RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

 Ефим Кнафельман

ПОЗДНЕЕ  ВОЗМУЖАНИЕ

 

Наступил момент смены цвета полосы тельняшки – жизни, тем более, что девиации составляют смысл всего, происходящего в моей судьбе. Она всегда настроена на случайность. А случай – продолжение закономерности: не разглядишь единственный судьбоносный вариант, и жизнь не сделает тот нужный поворот! Конечно, глупо безоглядно, по инерции верить в судьбу, ожидая только хороших новостей.


В быту моряки шутят замысловато, в надежде, что их терминология не будет расшифрована «чужаками» во время «травли» – основной составляющей корабельного фольклора. Офицеры публично избегают эту форму общения, боясь навредить карьере. На моей практике был феномен – это мой однокашник Володя Колбеко.  Уникальная личность! Как теперь модно в таких случаях вставлять – «штучный экземпляр». Его жизнь просится в документальный роман. Даже напрашивается на титульный лист всего одна фраза – «ФЛАГМАН КОЛБЕКО». При одном только упоминании на всех Флотах его имени происходило чудо: у слушателей подымалось настроение, и появлялась (редкость в наше время!) улыбка! Его жизнь превратилась в бесконечный миф о нём. Говорили, что в штабе, где следили за карьерой и очередными званиями, на его представление  Командующий и не требовал – один только возглас: «А это Колбеко! С ним всё ясно!». Жаль, что не успел нацепить «орла» на погон. Нынешнее поколение меня бы не поняло, так как «орёл» был на царских адмиральских погонах вместо звезды. Мы ещё стремились как-то соблюдать старые флотские традиции, хотя бы в разговоре.


Не забыть мне нашей, уже последней, встречи в Юрмале. Если необходимо было установить тишину на природе или в помещении, надо только было произнести: «Тише! Колбеко травит!».


Мы сидели вдвоём на берегу прохладного залива. Во время его монолога я даже не заметил вокруг нас оживления. Росло число желающих насладиться чистотой русской речи московской прописки.  Володя родился рассказчиком, не зря он гордился родством с прекрасным актёром и декламатором – коренным москвичом Всеволодом Аксёновым. Он преклонялся перед своим  учителем, успевая нести тяжёлую вахту инженер-механика на атомной субмарине, покоряя своими талантами океанские просторы. Когда в толпе слушающих я заметил двух известных литераторов, отдыхающих в соседнем Доме Творчества в Дубултах, то был приятно удивлён их любопытству. Но радости не было пределу, когда были вытащены записные книжки, с которыми они и на ночь не могли себе позволить расстаться. В создавшейся стихийно тишине доносились только скрипы писательских ручек. Они могли себе позволить  иметь всякие «паркеры» и «мон-бланы», создавая всегда, как они считали, доброе и вечное. Разве им могла прийти в голову шальная мысль – подсчитать, во сколько можно оценить щедрость этого скромного и старомодного (он был, как любил акцентировать на этих бытовых аксессуарах, в партикулярном платье с явно консервативным уклоном) капитана 1 ранга, уже в то героическое время, в запасе...


Ещё в «Дзержинке» Володя жаловался, что в средней школе получил убогое сексуальное образование. А чем я мог поддержать разговор на эту тему, когда до второго курса ходил в «девицах» и все курсанты после прихода из увольнения в город не забывали «подколоть» меня уже наскучившим вопросом: «Когда?». Вокруг меня можно было озолотиться, ибо я использовал в своё оправдание только молчание. Благо в училище живы были ещё традиции передачи «эстафетной палочки» младшим по курсам, тем самым охватывая таких «неучей», как я. Мой старший товарищ по единственному в ВМФ симфоническому оркестру (в своё время нами руководил Вадим Калентьев из Мариинки и Гоша Жемчужин – в будущем балетный дирижёр Большого) первая скрипка Вадим Пальцев передал концертмейстеру вторых заветный адрес, который я с таким азартом принял, что до сих пор в памяти.  Если кто случайно окажется в Вентспилсе (тогда ещё жива была память о немецком названии – Виндава), прошу любить и жаловать – Фабрициуса 18. Правда, новые латыши отмежевались от своих стрелков, что составляло прежде единственную их гордость, и, конечно, первым делом переименовали улицу, назвав, как видно, Цукурсом – убийцей многочисленных рижских евреев в Румбульском лесу.      

Но вернёмся к симфоническому периоду моего полового созревания. Музыка возбуждала во мне любопытство в основном на репетициях оркестра, которые проходили в вечерние часы два раза в неделю. Небольшой коллектив курсантов-музыкантов, собранных со всех факультетов, был «разбавлен» студентками ленинградской консерватории. Все мы, счастливчики, являлись предметом зависти, так как два раза в неделю имели творческий отпуск со свободным выходом в город для проводов своих вторых номеров (напрашивалось сравнение с пулемётным расчётом). Рядом со мной с волнением от случайных соприкосновений с моей правой рукой, держащей смычок, полулежала на стуле Леночка Люстерник. Эта поза позволяла ей не только прекрасно выглядеть для соблазна, но и отдыхать со своим инструментом после утомительных консерваторских лекций. Сближал нас Арам Ильич в своём искромётном «танце с саблями» из балета «Гаяне».

Наша обоюдная чувственность вырывалась наружу, и мой смычок аккумулировал желание пригласить на ещё не изведанные мною «па». Наблюдая за нами, дирижёр Жемчужин включался в нашу игру страстей и убыстрял темп. Покрасневшие наши лица не скрывали совместных предчувствий.


 

Дирижер Георгий Жемчужин       


Я молча нёс леночкин футляр, внутри которого притаилась свидетельница нашей нерешительности. Вернее – моей. Папа Лены не впервые встречался с моим любопытным взглядом. Мне очень хотелось узнать секреты открытых им математических формул. Отец Лены – академик, «владелец» математического Стекловского института. Это было серьёзной заявкой на наши возникающие отношения с Леной, отца которой на данный период интересовал только один вопрос: как палаш соотносится со скрипичным футляром и вообще палаш – этот  атавизм, зачем он болтается меж ног этого курсантика (дословное академическое сравнение). 


В зимний субботний вечер на летней одинокой даче в Мартышкино сквозь ставни слабо пробивалась мелодия Вивальди, предназначенная для двух скрипок. Почему-то вспомнилось предупреждение Леонида Соболева в его зачитанном до дыр романе «Капитальный ремонт» о жизни гардемаринов, тепло окружённых морскими традициями. Он предупреждал: «...избегайте играть с барышней выбора вашего сердца в четыре руки – это чревато непредсказуемыми совместными огорчениями». Игру на двух скрипках предстояло ещё исследовать Леночке и мне, уже решившим после коллективного исполнения с помощью воображения представить сцену прощания с утомлённым моим целомудрием. Лена в один из музыкальных антрактов  призналась, что с этим у неё проблемы не предвидится. Меня это не огорчило, но и большой радости испытывать не стал почему-то. После сладкой вивальдиевской мелодии открылся занавес, и начался спектакль, где главными действующими лицами выступали я в роли Коли Остен Сакена, а Леночка превратилась в подругу моего далёкого детства – польскую красавицу Ингу Зайонц. А что он требовал от неё и о чём мечтал? Только – ЛЮБВИ!


Как у Гершвина, вместо «Lovewalkedin», кто-то неуверенно постучал в старомодные ставни. Это оказался отец – академик. Теперь для меня открылись секреты его успехов в математическом анализе. Интуиция его и на этот раз не подвела: он не ждал, как в фантастически прекрасном фильме «Фанфан Тюльпан», где отца поставили в известность, что его дочь лежит уже на спине. Он прибыл с уже решённым линейным уравнением с двумя неизвестными. Приговор лёг на поверхность. «А счастье было так возможно..!» Первый шаг оказался поучительным. Он прибавил мне силы и уверенности в будущих приключениях уже без музыкального аккомпанемента.                                          


Приходилось постигать теорию по лучшим образцам, собранным в книгах Фундаментальной училищной библиотеки. Книги были зачитаны, многие страницы замусолены и давно уже потеряли свою свежесть и невинность. В медицинской энциклопедии на букве «К» в разделе «coitus» были отмечены карандашом наиболее интересные моменты, связанные с этим увлекательным процессом. В результате ознакомления я узнал, что, будучи в дилижансе, ни в коем случае нельзя «трахаться» (глагол, часто используемый в русском языке при переводе с английского «fuck»), ибо возможно повторение истории великого художника Рафаэля. Он скончался потому, что его подружка не могла остановить кровь из лопнувшего от перенапряжения члена – его второй кисти. Подумаешь, у нас в США и не такое бывает: отрезают, выбрасывают, как не нужный в обиходе, находят и пришивают на прежнее место, разводятся и после всего происшедшего находится повод к созданию фильма и спектаклей, где главными исполнителями фигурируют: члены, муж и жена, потерявшая обоих.


Со мной по части сексуальных соблазнов, находясь в морских объятиях и на довольно длительный период, было всё очень просто. Корабельный врач, сведениями о котором я с вами обязательно поделюсь ниже, Леонид Лесницкий, не «тёмная лошадка» в моей «Одиссее». Так вот, он объяснил, что в американском флоте очень популярны имитация из полиэстера и резины, доставляет необходимое сексуальное удовлетворение и – никаких хлопот с предохранением и венерическими заболеваниями. Правда, некоторые умудрялись что-то подцепить. Забывали, что по инструкции положено было после использования «даму» искупать. Думаю, что и ДО. Надо же было, чтобы эта любопытная информация подтвердилась на 42-й улице, где эти заведения интимных индивидуальных услуг постепенно исчезли, но я успел ещё их застать. Нам на подводную лодку, не в пример американским, этих «куколок» не поставляли, к сожалению. Пришлось придумывать в очередной раз игру под девизом «в море выходить, как на праздник!». Каждый день приносить себе самому маленькие радости и подарки. Во-первых, с первых оборотов винта женский вопрос снимался автоматически с повестки дня: они просто не приходили ко мне ни во сне, коротком и прерывистом от частых тревог и «срочных погружений», ни в реальности – они у нас просто отсутствовали, как приносящие в море только беду. Из повседневного разговора исчезла женская тематика, даже моя постоянная спутница женского рода – книга – не содержала похотливых моментов. С этим вопросом справлялся на протяжении всего пребывания в море с успехом. Подчёркиваю – пребывания в море. Это ни в коей мере не относится к суше. В свою придуманную игру я включил многие элементы, которые, казалось бы, в нормальных условиях считаются естественными, а в подводном обитании представляют собой набор сложностей и неудобств. Только три литра пресной воды в сутки на члена экипажа, включая суп и чай; всего один чайник пресной воды в неделю на четверых для промывки слипшихся от морской воды волос. Остальные части тела извольте мыть забортной морской водой с большим количеством промилле. 


Я бы перестал себя уважать (не в пушкинском понимании, когда онегинский дядя скончался, ничего не придумав нового для себя, как «уважать» т.е. умереть), если бы не придумал что-то для соблюдения гигиены тела и важных её членов. В узкой так называемой каюте нашлось место для набора всевозможных лосьонов и кремов, предохранявших кожу и убирающих дурной запах. Невзирая на температуру в отсеке, носил отличное американское, приобретённое из посылок  нижнее бельё-комбинезон, которое создавало пограничный слой, защищая кожный покров от проникновения грязи.


Конечно, открытый для обзора туалет-гальюн не располагал ни к чтению литературы, ни к нормальному человеческому отправлению своих потребностей. Даже если естественная процедура редко, но проходила успешно, то оставался ещё момент, которого катастрофически боялся каждый член экипажа: необходимо было на глубине вытолкнуть своё «произведение». Незнание этой важной процедуры на лодке имело драматические последствия – всё содержимое под большим давлением, как из форсунки, опыляло ваше тело и в первую очередь – лицо. Было не до смеха и тому, кто непосредственно участвовал в акте, и тем, кто слышал этот взрыв содержимого гальюна внутрь отсека. Но человек ко всему привыкает. Привыкнет и к тому, что в ответственный момент дефекации ты видишь сочувствующие глаза и понимаешь, что нет места одиночеству даже в такие минуты раздумий на «толчке». Хочу успокоить и сказать, что на атомных имеется для всех отель «с 5 звёздами», с бассейном и тренажёрным залом, с прекрасным туалетом, из окошка которого можно увидеть двор своего родного дома.


И ещё – обязательно брал в море, особенно когда уходили надолго, свою парадную форму, накрахмаленную белоснежную рубашку и туфли, которые были всегда на размер больше. Всё это еле размещалось в так называемом шкафчике. Напрашивается вопрос: к чему этот маскарад в море? Отвечу: если возникнет ситуация, когда время ещё позволит переодеться и принять то, что уготовлено судьбой, то не возражаю встретить этот миг в парадном обличье. Да, и по приходу в базу после длительных походов в начале своей службы я появлялся на пирсе в рабочей форме с  отращенной в море бородой. «Уши» шапки от усталости отдыхали на плечах, присутствовало большое желание, чтобы тебя не переставали жалеть. Потом я как-то прекратил это безобразие и выходил на родной пирс, где нас по старой традиции встречали молодым жареным поросёнком. Был в парадной форме чисто выбрит и не походил на офицера, нуждающегося в жалости со  стороны встречающих. Сначала этот мой «выпендрёж» не находил поддержки ни у начальства, ни у офицеров. Стиль поведения и намеченную линию не изменял, несмотря на косые взгляды. Постепенно всё начало меняться и, наконец, настал момент, когда командующий Балтфлота уже потребовал исполнения ритуала встречи после прихода из длительного похода в обязательном порядке. Даже моя фамилия стала нарицательной по этому поводу. Думал, что те, кто не поддерживал мою затею, набьют мне морду, как это намеревались выполнить в мои первые годы службы, когда обнаружили меня моющим полы в квартире. Жёны указывали: вот смотри, этот (это значит я) помогает жене, а ты «не просыхаешь» и т.д... Если бы набили тогда физиономию, то поступили бы правильно и справедливо. Нечего каждый раз высовываться и рекламировать свою «хорошесть». И урок получил бы на всю оставшуюся жизнь! А если серьёзно, то поздравляю всех с самым весёлым еврейским праздником – СИМХАС ТОЙРА, что переводится как «РАДОСТЬ ТОРЫ» и кульминация его – танцы со свитками.   


Свиток Торы


Незаметно я прервал тему «размагничивания» (по-флотски – это просто физиологическое добровольное завершение акта полового проникновения).  «Оковы тяжкие» пали во время морской практики на БО (большой охотник) в уже ранее названном Вентспилсе. Отыскав легко дом под № 18 и громко повторив заученный пароль, вошёл в просторную комнату, увешанную почётными грамотами. На душе стало тепло. Больше всего я боялся расслабиться. После долгого сопротивления (последний на всём нашем курсе) сдался секретарше председателя горисполкома. Если бы она на следующий день предложила пойти в ЗАГС, я не смог бы ей в этом отказать, несмотря на большую разницу в годах и на крестик, который болтался меж её грудок. С кем я мог тогда поделиться нахлынувшим на меня неизведанным доселе чувством? Конечно, с дорогой мамочкой, сообщив ей эту свежую новость в письме. Можете себе представить, какой шум был поднят в Кишинёве? На семейном совете решили спасать мальчика, но ограничились только срочной телеграммой с предложением повременить до будущего года.


Начало почти регулярной взрослой для меня жизни мужчины не помешала продолжить морскую практику на «бобике». До сих пор преследует меня этот мерзкий запах дизтоплива с маслом при постоянной бортовой и килевой качке. Мне казалось, что его раскачивало даже в штиль, так бездарно он был спроектирован. Дуэтом «на брудершафт» травили («блевали») в форпике съеденными в обед макаронами по-флотски с будущим адмиралом – начальником штаба эскадры ракетных атомных лодок. Проклинали тот миг, когда переступили порог (он – 1-го Балтийского, а я «Дзержинки»). Дав в такую тяжёлую минуту обещание стать адмиралом, он не опозорил своей морской фамилии. На этом же «бобике» произошёл курьёзный случай с офицером-минёром, когда корабль вышел в Рижский залив на бомбометание. К этому моменту он переживал уже не первую влюблённость и,  уходя в море на 10 суток, решил не разлучаться с дамой сердца. На его счастье по левому борту на мостике пустовала каюта, где и поселил её старший лейтенант, предварительно перетащив незаметно продукты и воду. Думается, что не в пример нам, пассажиры запасной каюты не страдали «морской» болезнью.

 

Попался минёр, как всегда, на пустяке, на радостях потеряв бдительность. Прибыв после отличного бомбометания, где минёр преуспел, заслужив похвалу от самого комбрига, в базу, он ночью переодел прекрасную блондинку в офицерскую форму. Проходя мимо спящего вахтенного, она обдала его непривычным запахом французского парфюма, от которого он и проснулся. Вскинул автомат и предупредил, что будет стрелять на поражение, если не остановится. На его окрик тень не остановилась, началась пальба. В результате моряк получил 10 суток отпуска с выездом на Родину (за бдительность). Офицеру сняли одну звёздочку на погонах и отобрали свежую благодарность. Вот такая милая флотская «байка» – быль о том романтичном времени.

 

Уходя в море, я брал с собой свидетеля, закалённого в дальних походах – потрёпанную книгу Ильфа и Петрова, а также их друга по общей группе крови – Швейка. В последние годы – и томик стихов Григория Поженяна. В тяжёлых условиях походов находил время (в основном в подводном положении при готовности № 2) для громкого чтения по внутрикорабельной связи экипажу лодки. И только по одной главе в день. Многие с нетерпением ждали наступления следующих суток. Да, это продолжались придуманные мной детские игры с продолжением. Легче и быстрее проходило утомительное время ожидания прихода в родную базу. Попробовал себя и в качестве кока, когда он заболел. Помнил основной завет хорошей кухни – разнообразие в сходном! Правда, тяжело было с «эклерами»: им часто свойственна «старческая импотенция» – лепёшки теста не желали подыматься по причине любопытства экипажа. Каждый считал своим долгом открыть крышку духовки, чтобы приобщиться к таинству этого процесса – подымания теста, забывая об интимной стороне в искусстве кулинарии. Да, и сложно приготовить на 80 ртов! Многие матросы, может быть, впервые почувствовали прелесть именно жидкого супа, в котором ложка уже не могла стоять вертикально. Разнообразие в пище нравилось всем без исключения. Половые инстинкты естественно сублимировались в другую приемлемую форму, уже легче переносимую в замкнутом пространстве с большим скоплением здоровых мужских тел.                


Мы возвращались в родную базу. Впереди назревали «венгерские» события. Но до этого надо было пережить пикантную историю на «скотном» дворе с трюмным машинистом матросом Саенко – отличником боевой и политической подготовки. Он сам не был готов раскрыть всему экипажу секрет, что в свободное от вахты время самоподготовки предавался любовным утехам с козой по кличке «Клава». Вот такая флотская романтическая действительность! В офицерском узком кругу решили «избинный сор не выносить» и отдали козьего любовника на растерзание психиатру госпиталя, который и порешил на этом действительную службу матроса Саенко закрыть. Вспомнил я об этом нерядовом флотском эпизоде во время фестиваля голландских фильмов, где происходило нечто подобное. По ходу сюжета это было оправдано, но от этого привлекательнее он не стал. За мою бытность на флоте было зафиксировано несколько случаев противоположной мужской ориентации. По непонятной для меня причине прослеживалась закономерность – все они принадлежали к работникам идеологического фронта. Это теперь я могу без особых эмоций говорить об этих девиациях, ибо каждый вправе выбирать свой путь к наслаждениям – это гарантирует нам здесь первая поправка к Конституции!

 

И, чтобы окончательно подвести черту под темой «размагничивание», предлагаю забавный и поучительный эпизод-балладу, «проданную» Володе Колбеко мною с правом его авторства на эту свободную импровизацию. Передано безвозмездно на территории санатория ВМФ. В Юрмале. 

 

Из жизни офицеров однотипной подводной лодки, конечно, не моей, ибо не смог бы позволить это в день своего рождения и начала «чехословацких» событий. «Венгерские» я благополучно пережил в Таллинне, где эстонцы явно симпатизировали своим братьям по угро-финской группе и желали им победы. Во время боевой тревоги, которая была объявлена в связи со входом танков в «Злату Прагу», офицеры, а если быть точнее – старшие офицеры в количестве четырех единиц – после длительного воздержания в автономном походе подводной лодки вышли в славном закрытом городе Балтийске на свободный «промысел». Улов пришёл быстро и в том же количестве. И что самое забавное – в этой незапланированной реальной истории с хорошим финалом для подводников «выловленные» дамы оказались жёнами старших офицеров одного большого корабля, а если быть точнее – крейсера под шифром «N». И должности их оказались идентичными нашим героям-подводникам. Вот только пристрастия не совпадали, но это не нарушало баланса. Что немаловажно в этой поучительной истории – анекдоте: оба корабля стояли в часовой боевой готовности. На крейсере, не в пример подводникам, офицеры блюли дисциплину, а командиру предстояли осенью экзамены в Академию Генштаба. Крейсерские жёны никогда не сомневались в исполнительстве своих мужей, тем более, что связь с кораблём поддерживалась вертушкой полевого телефона. Каждый их шаг фиксировался. Спешка в общении с дамами – не лучший советчик, поэтому подводники успели до рассвета, когда был назначен выход на показательные торпедные стрельбы, обрадовать и себя, и временных подруг возникшей страстью. За свою преданность приказам и жёнам командный состав крейсера поплатился. Подводная лодка атаковала крейсер, на мостике которого стояло и следило за ходом учения высокое начальство из Москвы. Несмотря на «противолодочный зигзаг», которым шёл крейсер, ему не удалось избежать встречи с торпедами, прошедшими под ним в районе мостика. Командование не на шутку испугалось и запаниковало, хотя знало, что торпеды учебные, но кое-что у некоторых ушло в пятки. Вот так дважды, как в детской игре в «морской бой», был «убит»  крейсер. В знак благодарности командующий дал «добро» лодке в родную базу. А чехословацкие события продолжались тем временем...


Дважды "атакованный" крейсер "N"



Представляю, как Володя Колбеко с каждым пересказом улучшал звучание этой истории, добавляя пикантные подробности по принципу «врёт, как очевидец». Этот эпизод обрастал как снежный ком уже непредсказуемым финалом, за который я уже не мог ручаться!  

 

 "Когда усталая подлодка из глубины пришла домой!"


На фото: встреча нашей лодки после 3-месячного похода в мой День рождения. Это было 22 августа, когда советские танки вошли в Злату Прагу. Не случайно в условиях подводной лодки я испёк «Пражский торт», а командование по традиции вручило парного поросёнка (конечно, кошерного из-за уважения к единственному иудею.)

 

 

 





<< Zurück | Gelesen: 414 | Autor: Кнафельман Е. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren