ила и с бешеной скоростью несётся по равнинам Узбекистана и Туркменистана. Сладить с рекой невозможно, к ней можно только приспособиться. В считанные часы она способна намыть новый остров или проложить новое русло. Поэтому в течение судоходного года речники вынуждены по нескольку раз менять положение бакенов, отмечающих фарватер, а корабли ходят с небольшой скоростью, причём моряки постоянно промеряют дно шестами.


Эта река через сеть искусственных каналов питает влагой огромные территории обоих пограничных государств, но самым значительным гидросооружением является, конечно же, Главный Туркменский канал, протянувшийся на запад вдоль южных границ Туркмении почти до Каспийского моря. Именно он сделал Туркменистан одной из мощнейших хлопковых держав мира.

Слева - Главный Туркменский Каракумский канал

протяженностью свыше тысячи километров;

справа - автомобильный мост через канал в районе Ашхабада.

 

Размышляя о колоссальном влиянии этой реки на жизнь населения, издревле селившегося вдоль её русла, я с большим интересом наблюдал за красотами азиатской пустыни, раскинувшейся по обоим её берегам.

 Пустыня Кара-Кум

 

Я прекрасно знал, что она далеко не безжизненна, хотя и кажется таковой. Только хорошо сведущие и приспособленные люди в состоянии сжиться с пустыней и не испугаться её. Это чабаны, геологи, нефтяники, геофизики, гидростроители. Простому горожанину я не посоветовал бы переночевать в туркменской пустыне даже одну ночь.


Мы вернулись назад в город, зашли в затон, где всласть накупались. Здесь скорость течения почти нулевая, вода чистая, отстоянная. Потом прямо на корабле нас ждало шикарное застолье. Да, хозяева поработали на славу. Вернулись в гостиницу уже поздно ночью, а утром после завтрака и обмена впечатлениями разъехались по домам.


На обратном пути я с удовольствием прокручивал в голове детали этой поездки и был готов, пожалуй, простить своему Председателю и его барство, и его некомпетентность, и его, как оказалось, показную строгость, и много ещё чего. Безусловно, в нём сидел партийный лидер крупного масштаба, которому не дают развернуться, но никак не технический спец.


На своей предыдущей работе в должности Главного инженера союзного предприятия я довольно часто вынужден был находиться в командировках по предприятиям и организациям нашего министерства, разбросанным по всей территории бывшего Союза. Это могли быть крупные совещания, школы обмена опытом, участие в ведомственных комиссиях или выставках, встречи с руководителями заводов-смежников или проектно-исследовательских институтов, исполнителями проектных разработок или очередных исследований. Уезжая домой, я каждый раз увозил с собой новые знания о том или ином уголке нашей необъятной родины, и через десять лет уже было мало таких мест, где я не побывал бы. Но, к сожалению, о той стране, в которой я вырос и работаю в настоящее время, о Туркменистане, я знал, к своему стыду, слишком мало. Сейчас же я навёрстывал упущенное.


Следующее выездное совещание устроил нам Ашхабадский завод нефтяного машиностроения. Конечно же, никаких нефтяных машин он уже не выпускал, от него в памяти народной осталось лишь название. Но остались также производственные цеха, оборудование, люди и база отдыха на Каспийском море вблизи города Красноводска. Вот на этой базе мы и устроили очередную встречу без галстуков. После деловой части были шашлыки из белуги и осетрины, в  безразмерном количестве чёрная икра, выпивка, купание в море. Всем этим удивить меня уже сложно, так как в Красноводске до некоторых пор у меня самого имелся свой филиал завода, где появляться я должен был как минимум один раз в квартал. Удивительное было на обратном пути. Ехавший со мной в машине директор одного нашего небольшого предприятия предложил немного свернуть в сторону и заскочить в Моллакара.

- Там ты многому удивишься, - пообещал он мне.

Я знал, что родом он был из этих мест, по дороге мы планировали заехать к его родителям и, отдохнув, продолжить путь дальше.


Свернув с автомагистрали Красноводск – Ашхабад  на север, мы двинулись вдоль узкой асфальтированной дороги, петлявшей между песчаными барханами. Вокруг обычная привычная глазу картина: жёлтое море Каракумского песка, заросли саксаула, верблюжьей колючки и, если остановиться и присмотреться, всевозможная живность от мелких паучков до песчаных черепах, вечно следящих друг за другом и стремящихся друг другом закусить. Есть здесь живность и покрупнее, но увидеть её днём нереально – все теплокровные животные днём в жару прячутся от палящего солнца, отдыхают. Время их активной жизни - ночь.


Из-за поворота в открывшейся низине показалось большое озеро, в стороне от которого в зарослях деревьев спрятались постройки. Это и был санаторий Моллакара с грязе- и водолечебницей, курорт, о котором я слышал много восторженных отзывов. На меня же увиденное произвело удручающее впечатление. Возле озера копошились какие-то люди, на поверхности воды барахталось несколько человек, а на противоположном берегу лежали тела мужчин и женщин, с головы до пят обмазанные чёрной грязью.

- Это «дикие» туристы, - пояснил мой приятель, - они приезжают сюда и живут здесь кто где, многие под открытым небом, ночи ведь тёплые.


Озеро Молла Кара

 

Он быстро снял с себя одежду, подбежал к берегу и плюхнулся в воду.  Поработав немного руками, он оказался на середине озера. Что за чудеса? Я же знаю, он не умеет плавать. На Каспии он заходил в воду не глубже, чем по пояс. Я тоже последовал его примеру и прыгнул с разбега в озеро. Вода вытолкнула меня на поверхность, как резиновый мячик. Как ни  пытался я занырнуть вглубь, ничего не получалось. Это была не вода, а высококонцентрированный рассол, в котором ничто не могло ни протухнуть, ни утонуть. Дно озера покрыто толстым слоем чёрной маслянистой грязи. Позже мне рассказали, что в этой воде сконцентрирована вся таблица Менделеева, что по полезным лечебным свойствам она не уступает водам Мёртвого моря в Израиле. А Моллакаринские грязи по восстановительному эффекту превосходят известнейшие мировые грязевые курорты. Лечат здесь органы движения, женское бесплодие, сердце, внутренние органы, нервные расстройства и многое другое. Рассказали мне  и легенду:

- В те далёкие годы, когда царское правительство строило железную дорогу из Красноводска в Ашхабад, население вынуждено было отдавать строителям своих верблюдов для выполнения тяжёлых работ. Через некоторое время усталые и изношенные животные возвращались хозяевам в связи с негодностью. Живший неподалёку отсюда пастух по имени Гара обратил внимание, что его больные и истощённые верблюды подолгу пропадают возле горько-соленого озера, вода которого не годилась ни для полива, ни для питья. Животные, погрузившись в воду, медленно бродили вдоль берега или, зарывшись в ил и вымазавшись в нем, долго лежали на берегу. Вскоре Гара к своему удивлению увидел, что его верблюды в отличие от соседских быстро окрепли и  восстановили былую физическую форму, и он решил опробовать полезные свойства  удивительной воды и грязи на себе. Через короткое время вечно ноющие больные суставы перестали его мучить.


Гара перенёс свою юрту ближе к озеру и стал приглашать людей воспользоваться чудодейственными целебными свойствами его открытия. Вскоре молва разнеслась по всему Туркестану,  люди потянулись к берегам озера. За ум, доброту и отзывчивость они стали называть его «молла», что означает святой – «молла Гара». Это имя немного трансформировалось и закрепилось за этими местами как Моллакара.


Вскоре озером заинтересовались медики царского правительства, провели необходимые исследования и затем выстроили рядом бальнеологический курорт и грязелечебницу. Но с тех пор, похоже, за семьдесят лет советской власти ничего больше и не было сделано. Всё те же, но обветшавшие строения санаторного корпуса, спрятавшиеся в тени деревьев, и никак не обустроенные берега уникальнейшего озера, наполненного в буквальном смысле золотом. Да, я, как и обещал мой приятель, был действительно удивлён увиденным, но, прежде всего, бездарностью, неповоротливостью, узколобостью туркменских руководителей от медицины. Ведь это же настоящий Клондайк - черпай деньги лопатой, сюда поедут лечиться люди со всего мира, только создай приемлемые условия!  Увиденное убожество было выше моего понимания.


Кое-как отмывшись в озере от грязи, а затем от солевого налёта в жалкого вида душе, установленном недалеко от берега озера, я быстро оделся и двинулся в направлении санатория. Директора на месте не оказалось, но попалась женщина из администрации.

- Я директор «Красного Металлиста», - обратился я к ней, - знаю, что испытываете огромные трудности во всём, в том числе и в обычной мебели. Я дам вам кровати, матрацы, столы, стулья, вешалки и многое другое и не за доллары и рубли, а за наши манаты. Приезжайте к нам, посмотрите, что мы делаем, если надо – мы  специально для вас спроектируем и изготовим нужные вам изделия.


В ответ, как примерно и ожидал, я услышал рассказ о сложностях финансирования, о том, что выделяемых средств еле-еле хватает на зарплату персоналу, а все деньги сконцентрированы у нас в Ашхабаде в Министерстве здравоохранения. Расстроенный и подавленный я вернулся к машине, и весь обратный путь домой размышлял на тему :

- Куда выгоднее вкладывать народные деньги, в помпезные дворцы и новостройки столицы или в курорт, способный в короткое время стать мировой Меккой здоровья?

Всё это происходило в конце девяностых годов прошлого века. Туркменистан – быстроразвивающаяся страна, и, вполне возможно, санаторий Моллакара дождался-таки лучших времён.


И ещё об одной поездке и впечатлениях хочется рассказать, поездке, воистину открывшей мне красоты туркменской пустыни. Состоялась она весной 1998 года в Марыйский велаят, самую южную область Туркмении. Наш Председатель выторговал у министра разрешение провести выездной Совет директоров в городе Мары на базе Марыйского машиностроительного завода. Вначале было всё, как всегда: директора приехали каждый на своём транспорте прямо на завод, здесь после небольшого обеда прошлись по заводу, в актовом зале провели собственно Совет, то есть подвели итоги прошедшего квартала и наметили ряд мероприятий на текущий квартал, и, по сути, можно было сворачиваться.  Здесь я и раньше не раз бывал, так что ничего особенного от этого вояжа я не ждал.


Но наши хозяева и не собирались нас отпускать. Персональный транспорт и водители были оставлены на заводе в Мары дожидаться нас, а мы все, погрузившись в автобус, двинулись по дороге куда-то на юг. Дорога замечательная, но мы уже устали от езды и наполненного дня, и уже ничто вокруг не радовало. Хотелось, наконец, отдыха. Спустя несколько часов автобус остановился на просторной, покрытой бетонными плитами, площадке. Рядом - крупное строение, а в стороне слышен шум падающей воды. Это головное сооружение Сарыязинского водохранилища на реке Мургаб. Нас тут явно заждались, запах плова, варёного мяса и ещё разных вкусностей щекочет нам ноздри. Быстро входим внутрь и замираем от неожиданности. Огромное помещение, видимо, актовый зал, никакой мебели, на стене большая карта гидросооружений  Туркмении, часть помещения застелена коврами, на них уложена длинная клеёнчатая скатерть, полностью заставленная зеленью, овощами, бутылками со спиртным и разными закусками.


Все мы скидываем с себя цивильную одежду и, переодевшись в спортивные костюмы, рассаживаемся вокруг скатерти, по-азиатски скрестив ноги. Несколько молодых парней ловко подсовывают каждому под бок неизвестно откуда взявшиеся подушки и затем обходят с тазиками, поливая на руки воду из кумганов, изготовленных, кстати, на моём заводе. Через мгновение перед каждым гостем был поставлен чайник душистого зелёного чая и пиала. Среди нас оказался человек, знавший молитвы. Он воздел руки кверху, громко взывая к Аллаху, потом, сложив руки перед собой, опустив голову и закрыв глаза начал произносить текст молитвы. Мы все сидели, глядя на него, подставив открытые ладони небу. Молитва закончилась, и каждый ладонями как бы обтёр своё лицо. Всё, ритуал выполнен полностью, можно приступать к трапезе.

 

 После Совета директоров.

Машиностроительный концерн в гостях

на головном сооружении Сарыязинского водохранилища на реке Мургаб.

 

Я много раз бывал в туркменских семьях и с большим уважением и пониманием  отношусь к заведенным порядкам, предваряющим начало еды. Возможно, с позиций европейца азиатский стол не столь изыскан, но уверяю: он баснословно вкусен и сытен. Чего здесь только не было! Вначале подали особым образом приготовленную баранью голову, затем шурпу – суп из бобовых на бараньем отваре – и,  конечно, плов. Много кисломолочных изделий, различные овощи и обязательная разнообразнейшая зелень. За туркменским столом принято жидкие блюда есть деревянной ложкой, остальное – руками, периодически споласкивая пальцы в специальной посуде. Еда плова руками требует определённого навыка, и вообще это особый шик.


Нас, русскоязычных, здесь всего двое: я и Главный специалист концерна Иванов Сергей Фёдорович. Он младше меня на несколько лет, прежде работал директором завода Ашнефтемаш, мы вместе были членами туркменской делегации, посещавшей Китай, и оба чувствуем себя среди наших туркменских коллег вполне комфортно. Начались тосты: за независимый Туркменистан, Президента, дружбу между народами, за хозяев, за министра и, наконец, за Председателя концерна. Я наблюдаю за Председателем, чувствуется, ему всё это очень нравится. Этот «комсомолец» сбивает команду единомышленников, делает это со вкусом и удовольствием.

 

Постепенно общий разговор распался на несколько отдельных тем, я вышел из помещения. Чистый весенний воздух ворвался в лёгкие, а ночное небо навалилось сверху мириадами ярко сияющих светил, заставив на короткое время оторопеть от необычности ощущений. Немного постояв на месте и покрутив головой, я, наконец, пришёл в себя. Такого неба я никогда не видел, звёзды были такие большие и были так близко, что казалось - протяни только руку... Думать ни о чём не хотелось, сознание само устремлялось ввысь, в космос, тело наполнялось небесной чистотой.


Наутро, приведя себя в порядок и даже не позавтракав, мы всей командой погрузились в автобус и двинулись дальше на юг. Наш путь лежал в Кушку, самую южную точку бывшего Советского Союза. Однако не прошло и двух часов, как нам преграждают дорогу две легковые машины, и какие-то люди рекомендуют следовать за ними. Что там случилось, не можем понять. Сворачиваем с трассы вправо на просёлочную дорогу, едем между песчаными барханами, вскоре останавливаемся и выходим. Оказывается, это администрация района, по территории которого мы проезжали, решила поприветствовать столичных гостей. На бархане под тенью нескольких цветущих саксаулов нас ждал гостеприимно накрытый туркменский стол. Вернее не стол, а достархан. Прямо на песке расстелены кошмы, сверху -  ковры, а на них - скатерть, уставленная едой. В стороне дымятся разной величины казаны с шурпой, мясом и ещё какими-то блюдами. Кто-то из наших, указав на меня гостеприимным хозяевам, сказал, что это на моём заводе делают вот такие казаны и кумганы и другую литую алюминиевую посуду, которой пользуется, по сути, весь народ Туркмении. Все захлопали в ладоши, хозяева улыбаются и жмут мою руку, а я ощущаю вдруг неожиданно нахлынувшую гордость за завод, за наших людей, за свою востребованность.
Довольные и весёлые, а главное - сытые, мы, сердечно поблагодарив районных начальников, двинулись дальше. Но, видимо, удивляться нам предстояло ещё много чему. Уже при подъезде к Кушке открылась большая долина, усыпанная цветущими ярко-красными маками.


Глаз оторвать от этой красоты было невозможно. Мы остановились, бросились с дороги прямо в поле с маками, начали фотографироваться. Нет, это не опиумный мак, а обычный полевой, жизнь его очень коротка, всего несколько дней. Но здесь он рос так густо, что создавалось впечатление моря, бушующего красными волнами. Кто-то опустился на колени, и тело его пропало из вида, на поверхности торчали голова и руки. Создалось полное впечатление человека, плывущего по кровавым волнам. Наконец, вдоволь нарезвившись и успокоившись, мы продолжили путь.

 

Кушка – город одной улицы, старинное и самое южное русское военное поселение, оберегавшее границы Русской Империи. На самой высокой сопке над Кушкой высится десятиметровый каменный православный крест, под которым в земле расположена просторная часовенка. Таких совершенно одинаковых крестов было сооружено к трёхсотлетию дома Романовых четыре, по числу сторон света. Они расположились по краям огромной Российской Империи: на востоке у Берингова пролива, на западе возле Калининграда, на севере на Земле Франца Иосифа и здесь на юге в Кушке.


Мы остановились у здания хакимлика, где нас уже ждал Хаким (мэр) города. Поздоровавшись со всеми, он пожелал хорошо провести время и обещал попозже присоединиться. Мы ехали по единственной улице этого уникального города, а я, оглядываясь вокруг, не мог отделаться от впечатления, что, как сказал поэт: «Здесь каждый камень историей дышит». Немногочисленные дома и постройки были свидетелями всех исторических перипетий, проистекавших в этих краях. Царская Россия укрепляла свои позиции в Средней Азии и устанавливала мощнейшие фортификационные сооружения, Советская власть, пришедшая на смену, боролась с отрядами басмачей и белогвардейцев, советские пограничники в своё время полностью перекрыли афганский наркотрафик. По этой улице прошагали тысячи советских солдат на последнюю афганскую войну, многие из которых домой не вернулись. Сейчас же здесь содержится небольшой гарнизон пограничных войск, осуществляющих охрану таможни и пресекающих несанкционированные пересечения границы. Независимому и нейтральному Туркменистану не грозит никакая оккупация, его нейтральный статус надёжно охраняется международным сообществом, так что Кушка перестала быть военным форпостом государства.


Мы побывали в небольшом историческом музее Кушки, затем на кургане у Креста, где сфотографировались. Отсюда как на ладони открывалась вся местность: город, узкая речушка с одноименным названием, вдоль которой и проходит туркменско-афганская граница, автомобильный и железнодорожный мосты, пересекающие реку, территория таможни, воинской части. Потом мы поднялись на другую сопку, где установлен памятник пограничнику. Надпись на памятнике призывает быть начеку и беречь обороноспособность страны как зеницу ока. «Наш Алёша!», - с любовью говорят о нём жители Кушки. Неожиданно рядом оказалось несколько человек из городской администрации во главе с Хакимом, а в руках у нашего Председателя венок с подписанной лентой и цветы, которые были тут же поделены между нами. Мы медленно и торжественно возложили венок и цветы к памятнику пограничнику, на ленте сияла надпись: «Героической Кушке от Туркменских Машиностроителей!».


Всё, вроде бы в Кушке нам делать уже нечего, расселись по машинам и двинулись в путь в направлении Бадхызского государственного заповедника. Это ещё одна достопримечательность Туркменистана, о которой я много слышал. Бадхыз – огромное естественное плато, где гуляют ветры, растут реликтовые фисташковые деревья, бегают стада куланов и джейранов, водятся горные козлы-архары, леопарды, гепарды, ядовитые змеи. Это огромная естественная лаборатория Академии наук Туркменистана. Только сейчас все научные исследования в Бадхызе по приказу Туркменбаши свёрнуты, а плато стало местом охоты приезжих арабских шейхов на джейранов. Шейхи прилетают на своих самолётах, со своими джипами и гоняются по пустыне, отстреливая в своё удовольствие бесценных реликтовых животных. Такая охота стоит, видимо, немало, но Баши нужны деньги, а шейхам удовольствие.

 

Проехав несколько километров, останавливаемся в фисташковой роще и опять же видим накрытый достархан. Расселись, выполнили положенный ритуал с омовением рук, молитвой и первый тост подняли за Кушкинского Хакима. Он посидел с нами и вскоре уехал, а мы ещё долго делились между собой полученными впечатлениями. Ночевали опять на Сарыязинском водохранилище, утром прибыли в Мары и разъехались по домам.

 

*  *  *

Конечно, такие поездки надолго оставались в памяти и согревали душу, отвлекали на короткое время от реалий текущего времени. А они, эти реалии, были совсем не простыми. В своих преобразовательных амбициях Туркменбаши совсем потерял чувство меры, привлекая на общественные работы в качестве бесплатной рабочей силы огромные массы народа в лице воинских частей, учебных заведений, производственных коллективов учреждений и предприятий. Для меня такое участие в массовых неоплачиваемых акциях началось ещё с ликвидации завода газовой аппаратуры «Красный молот», который в короткие сроки вместе с другими прилегающими предприятиями должен был исчезнуть с занимаемой территории и освободить место для строительства очередного дворца. Завод принадлежал нашему концерну, так что работа была поручена министерству, концерну и группе машиностроительных заводов. Приказ Туркменбаши обсуждению не подлежит.


Мне поручено произвести демонтаж инструментального цеха. Сколачиваю бригаду слесарей, выделяю им автокран, автопогрузчик и пару грузовых машин и вместе со всеми выезжаю на место. Здесь уже столпотворение, масса техники и людей с различных предприятий. Ломать -  не строить! Бедный директор, он, как и я, потратил уйму сил на удержание завода на плаву в самые трудные годы перестройки, а теперь, когда все беды, казалось, остались позади,  вынужден своими руками уничтожать свой завод. Видеть его страдания не было сил.


Демонтированное оборудование развозилось по разным территориям, какая-то утварь, мебель, ковры, как выяснилось позже, оказалась даже на чьих-то дачах. Учесть всё и проследить за всем  в обстановке полной неразберихи было невозможно. Хорошо, что нашему Председателю пришла в голову мысль, или подсказал кто, создать при заводе «Ашнефтемаш» производство бытовых газовых печей, частично используя демонтированную технику. Пусть не  массовое производство, пусть не на базе конвейерной сборки. Но даже небольшое штучное производство может дать в дальнейшем толчок к последующему развитию и главное - дать рабочие места людям, неожиданно потерявшим работу.


Целый месяц, ежедневно, включая выходные дни, мы в две смены трудились на умирающем «Красном молоте». Когда же всё было закончено, я подсчитал свои затраты на заработную плату, амортизацию оборудования, доплату за выходные дни и всё это показал министру. Председатель концерна вообще отказался смотреть эти материалы. Министр вначале улыбнулся, а потом, посуровев, сказал:

- В принципе вы правы, эта работа стоит больших денег, но Президент поручил выполнить её за счёт собственных средств предприятий. Так что отнесите эти расходы себе на убытки или вообще спрячьте.


Итак, с лёгкой руки Президента нас потихоньку начали эксплуатировать бесплатно. Следующим под снос уже подпал один из моих производственных участков. По приказу Туркменбаши к его загородной резиденции от аэропорта через центр города пробивалась скоростная широкополосная автомагистраль. Дорогу должен был строить иностранный подрядчик. В зоне строительства новой дороги от аэропорта до железнодорожной магистрали оказался кирпичный завод, посёлок при нём, мелкие и крупные базы хранения материалов и много всяких производств и предприятий. Участок по производству школьной мебели моего завода тоже оказался среди них.


Нас, руководителей различных производств и ведомств, собрали в зале городского хакимлика на совещание, где указали конкретные сроки, упомянули о персональной ответственности и ни слова не сказали о компенсации затрат. Когда же предложили задавать вопросы, я поднялся и скороговоркой, чтобы не успели перебить, заявил:

- Мне предстоит силами завода не только демонтировать оборудование своего участка, но и разрушать строительные конструкции зданий, а затем своим транспортом вывозить строительный мусор. Эта объемная работа займёт много рабочего времени и стоит, естественно, больших денег. Любое строительство предусматривает этап подготовительных работ, которые обязательно учитываются сметой строительства. Уверен, что и в данном случае  смета на строительство дороги учитывает затраты на снос строений и подготовку территории. Так вот, будут ли компенсироваться из этой сметы наши издержки или, как и в случае с «Красным молотом», мы вынуждены будем взять их на себя?


С моей стороны это была чистейшей воды провокация, полная бестактность. Все сидящие в зале министры, их заместители, начальники стройуправлений и руководители различных ведомств наверняка знали, что такая смета существует, и что ни копейки с неё не поступит в оплату за выполненные работы по сносу. Эти деньги уйдут на счета главного заказчика и распорядителя работ, то есть Туркменбаши. Все с интересом ждали реакции руководителей совещания.


Первым после минутного оцепенения отреагировал городской Хаким. Когда-то он был инструктором в райисполкоме, к территории которого приписан был мой завод. Тогда это был вежливый, улыбчивый, почтительный молодой человек, сейчас же перед нами сидел самоуверенный босс. Но не успел он и рта раскрыть, как вперёд выскочил разъярённый с выпученными глазами Главный архитектор города Ашхабада. Это был совсем молодой парень, недавно сменивший на данном посту моего свояка – мужа моей сестры. Он, переполненный благородным гневом, стал орать на меня, перемежая свою речь угрозами, обвиняя в непонимании великих задач, которые ставит перед всеми нами Великий Сердар Президент Туркменбаши. Я в ответ улыбнулся и, пожав плечами, сказал, что всего лишь задал вопрос, и теперь мне всё стало абсолютно ясно. На этом совещание закончилось, люди расходились, опустив головы, улыбаясь себе под нос.


Целый месяц мы поочерёдно всем заводом  уничтожали участок по производству школьной мебели, которая в новом Туркменистане оказалась теперь никому не нужной. Отсюда, с этого участка многие годы комплектовали мы учебной мебелью все, какие только есть, учебные заведения Туркмении: школы, училища, ВУЗы и даже организованные недавно туркмено-турецкие школы. Эта мебель изготавливалась по единым стандартам СССР и ничем не отличалась от сделанной в Белоруссии, России или в Узбекистане. Никто не обеспокоился о переносе этого производства на какую-то другую территорию, ни Министр, ни Председатель концерна, ни тем более хакимы города и района. Всех интересовал только один вопрос:  когда у меня завершится снос участка, и не дай бог я не уложусь в отведенный срок. В этом случае районная прокуратура, постоянно дышавшая в спину, могла привлечь к ответственности директора, не сумевшего должным образом организовать работу, и за это лишить его как минимум трёхмесячного оклада.


Конечно же, мы завершили все работы в срок и по акту сдали территорию городской комиссии. На душе было гадко, опять нас использовали под давлением страха и ни копейки за огромную выполненную работу не заплатили. Мало того, новая партия трудового народа, лишенная работы, оказалась выброшенной на улицу. Часть людей с ликвидированного участка мы всё же трудоустроили в оставшихся двух действующих производственных участках, остальных пришлось уволить с трёхмесячным выходным пособием.


Зарабатывать деньги становилось всё сложнее. Литейный цех по-прежнему работал, но из-за сокращения поступлений алюминиевого лома производственные объёмы этого цеха постепенно стали снижаться. Основной производственный участок, раньше выпускавший кровати, столы, стулья, кресла для зрительных залов, гладильные доски и прочие товары народного потребления, сегодня занят исключительно выполнением заданий Министерства энергетики. Хорошо ещё, что министерство под свои заказы выделяет кое-какие ресурсы и, пусть и не в полном объёме, но выплачивает зарплату. Нужно бы сесть в спокойной обстановке,  хорошо подумать и найти какое-то нестандартное решение, позволяющее  вытащить завод и всех нас из этого тупика. Однако за всех нас уже подумал  наш Великий кормчий Туркменбаши. Грандиознейшая задача, поставленная им перед производственными коллективами столицы, целиком и надолго отвлекла на себя внимание руководителей всех рангов всех предприятий и организаций города. Теперь для всех нас  не стало ничего более важного в  жизни, чем выполнение этой задачи.

 

*  *  *

На этот раз в голову Туркменбаши пришла идея озеленить  окрестности города Ашхабада для создания более здоровой экологической обстановки, высадив вокруг города огромное количество деревьев. Хорошая идея, ну кто с этим может поспорить? Но мудрый Сердар как всегда решил провернуть это грандиозное дельце «на халяву», бесплатно, за счёт патриотического труда десятков тысяч ашхабадцев.


Вначале была рассказана история о том, что когда-то горы и предгорья Копетдага сплошь были покрыты арчовыми хвойными лесами, но английские колонизаторы варварски вырубили их. Лес шёл на строительство пирсов и укрепление береговых сооружений в английских морских портах, так как древесина арчи обладает долговечностью и высокой стойкостью от гниения. Остатки арчи были вырублены уже в наше время во время войны и использовались для топок паровозов, возивших Бакинскую нефть из Красноводска.


Теперь же Президент призвал жителей столицы всех до единого выйти на посадку искусственного леса. «Призвал», - слишком мягко сказано. Тысячи гектаров холмов и предгорий под Ашхабадом были в обязательном порядке распределены между министерствами и ведомствами, предприятиями, учреждениями, школами, институтами, больницами, коммерческими структурами, воинскими подразделениями. Всем были выделены саженцы деревьев, стоимость которых затем переведена была на балансы самих организаций.


Я не знаю, как выходили из положения другие организации, но мы уже имели опыт выполнения подобных халявных работ. Я собрал бригаду из рабочих строительной группы, слесарей ремонтников, электриков, грузчиков, работников заводоуправления, то есть людей, не занятых непосредственно в основном производстве, и заводским автобусом выехал на место. Следом двигался трактор с прицепом, на котором была загружена цистерна с водой и лежали штыковые лопаты. Позже подъехали снабженцы с закупленными булками, бутербродами и канистрой горячего чая.


Выделенная под посадки территория поражала своими размерами, слева и справа работали люди с других заводов нашего концерна. Шесть метров между рядами, шесть метров от лунки до лунки. Пробили колышками направления и принялись копать лунки. Дело оказалось не таким уж простым, каменистая слежавшаяся почва холмов и предгорий плохо поддавалась ручной копке. Вскоре набили мозоли, устали, но делать нечего, нужно продолжать работу дальше. Подъехавшие Министр и его замы поинтересовались ходом работ и уехали дальше: там, за горизонтом работали другие подразделения министерства. Здесь же постоянно находился и Председатель концерна. Все первые лица были обязаны лично присутствовать на месте.

 На огромной территории предгорий к югу от г.Ашхабада

были высажены вручную саженцы деревьев хвойных пород.

Один из небольших участков.

Вскоре стало ясно, что наскоком, одним днём задачу не решить. Пришлось организовать бригаду добровольцев для круглосуточной работы в поле. Привезли им две наши войлочные юрты, тёплую спецодежду и пообещали обеспечивать горячей пищей. Через неделю все работы были выполнены, молодые саженцы арчи высажены и политы, и можно уже было вздохнуть с облегчением. Но нам заявили, что выделенные предприятиям территории закрепляются за ними, и заботой каждого директора отныне является выхаживание растений. Час от часу не легче! Теперь я вынужден еженедельно дважды посылать людей на полив саженцев до самой осени, пока не пойдут дожди. Ведь высадку мы делали в феврале, а впереди предстояло ещё пережить знойное засушливое лето.


В середине лета нас ожидал сюрприз. Прокуратура проверила повсеместно, как принялись саженцы на закреплённых участках. Естественно, там, где не было полива, там много деревьев погибло. Большинство руководителей получило начёт на зарплату в размере оклада и более. У меня ситуация была нормальная, погибло всего не более десятка саженцев, но и я получил начёт в размере трети оклада. Это уже было слишком! Мы проделали совершенно бесплатно огромную работу по озеленению предгорий Ашхабада, в течение всего засушливого лета и осени отвлекали на полив людей и технику, переняли на себя стоимость посадочного материала, и теперь за все свои старания я получаю штраф и должен расплачиваться собственной зарплатой! Это был какой-то капкан, огромные ловчие сети, куда всех нас загонял Великий Туркменбаши, чтобы безраздельно пользоваться нами, своим народом, нещадно эксплуатируя за копейки, за мизерную зарплату, а где удастся - так и вовсе бесплатно. Спорить, сопротивляться было бесполезно. Единственное средство уйти из расставленных силков – уехать из страны. Эта мысль, хотя и посещала меня раньше, но никогда не облекалась в столь ощутимо реальные контуры. Сейчас же я ухватился за неё, как за спасительную ниточку и мысленно стал разрабатывать план своего возможного отъезда.


Однако каждодневные заводские заботы о людях, зарплате, материалах, заказах как-то отодвигали мысли о возможном отъезде на последний план, но обида в душе оставалась. Прошло лето, самый тяжёлый период жизни в Туркменистане. Наши саженцы почти все успешно принялись, а несколько засохших мы собирались заменить осенью. И тут поступает команда оставить наши участки и взять под свой патронаж новые территории, как выяснилось, намного большие по площади, чем первоначальные. Нашему заводу досталось озеленение дороги, ведущей на Гаудан, а также  огромных пустырей слева от дороги. Ещё дальше влево работали другие предприятия концерна.


Гаудан – это посёлок к югу от Ашхабада в сторону гор, вблизи которого расположена туркмено-иранская таможня. По этой дороге ездят грузовые фуры, туристические автобусы, чиновники, члены правительства и сам Президент. Так что внимание к зелёным насаждениям, предупредили меня, должно быть с моей стороны повышенным. На этот раз мы должны были высаживать не арчу, а саженцы сосны и ели. Я видел в городе растущие взрослые особи этих растений и, как мне показалось, прижились они неплохо. Так что особых проблем с этой стороны я не видел. Главное было убедить людей выйти на работы, которые у каждого уже сидели в печёнках. Никто, ни за какие коврижки не желал бесплатно работать, ведь это уже стало входить в систему. И я это прекрасно понимал и не обижался на людей. Но, тем не менее, задача любого руководителя состоит в том, чтобы непременно добиться выполнения поставленной цели, хотя способы могут быть самые разные.


Наиболее тяжёлой частью работы по посадке саженцев является копка лунок, и эту работу следует обязательно механизировать, решил я. Тогда можно будет занять гораздо меньше людей и даже оставить им средний заработок. На заводе было два универсальных трактора марки «Беларусь» с приводом для бурения. Но бурильных головок не было, и их нам предстояло срочно найти. Через пару дней в какой-то организации головки были найдены, на что-то обменены и тут же установлены на один из тракторов. Я был в восторге. Теперь можно обойтись небольшой механизированной бригадой, а не выгонять на тяжёлые работы массы людей. И действительно, бригада из пяти человек, включая тракториста и водителя водовозки, легко могла справиться там, где раньше вынуждены были работать около сотни человек.


Но праздновать победу было ещё рано, главное - выхаживание растений и их полив - оставалось впереди. Теперь никого не интересовало, чем занят завод, какую выпускает продукцию, получает ли персонал зарплату вовремя, выполняются ли производственные планы. Власти всех рангов и уровней занимало лишь количество высаженных и прижившихся саженцев, регулярно ли осуществляется полив, как относится директор к этим важнейшим обязанностям. Это был настоящий дурдом, какое-то всеобщее сумасшествие. Страх подставить свою голову и лишиться места из-за какого-либо пустяка охватил все уровни руководства, и поэтому они терзали друг друга сверху донизу всевозможными проверками. Естественно, в этой обстановке мне некогда было заниматься заводом, так как основное время я вынужден был проводить на посадках. Заменить же себя на любого из Замов не разрешалось, в любое время мог приехать сам Президент и встретить его должен только первый руководитель.


Я никак не мог понять, почему эту элементарную работу нельзя организовать нормальным, цивилизованным путём. Прежде всего, следовало создать в системе лесного хозяйства республики большое подразделение механизации работ, купить туда бурильную технику, поливалки, трубы, шланги, насосы и мало ли ещё чего. Безработных вокруг пруд пруди, так что в примитивной рабсиле недостатка нет, выбирай кого хочешь. Богатейший опыт капельного полива имеется у Израиля, пригласи оттуда пару консультантов и делай, как они скажут. И тогда не нужно будет отрывать рабочих от станков, врачей от больных, а студентов от учёбы. Но нет, видимо, эта вакханалия кому-то была очень нужна и, как представляется мне, самому Туркменбаши больше всего. Ещё один хороший способ заработать на «откате», так как, без сомнения, на все работы имелась смета затрат и самая дорогая её часть - работы по посадке деревьев.


Прошли зима и весна, наступило засушливое туркменское лето. Сохранить деревья от высыхания можно было только массовым выходом людей на поливы. На приобретение ёмкостей для воды, пластиковых труб и организацию капельного полива у меня просто не было средств. А люди наотрез отказывались выходить на бесплатную работу, ставшую к тому же систематической и обязательной. Жаждущие питья деревца ожидали под палящим солнцем очередную порцию воды, пропадал многомесячный труд наших же рабочих.


Время, отведённое на дипломатию, кончилось. Я созвал всех руководителей подразделений, приказал везде остановить работу и вывести людей на центральный двор завода, неподчинившимся засчитать прогул со всеми вытекающими последствиями. Автобусом и грузовыми машинами мы перебросили людей на участок и принялись за полив. Работа спорилась, и к вечеру каждое дерево получило, наконец, свою порцию питья. Закончив работу, мы собрались вместе, и меня поразило удовлетворение на лицах людей. Я поблагодарил всех и сказал, что фонда зарплаты на оплату таких массовых выходов у нас нет. Но допустить высыхания деревьев мы тоже не можем, поэтому в дальнейшем придётся поочерёдно разным цехам и участкам всем составом выезжать на полив и работать бесплатно. Никто не возразил, все отлично понимали цену каждому засушливому дню. А я лишний раз убедился в коллективной порядочности наших людей и был искренне им за это благодарен.

 

*  *  *

Но какими бы дополнительными заданиями ни загружали директора, его основной задачей была, есть и будет забота об основном производстве, и об этом я никогда не забывал. В условиях жёсткого прессинга обстоятельств, отвлекающих внимание от главных производственных дел, ещё в большей мере необходимо искать новые заказы и способы зарабатывания средств на жизнь. Сейчас особенно нужны были дополнительные средства хотя бы для частичной оплаты и поощрения людей, систематически отвлекаемых на посадочные и поливные работы. Но и при наличии средств приходилось исхитряться и что-то придумывать, так как размер заработной платы и объём поощрений, как и в советские времена, по-прежнему контролировался государством.


Наиболее эффективным производством у нас всегда был и оставался цех алюминиевого литья. Его продукция – литая алюминиевая посуда – мгновенно реализовывалась, постоянно обеспечивая завод реальной заработной платой. Поэтому следовало, прежде всего, найти пути расширения именно этого производства. Между тем выпуск литой посуды в последнее время стал постепенно падать и причины такого падения, кажется, мне были известны.


Ещё будучи в Кушке, я обратил внимание на огромные кучи стального и цветного лома на грузовой площадке товарной станции. Особо выделялась гора алюминиевого лома. Это означало, что кто-то готовил к вывозу через афганскую таможню очередную партию алюминия. По всей видимости, сборщики лома охотнее сдавали его перекупщикам, нашедшим пути вывоза лома за границу, так как те платили больше, чем мой завод, и вполне возможно - валютой.


Кроме того, мне стало известно, что в некоторых городах  в частных дворах были построены самодельные газовые печи для плавки алюминия, где переплавлялся собранный у населения алюминиевый лом. Формой для разливки жидкого металла служил оттиск в рыхлом песке от обычного пятилитрового казана. Полученный слиток имел внешнюю форму казана и весил в десяток раз больше. Эти самодеятельные литейщики даже сумели получить в Госстандарте республики сертификаты качества на это безобразие как на настоящую литую алюминиевую посуду, что давало им право на торговлю с зарубежными партнёрами этой так называемой готовой продукцией. Самодельные алюминиевые слитки, вывозимые за рубеж под видом казанов, не вызывали у работников таможни никаких вопросов. Они беспрепятственно пропускали их как готовые изделия, полностью отвечающие представленным документам. Видимо, конечные результаты в этой игре были настолько весомы, а взятки настолько высоки, что соответствующие чиновники соответствующих инстанций предпочитали ничего не видеть и ничего не замечать. Чувствовалась умелая рука дирижёра, окопавшегося где-то в верхних эшелонах власти. Алюминий, сырьё, без которого крах моего завода будет практически неминуем, утекал из республики, и этот поток с каждым месяцем становился мощнее. Нужно было срочно предпринимать меры.


Немного поразмыслив, я пришёл к выводу, что только один человек в республике способен изменить ситуацию и остановить бесконтрольный вывоз из страны  металлических отходов – это Президент, но его нужно соответствующим образом подготовить. Сам он никак не мог иметь отношение к вывозу металлов, слишком мелок для него был этот бизнес, и, скорее всего, это делается за его спиной. Я написал ему письмо, где сказал, что Туркменистан, будучи энергетически богатой страной, совершенно не имеет источников получения металлов, кроме сбора и утилизации металлолома. Продажа и вывоз лома любых металлов за пределы страны – это недальновидная политика, которая выгодна временщикам и торговцам. Мой завод, например, готов принять и переработать в полезные для населения изделия весь алюминиевый лом, образующийся в республике. Я описал также безобразия, творимые Госстандартом и таможней, и попросил волевым решением прекратить продажу алюминиевого лома за пределы страны.


Реакция последовала уже через неделю. Посты ГАИ на всех дорогах республики стали останавливать транспорт, груженный алюминиевым ломом, возвращать назад или отправлять ко мне на завод. На таможнях были произведены кадровые замещения и даже аресты, а в Госстандарте – отдельные увольнения. Хозяева лома, лишенные сбыта за границу, привозили его на завод и даже не требовали немедленного расчёта, лишь бы освободить гружёные машины и получить доверенность. За пару недель склады и двор литейного цеха были полностью забиты алюминием, стали очевидны масштабы этой операции. Хотя многим удалось припрятать собранный металл, они затаились.


Литейный цех заработал в полную силу, рабочие воспряли, но праздновать победу было ещё рано. Я ожидал ответного хода, и он не заставил себя долго ждать. Первым ко мне пришло письмо из городского Хакимлика, где чёрным по белому было написано, что договор завода и городской администрации на аренду городской земли, занятой производственными помещениями завода, истекает в этом году и город не будет в дальнейшем продлевать его. Мол, убирайтесь, куда хотите.


Пришлось напоминать городским начальникам, что завод «Красный металлист» - первое и старейшее металлообрабатывающее предприятие Туркмении, он всегда базировался на окраине территории города Ашхабада, работает на нужды населения республики и после землетрясения 1948 года ещё больше сместился в сторону окраины города. Вредные выбросы от деревообрабатывающего, сварочного и лакокрасочного производства улавливаются и нейтрализуются специальными установками и фильтрами, которые регулярно проверяются соответствующими инспекциями. В ближайшее время эта часть города реконструкции не подлежит – я взял справку в управлении архитектуры города, так что просим оставить всё как есть. В противном случае будем добиваться своей правоты в суде.


Следующим пришло письмо из санитарной инспекции Минздрава республики. В нём говорилось о недопущении использования алюминиевого лома в качестве сырья для выпуска литой алюминиевой посуды. Пришлось поднять соответствующие анализы опытных плавок и письма этой же самой инспекции о разрешении использования алюминиевого лома для выпуска литой посуды. Разразился скандал, в результате которого выяснилось, что сотруднице инспекции из какой-то высокой инстанции поступил приватный звонок с соответствующими указаниями. Кто и откуда звонил, так выяснить мне и не удалось, скрыли. Но запрет сняли.


Потом были инспекция Госстандарта, пожарная инспекция, инспекция котлонадзора, инспекция КРУ (контрольно-ревизионного управления) города. Стало ясно, что меня втягивают в затяжные скандальные разборки, сживают со света.  Работа с ними требовала больших сил и напряжения, но я решил не сдаваться. Однако главная кухня варилась в Аппарате Президента. Там в тиши высоких и прохладных кабинетов готовился Указ Президента по вопросу, затронутому в моём письме.


Вскоре меня вызвали туда очень неглупые люди и очень вежливо стали расспрашивать, чего же я всё-таки добиваюсь. Это меня удивило и даже насторожило, ведь я и так в письме Президенту довольно ясно изложил, чего хочу. Но  делать нечего, придется прочитать маленькую лекцию о пользе утилизационной металлургии.


Возьмём для примера такие страны, как Франция и Япония, не имеющие в своих недрах каких-либо серьезных запасов железной руды. Сегодня они стоят в ряду самых мощных металлургических держав мира исключительно за счёт сбора и утилизации стального лома на своих и близлежащих территориях.


Нам, молодому независимому государству Туркменистан, гнаться за ними не нужно, но перерабатывать с пользой для себя весь металлический лом, образующийся на нашей территории, мы в состоянии. По крайней мере, весь алюминиевый лом, собираемый в Туркменистане, я берусь полностью перерабатывать в полезные для людей и для промышленности изделия. Поэтому я и обратился к Президенту с просьбой запретить  вывоз этого ценного сырья за пределы государства. Для моего завода алюминиевый лом – дешевое исходное сырьё. Если закупать и завозить в республику алюминиевые слитки (чушки), как это было раньше, то изделия из них поднимутся в цене в десяток раз. Казан объёмом в сто литров на рынке в Алма-Ате стоит 150 долларов, а на рынке в Ашхабаде – не более 15 долларов. Качеством они ничем не отличаются, столь существенная разница в цене вызвана использованием у нас дешевого исходного сырья – лома вместо дорогой алюминиевой чушки.


Утечка алюминиевого лома за границу грозит нам полным прекращением производства литой алюминиевой посуды, в частности, широко известных и повсеместно используемых туркменским населением казанов для приготовления национальных блюд. Как только это произойдет, сюда начнут завозить литую посуду из Казахстана и Узбекистана – там тоже её умеют делать, но цены будут неподъёмные, грабительские.

- Но мы же не можем прикрыть частную инициативу по сбору и продаже лома, - возражают мне эти умные люди, - сейчас время становления и развития частного предпринимательства.

- Нет, можете, - отвечаю я, - прикрыть и частную, и государственную инициативу, если она связана с вывозом алюминиевого лома за пределы республики. Именно в этом суть Указа Президента, который поручено вам подготовить.

- А как же быть с нашим кабельным заводом, который собирает свои отходы алюминия и продаёт их за границу? Этим он существенно поправляет своё финансовое положение.

- Да, действительно, этим он существенно поправляет финансовое положение своих руководителей и наносит вред нашей республике. Продажа отходов за валюту стимулирует руководителей кабельного завода работать плохо, снижать выход годной продукции и увеличивать отходы. За это нужно не поощрять, а наказывать.

- Хорошо, мы подумаем и, если нужно будет, мы вас пригласим!


Они думают, думаю и я:

- Выходит, в Аппарате Президента окопались сторонники продажи лома за границу. Ведь было ясно сказано, что Указ должен быть о запрете вывоза лома. Они же ищут различные уловки, чтобы такой запрет не вводить. Что ж, будем ждать!


Через неделю меня действительно снова вызвали в Аппарат Президента и дали прочесть проект Указа для ознакомления. Он назывался: «Об упорядочении вывоза за границу алюмосодержащих металлов и изделий из них». Проект состоял из нескольких пунктов, и один из них гласил, что вывоз алюминиевого лома за границу субъектами всех форм собственности запрещён. Мне следовало завизировать документ, подтвердив тем самым, что я, как его инициатор, с ним ознакомлен и согласен с редакцией.


Я визирую проект Указа, а скрытая радость распирает всё моё существо. Ещё бы, я всё же добился запрета на вывоз за границу алюминиевого лома, теперь литейный цех надолго обеспечен сырьём, со всей республики оно рекой потечёт к нам, больше некуда. Но вместе с тем какая-то подспудная тревога не оставляет меня, уж больно ласковы и предупредительны со мной эти аппаратчики. Неужели они готовят какой-то подвох?


Наконец-то Указ подписан Президентом и опубликован в печати. Читаю и не верю своим глазам. Редакция его несколько изменена, а самый главный пункт, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, гласит: «Сбор алюминиевого лома на территории Туркменистана и продажа его за границу разрешается только юридическим лицам».


Выходит, Президенту на подпись подсунули совсем другую редакцию Указа, не ту, что я визировал. Я не думаю, что он вчитывался в строки Указа и разбирался в деталях. Он поручил, Аппарат исполнил, да ещё заверил, что все тонкости вопроса учтены. Бесконтрольной продаже лома за рубеж поставлен заслон. Теперь этим может заниматься только юридическое лицо, то есть фирма или государственное предприятие, должным образом зарегистрированное и имеющее специальную лицензию. А всяким там самодеятельным частникам собирать, возить лом и торговать им запрещено. Если, например, ГАИ остановит машину с ломом, а у хозяина не будет лицензии, то лом будет конфискован, а хозяин оштрафован. Как видите, всё упорядочено.


Да...! Я никак не думал, что эта компания, а правильнее банда, так беззастенчиво, так нагло и так примитивно обманет Туркменбаши. Это же самое настоящее надувательство, и сделать уже ничего нельзя. Не станешь же писать Президенту, что вы господин Президент ошиблись, вас просто элементарно обманули.


После выхода Указа все преследования со стороны различных комиссий и проверяющих органов мгновенно прекратились. Воцарилась тишина и спокойствие. Поступление лома на завод также прекратилось, хотя отдельные сборщики на свой страх и риск продолжали поставлять его нам, обменивая на литую посуду. Пришлось выдать им охранные письма о том, что они являются нашими агентами.


Итак, войну за алюминиевый лом я проиграл начисто. Я даже не знаю, кто мой противник и где он окопался. Ясно, что он влиятелен и вхож в самые высокие структуры власти. Теперь они за несколько лет подчистят территорию Туркменистана от алюминиевого лома, потом от медесодержащих металлических отходов, а там и от стального лома. С позиций предпринимательства это выгодный и стабильный бизнес. Там, где живут и трудятся люди, там всегда образуются металлические отходы, металлолом. Поэтому бизнес этот вечен. Так что мне вполне понятны мотивы моего таинственного противника, прибегающего к любым ухищрениям, лишь бы отстоять своё право.


С позиций же государственных продажа металлического лома за границу – это форменное безобразие. В любой республике бывшего Союза, даже в такой промышленно слаборазвитой, как Туркменистан, имеются плавильные печи, способные переплавить весь образующийся на его территории металлический лом. С этого и начинается утилизационная металлургия – большое, выгодное и полезное дело. Но в те годы, о которых я рассказываю, туркменскому правительству было не до металлургии, да и разобраться во всех  этих тонкостях было там некому. Сейчас, десяток лет спустя, отношение к этому вопросу вроде бы изменилось – вышло постановление правительства о строительстве металлургического завода. Чем он будет заниматься, я не знаю. Возможно, сваркой труб из покупаемой за рубежом листовой стали. Хорошее и правильное дело, но к утилизационной металлургии это не имеет никакого отношения. Вот если бы они взялись за производство строительной арматуры, используя в качестве исходного сырья металлолом…?! На эту тему я не раз выступал в местной печати.

 

*  *  *

Наступило время подводить итоги. Приходится признать, что борьба за выживание завода в условиях полного бездействия властей, судя по всему, постепенно мною проигрывается, несмотря на по-прежнему высокий спрос со стороны торговли, различных организаций и населения республики на традиционную продукцию завода. Однако беда состоит в том, что, войдя в состав нового министерства, завод постепенно прекратил выпускать свою основную продукцию – товары народного потребления, продукцию, позволявшую ему выживать даже в лихие годы перестройки. Участок по производству мебели для учебных заведений полностью разрушен и вряд ли будет когда-либо возрождён. Основной участок, где выпускались кровати, металлокаркасная мебель, шились юрты и делалось многое что другое, сегодня занят исключительно заказами Минэнерго и стал его подневольным производством. Подневольным, потому что Министерство, как правило, никогда за выполненные работы с заводом полностью не расплачивалось, а воздействовать на него юридическими методами было невозможно.


Литейный цех пока ещё работает. Его склады забиты алюминиевым ломом, которого хватит на несколько месяцев полноценной работы. Это гарантия того, что пока ещё завод будет получать зарплату в полном объёме и вовремя. На остальных предприятиях города выплаты заработной платы систематически задерживаются на три-пять месяцев, что, без сомнений, как только остановится литейный цех, ждёт и нас. Его остановка почти предрешена, скоро негде будет взять сырьё для работы цеха. Даже хлебные заводы республики, для которых мы наладили выпуск хлебных форм, перестали сдавать нам свой лом. Видимо, их руководство потихоньку за валюту продаёт его таинственному юридическому лицу, подправляя тем самым своё финансовое благополучие.


Мой прямой начальник Председатель концерна занял нейтральную позицию, не желает ни во что вмешиваться. Он, я уверен, знает моего грозного противника и, видимо, предупреждён им. При любом упоминании открещивается от моих проблем, выходи, мол, из положения сам. К министру сейчас тоже не подступишься, у него осложнились отношения с Президентом, на хвосте висит какая-то комиссия.


Нещадная и бессовестная эксплуатация трудовых коллективов на общественных работах не прекращается и, похоже, разрастается всё шире. На посадке и поливе деревьев в окрестностях города Ашхабада у меня уже постоянно задействованы люди и техника. Каждое утро на своём «Москвиче 2141» я уезжаю в горы на закреплённый участок, чтобы проконтролировать там состояние дел. Служебный автомобиль с водителем оставляю на заводе для производственных нужд.


Но самые тяжёлые потери – это кадры. Оглядываюсь вокруг и не нахожу многих, с кем мы начали отстаивать жизнедеятельность завода. Кто-то уволился и уехал в другие республики искать счастливой доли. Судя по их письмам и тоске в них, не у всех она сложилась так, как им хотелось бы. Кто-то перешёл в частный бизнес, а кто-то совсем ушёл на тот свет.


Уехал в Россию мой Главный инженер, спокойный уравновешенный человек и грамотный специалист, смело бравший на себя всю ответственность во время моих частых отлучек. Трагически сложилась судьба моего боевого Зама, он погиб при невыясненных обстоятельствах через год после увольнения с завода. Получив на заводе богатый опыт предпринимательства, он уволился с завода и занялся собственным делом. Нашли его в машине за городом избитого, с перерезанным горлом и переломанными пальцами рук. Полгода потом следователи прокуратуры допрашивали наших людей, и меня в том числе, в поисках хоть каких-либо зацепок для объяснения причин столь жестокого убийства и поимки убийц. Действительные причины, по всей видимости, были связаны всё-таки с его новой деятельностью предпринимателя, так как в заводской среде у него не было ни врагов, ни недругов.


Изменения в кадровом составе, особенно в среде управленцев, очень болезненно сказывались на результатах работы. Не все вновь пришедшие правильно воспринимали необходимость самоотверженности труда с высокой степенью самоотдачи и ответственности. Начались неизбежные конфликты, иногда с примесью претензий на национальной почве, чего раньше никогда не было. Появились даже негласные указания сверху о том, что все замещения на освободившиеся руководящие должности должны учитывать национальную принадлежность кандидата – по возможности им должен быть туркмен. Это никак не совпадало с моими взглядами, я всегда считал, что продвижение на более высокие и ответственные должности должно происходить с учётом знаний, опыта и личностных данных, но никак не национальной принадлежности. Тем не менее, с этим приходилось считаться. Да и выбора-то особого не было.


Как оказалось, большинство образованного русскоговорящего населения, как, впрочем, и многие интеллигенты коренной национальности, к этому моменту покинули Туркменистан, уехав как в страны СНГ, так и в страны дальнего зарубежья. Эти люди не могли согласиться с закрытием Академии наук и ряда научных учреждений, переводом школьного образования на девятилетний срок, трёхлетним обучением в мединституте, с закрытием Театра оперы и балета, а так же Русского драматического театра, с сокращением количества медучреждений, наконец, с искоренением  из обихода русского языка, прежде связывавшего весь многонациональный народ Туркменистана друг с другом.


Так что сама по себе сложилась ситуация, при которой освободившиеся должности стали занимать люди туркменского происхождения, причём некоторые с определёнными амбициями. Среди нового пополнения руководителей завода оказались Главный инженер, Заместитель по общим вопросам, начальники литейного и инструментального цехов, старший инспектор по кадрам. Я всегда в душе был интернационалистом и ничего не имел против национальной принадлежности вновь принятых сотрудников. Напротив, я предполагал, укрепив руководство национальными кадрами, придать заводу в новых условиях большею живучесть. Однако, как показала жизнь, и здесь я сильно ошибался. Большинство из нового пополнения оказались не только слабыми специалистами, но и, как выяснилось позже, людьми невысоких моральных качеств.


Собрав воедино все разрозненные результаты можно, наконец, подвести окончательные итоги последних лет жизни в Туркменистане. Как оказалось, они совсем не утешительны. Позади - огромная работа по сохранению коллектива завода и его выживанию в послеперестроечные годы. Впереди – уход с работы или вполне возможное принудительное увольнение с пустым, нищим прозябанием. На сегодняшний день в сухом остатке – вялотекущая жизнь, подчинённая обстоятельствам, диктуемым свыше, и полная неопределённость в завтрашнем дне.


Нет, такая жизнь не по мне. За всеми производственными перипетиями я совершенно забыл, что у меня есть семья, личная жизнь, которые тоже требуют своей заботы и внимания. Отсутствие перспективы нормальной жизни в этой стране как никогда чётко вырисовалось в моём сознании, и вновь мысли об отъезде, как спасительном выходе из создавшегося положения, стали мучить меня, ни на минуту не оставляя в покое. Но ведь это же бегство, уход от проблем, сдача позиций, что мне вовсе не свойственно.


С другой стороны, борьба с системой, попирающей твоё человеческое достоинство только на том основании, что ты оказался не той национальности, которая нужна власти, с системой, не желающей прислушиваться к твоим знаниям и опыту, удовлетворяющей твои человеческие и культурные запросы на уровне средневековья, ввергающей тебя в информационный голод и прочее, и прочее, - такая борьба полностью бесперспективна. Это война Донкихота с ветряными мельницами, она глупа, безрезультативна, она не для меня. В этом случае лучшее, что можно сделать - это убраться восвояси. Но куда? Вот и пришло время об этом серьёзно подумать.

 





<< Назад | Прочтено: 617 | Автор: Гольдштейн М. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы