RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Ефим Кнафельман

 





Инженер-капитан второго ранга,

морской офицер-подводник

Ефим Кнафельман в период

завершения военной карьеры






 НЕВОЛЬНЫЙ СПАСИТЕЛЬ


Я всегда настроен на случайность как продолжение определённой закономерности. В этот раз сюжет, показанный по телевидению, невольно заставил стряхнуть пыль с архива моей памяти. Никогда не мог предполагать, что «наш Никита Сергеевич» (так был назван к его очередному юбилею коллективный панегирик – фильм будущих лауреатоносцев) в прошлой жизни – большой интриган и волюнтарист, не постеснявшийся нацепить ярлык «пидарасы» на продвинутых в своём творчестве художников. Они все ему эти «шалости» давно простили.

 

 

         Хрущёв на скандальной выставке       Никита Хрущёв на трибуне ООН


А самый главный «П», уже  давно заслуживший мировые почести, создал надгробие на могиле из сочетания чёрного и белого. Фильм, который я упомянул, в Латвии демонстративно игнорировали, причем вне зависимости от национальной принадлежности и оценки «оккупационного режима». Нашу дивизию подводных лодок заставили насильно посетить этот фильм в очередной политический понедельник (в этот «святой» день на всех флотах в утренние часы замирала боевая жизнь – балом правили политрабочие, так названные с лёгкой руки писателя–мариниста Виктора Конецкого). Я был убеждён, что нападение на страну Советов со стороны вероятного противника необходимо осуществить только в этот день – успех обеспечен! 

А вот даже бесплатное посещение «нашего Никиты» не вызвало восторгов, хотя кое-кто успел вздремнуть, увеличив к.п.д. культпохода.                                                


Как в первом акте чеховского спектакля, я успел зарядить ружьё и повесить его на стенку декорации. Оно спокойно будет ожидать приказа на выстрел! «Терпения и ещё раз терпения. Ваша щетина превратится в золото!» – эти крылатые фразы из далёкого киношного детства с незабываемым паролем о наличии славянского шкафа и следующим за ним ответом о непроданной тумбочке будут охранять наше повествование до четвёртого акта.


Мне всегда казался несправедливым тот факт, что обложка Устава корабельной службы – нашего основного документа, по которому нам рекомендовали жить – имеет сероватую окраску. Сама береговая жизнь действительно превращалась в серые будни, что и соответствовало цвету обложки. Приходит на память тонко подмеченное доцентом, читавшим нам курс гидродинамики в «Дзержинке», вольнонаёмным гражданином Пищиком: «Служба человека не портит, правда, и ума не прибавляет». Так вот, настоящим цветом должен быть красный, ибо Устав написан кровью погибших не только в бою. Счёт жертвам не прекращается и по сей день.


Каждому офицеру как на море, так и на берегу положено нести вахту и дежурство, чтобы служба не превращалась в рай. Инженер-механики подводных лодок несут при стоянке у пирсов дежурство по живучести. Заодно им  предназначается «быть крайними», если, не дай Бог, случится непредвиденное и какое-нибудь ЧП. Лично я предпочитал заступать на вахту с воскресенья на понедельник. Этим самым убивалось большое количество «зайцев», как то: в понедельник не присутствовал на политучёбе, утром не надо было отдавать «рапорт» командиру соединения перед обязательным построением на пирсе всех экипажей для поднятия Флага и Гюйса, не было утреннего проворачивания механизмов и технических средств и многое другое, что мешало нормальному дыханию. Очевидно, и жизни нормальной. Я уже не говорю о ночных обязательных проверках состояния всех стоящих у пирсов подводных лодок, с желательным обнаружением нарушений.  Нет замечаний – плохой дежурный офицер. Единственное вознаграждение, если повезёт – «застукать» вахту за чаепитием. Необходимо было иметь особый нюх и двигаться на запах ночного жареного картофеля и добровольно сдаваться в плен оставшимся на дежурство матросам и старшинам. Автоматически проверка уже отпадала, уменьшая общее количество замечаний. Их количество вычислялось эмпирически по формуле «количество кораблей, умноженное на 7 (в каждом отсеке одно нарушение как минимум). Отсутствие утреннего доклада командованию освобождало меня от больших ночных нагрузок. Но недолго продолжалась эйфория. Меня разоблачили. Простым способом, посчитав мою жертву вечерним воскресеньем элементарной наживкой, а приобретением – неограниченное  количество степеней свободы в первый день недели. После такого дежурства бодрость не исчезала. Вспоминая одного преподавателя из «альма-матер», необходимо отметить, что в памяти остались те, за которыми тянулся шлейф чудачества и особых наклонностей.


Капитан 1 ранга Шаповалов (по кличке «мамочка») во время своего дежурства обязательно устраивал пожары – вот такая страсть была у него. Преподаватель теории механизмов майор Автухов был мною замечен играющем на тромбоне на танцах в популярном месте для выбора невест – Доме учёных на Набережной. Все курсанты неровно дышали и были влюблены в дочь преподавателя химии полковника Лейхмана – прекрасную солистку ленинградской оперетты, а он, в свою очередь, тоже любил, когда во время приёма экзаменов графин был наполнен водкой, тем самым разбивая миф о непьющих евреях. Общий бал на его экзаменах не опускался ниже 4,75.


Дамский угодник и большой знаток энтальпии и энтропии профессор Волосов за годы, проведенные в закрытом заведении имени чекиста, с именем которого рекомендовали начинать жизнь молодым сердцам, собрал колоссальную библиотеку из реквизированных на лекциях книг. Выхватив у меня роман княгини Ольги Бебутовой, указал мне на дверь, предварив фразой, которую «прихватил», скрывая авторство создателей фильма «Близнецы»: «Стыд и позор эгоистам! И мне стыдно, что я дышу одним воздухом с курсантом кнафельманом (именно с маленькой буквой). Вон!» Мне ничего не оставалось, как молча выполнить команду. Перед экзаменом по термодинамике он меня предупредил, что мои знания – функция от того, есть ли у меня вторая часть романа. Пришлось идти на поклон к польской красавице Инге, но не Зайонц, жившей на Халтурина, и умолять дать почитать 2-ю книгу княгини. Я ей обещал вернуть обе. Мне помогла её бабушка, для которой самая большая потеря в её жизни – это злодейское убийство Цесаревича Алексея. О нём она много мне рассказывала при не очень частых наивных визитах к внучке, перед которой я не брал никаких обязательств. Портрет Алёши висел в углу рядом со святой Марией. Книги до сих пор числятся на моём абонементе библиотеки, где хранится память о юношеской дружбе к польской девушке. А экзамен по законам термодинамики прошёл успешно. Правда, профессор не переставал преследовать меня. Музыка роднила меня с ним через преподавательницу кафедры иняза. Я забыл о последствиях игры дуэтом с прекрасным полом. Мы готовили «Сомнение» М.Глинки. Они действительно нас не отпускали в течение затянувшихся вечерних репетиций на квартире одинокой преподавательницы. Профессору Волосову были не безразличны наши музицирования. Он сам прекрасно владел клавишным инструментом.  Свои домашние паузы заполнял регулярной подкраской волос ухоженной бороды и игрой на настроенном «Beckere». Предлагал сыграть трио. Тогда это было шагом в неизведанное, и мы дружно отказались от этой затеи.  


Исполненный на концерте дуэт растрогал многих своей безысходностью – это была моя последняя совместная творческая работа перед назревающей свадьбой с украденной из города «А» (город Черновцы в бруклинской редакции) красавицей Эсфирью. Реакция аккомпаниатора была естественна. Мне намекнули, что в результате глинкинских «Сомнений» могут появиться наследники будущего лейтенанта Флота Российского. Пришлось развеять надежду и предложить услуги врача–гинеколога. Заботы оказались невостребованными.                        


Не могу не вспомнить Рувима Зиновьевича Штыкина – морского кавалергарда, капитана 1 ранга, подводника, прошедшего всю войну и сохранившего несгибаемую спину. Мне вдвойне приятно вспоминать о нём, потому что был у нас другой капитан 1 ранга Татеосов, преподаватель электротехники, который скрывал своё еврейство. Запомнилась его обвинительная речь на митинге, обличавшего «врачей–вредителей». После этого постыдного мероприятия я поинтересовался его национальными истоками. Он мне объяснил, что он – тат, и немецкие профессора доказали это убедительно во время войны, что ничего общего с еврейством не имеют. Мне  даже показалось, что он этим открытием как-то загордился. Вот такой небольшой экскурс в далёкие времена учёбы на подводного инженер-механика...


Как всегда, все секреты о передвижениях и планах на «боевые службы» в соединении узнавали от женсовета.Там всегда была свежая и точная информация, не подлежавшая сомнениями. Источники не подводили. На этот раз впервые двум подводным лодкам нашей дивизии предстояли длительные походы для освоения нового театра – средиземноморского. Северяне давно наладили «отдых» в этих местах целыми бригадами, меняя друг друга через 6 месяцев. В это время 6-й американский флот пополнился новыми атомными кораблями: авианосцем «Энтерпрайз», крейсером «Лонг Бич» и фрегатом «Бей Бридж». Одной из главных задач стояла запись шумов этих кораблей. Всё остальное подробно было изложено в пакете, который командир мог вскрыть в определённое время. 

            

Авианосец "Энтерпрайз"с группой сопровождения.


Перед выходом в длительное плавание были проделаны обязательные мероприятия, перечень которых только утомит всех. Всё необходимо проверить и доложить на предмет готовности, ничего не упуская из поле зрения.                                                                             

Во время погрузки продовольствия (очень ответственный момент, когда почему-то процентов 20 до провизионок не доходит, хотя контроль бдительно осуществляется) к нам на лодку нагрянули гости, хотя их визит не входил в перечень обязательных мероприятий на эти сутки.

Наш командир бригады капитан 1 ранга Л.Филиппов, отдыхая в санатории «Майори», подружился с отдыхающим вместе с моряками  будущим космонавтом Борисом Волыновым. Никого не предупредив, он появился на нашей лодке, где полным ходом в это время загружали сухое вино, положенное по автономному пайку. Хотя бутылки все с исправными пробками, почему-то после погрузки винные запахи преследуют всех. Но пьяные не наблюдались, и речь не выдавала нарушителей. Будущий космонавт с каждым поздоровался за руку. Комбриг успел шепнуть мне, чтобы я в кают-компании развернул стол-самобранку и накрыл его, тем более деликатесы в большом количестве были в наличии. Настоящая астраханская белуга с её зернистой икрой, разные ветчины и окороки, копчённая севрюга и любимая не только подводниками, но и космонавтами вобла с прозрачной от жира спинкой. На десерт предлагались всевозможные компоты.


Из горячительных напитков сделали предпочтение традиционному «шилу», слава о котором дошла и в космические сферы. Борис Волынов был удивлён однотипным переборкам с кремальерой, как на орбитальных станциях. Я объяснил, что конструкторы космических кораблей не стремились изобретать велосипед, и один к одному скопировали лодочные узлы. Когда «потеплело», преодолев свою  застенчивость и ложную скромность, посвятил присутствующих в семейную историю, связанную с фамилией Волынов.


Моя старшая дочь Татьяна, родившаяся почти в день космонавтики – 13 апреля 1957 года – была принята на этом свете руками гинеколога-акушера Гени Израилевны Волыновой, оказавшейся родной сестрой мамы будущего космонавта, как оказалось после нашего обоюдного уточнения. Когда зимой 1967 года Борис Волынов на «Союзе-5» полетел в космос, я вспомнил его посещение нашей подлодки ещё будучи неизвестным майором. Многие кишинёвцы во время его первого полёта стали свидетелями обращения в открытом эфире к родной тёте и к дяде Абраму, живших в этой молдавской столице. Вообще свои еврейские корни космонавт старался не афишировать, но в отряде об этом государственном секрете все космонавты догадывались. Впереди был ещё один полёт, но уже без кишинёвских отклонений.


До выхода в «автономку» оставалась неделя. В начале года – 17 января 1964-го появилась на свет Виктория, моя вторая дочь. Очень хотел сына, но судьба распорядилась, не считаясь с желанием отца. И правильно сделала. Я благодарен своей боевой подруге, которая взрастила и воспитала хороших и милых дочерей, дала им образование, несмотря на некоторые возражения с их стороны и тормозные колодки, которые они иногда ставили на её благородном пути. Если кому-то и надо было выдавать медали за выслугу лет, то это по её адресу. И, конечно, нельзя не вспомнить добрым словом абсолютно бескорыстного человека, подлинного члена семьи, дорогую Лизон, как я её называл. Она недавно ушла от нас, оставив после себя не только добрую славу и признательность. Она смогла вырастить двух девочек и одного мальчика, нежно любя всех их на протяжении своей не очень лёгкой жизни.  


За два дня до выхода (этот момент держался в секрете) я случайно в городе Рига столкнулся со своим старым знакомым по любимому Таллинну – Бруно Оя. В те времена он выглядел настоящим суперменом: чемпион Эстонии по волейболу и баскетболу, высокий голубоглазый красавец с явными мужскими достоинствами во всём – истинный playboy. Ко всем своим «недостаткам» он обладал прекрасными голосовыми данными и превосходно владел всеми щипковыми инструментами.


Актёр Бруно Оя.


Он знал, что я человек «подневольный», правда, в форме меня не видел, как и многие в городах, где размещались наши корабли. Я старался не «маячить» на виду у публики. Пригласил во вновь открывшийся ресторан, где он пел с прекрасной Мирдзой, хромой от рождения. Они меня встретили вечно неувядаемой темой «Truth Love». Бруно проявил любезность по отношению ко мне, не оставив меня в одиночестве. Он усадил меня за столик возле эстрады, где уже сидели его приглашённые. Представил меня как человека редкой и опасной профессии. Я не возражал, хотя был смущён такой переоценкой моей персоны. За столом восседал вальяжно Михаил Чиаурели со своей красивой, несмотря на уже солидный возраст, супругой Верико Анджапаридзе и ещё тогда совсем юным созданием, их дочерью Софико.          

Не мог я тогда предполагать, что через многие годы встречу их близкого родственника – батоно Георгия Данелия.

 

Режиссёр Георгий Данелия 


Во время встречи с ним возникли неслучайные совпадения, навеянные мотивами его книг: «Безбилетного пассажира» и «Тостуемого, пьющего до дна за Батоно Георгия Данелия»! Наши параллели пересеклись в бесконечности. Мне было интересно узнать пути пересечения Бруно с семьёй Чиаурели. Всё лежало на поверхности: приступили к съёмке нового фильма,

где главная героиня  Софико выбрала Бруно в партнёры. Он к тому моменту уже успел «засветиться» у Данелии в «Пути к причалу», где впервые прозвучала песня Андрея Петрова на стихи Григория Поженяна «друге, как о третьем плече». 


 

Поэт Григорий Поженян


 По традиции лодки без прощания уходят в ночи. Впереди нас ожидала проверка штабом Флота в Балтийске (у немцев – Пиллау). Ещё был подготовлен сюрприз в лице пятерых морских диверсантов, прибывших из Мамоново, где располагался центр по подготовке будущих террористов – камикадзе. На лодку загрузили малую торпеду, где мог разместиться и боевой пловец-смертник. Ребят подобрали отменных, все под два метра. На лодке им не очень удобно было привыкать. На первых порах набили себе «шишки», соприкасаясь с трубопроводами и клапанами. Не хотели последовать моему совету – надеть на голову шапки, которые смягчают удары. В первые два дня не проронили ни слова, молча поглощая пищу. Им полагалась двойная порция, исключая вино, от которого они сразу отказались. Пришлось «развязать» языки, когда припёрла «большая» нужда. На протяжении всего похода в этом плане с ними были проблемы, так как не смогли освоить продувание баллона после своего акта дефекации. Им простительно, ибо многие члены экипажа за всю свою службу так и не научились этой простой с виду премудрости – пользованием подводным гальюном.


Перед отходом позвонил домой. Получил ЦУ (ценное указание) – не высовываться. Это касалось всех случаев жизни. Эсфирь, как будто предвидела мои будущие осложнения с властью. Выйдя после переговоров, я был сражён наповал резким запахом копчёной рыбы. Не было сомнений, что где-то рядом она притаилась и ждала своего нового хозяина. Владелец большого дерматинового чемодана оказался профсоюзным работником Мамоновского рыбного комбината. По моей просьбе он приоткрыл его, и на меня уставились многочисленные глаза закоптевших угрей высокой жирности и невероятной вкусности. Не было сомнений в их происхождении, но в этот момент я забыл статью уголовного кодекса, которая не освобождала меня от ответственности за куплю краденой госсобственности. Была назначена стартовая цена – 2 рубля за килограмм. Она же и была окончательной. В моей практике это оказалось единственной удачной сделкой...


В рацион питания вошёл торжественно копчёный угорь. Но, как говорил  непревзойдённый «травильщик» мой одноклассник Володя Колбеко, красивая жена тоже когда-то кому-то надоедает. В конце похода в надводном положении с рубки на спиннинг ловили атлантическую рыбу, а приманкой служила уже тень когда-то привлекательного сына Саргассова моря. Всё в этой жизни проходит.  Несмотря на туман, две однотипные подводные лодки (по американской классификации «Whisky») начали движение по плану. С этого момента всё руководство и управление переходило к Главному Штабу ВМФ.


Впереди были Датские проливы, которые мы должны были пройти в светлое время суток. Согласно режиму прохода узкостей, разработанному в штабах, командиру необходимо объявить «боевую» тревогу. На мостике – командир и вахтенный офицер, боцман в качестве рулевого и сигнальщик. Никаких выходов на перекур и запрет на пользование надводным гальюном. Все эти меры начали предпринимать после попыток и не только бегства с кораблей, проходивших узкости. Многим прыгнувшим и добравшимся до берега удавалось даже получить статус политического беженца. 

 

Наш старпом Юра Симонов прихватил с собой два «макаровских», твёрдо и решительно был настроен на применение оружия в случае необходимости на поражение. С разрешения командира я устроился с биноклем на мостике в ожидании замка Эльсинор, где когда-то развивались шекспировские страсти.


Я на мостике осматриваю горизонт


Скоро появился замок с позеленевшей медной крышей. Пытался вызвать дух Офелии и Гамлета, повторяя всем известную фразу: « ... to be or not to be…»

 

 

Перед носом нашей лодки сновало большое количество паромов и элегантных катеров. Но враг не дремлет! Для маскировки и соблюдения тайны перехода ещё в Балтийске мы закрасили свой бортовой номер на рубке, в полной надежде, что этим мы сохраним свою анонимность.

 

Замок Эльсинор



Для современной аппаратуры, установленной на «Орионах», которые сопровождали нас, главной отправной точкой исследования был наш корпус, а не граффити на рубке. В надводном переходе эту дурацкую процедуру осуществляли каждую ночь, подвергая опасности людей, работающих на рубке. Мы повторяли известную историю со страусом. 


Северное море встретило нас с большим волнением и тревогой! Ветер усиливался, и экипаж мгновенно лишился былого комфорта, потеряв аппетит и равновесие. «Морская болезнь» – коварный и до конца ещё не изученный синдром, хотя за ним наблюдали ещё Адам с Евой, когда их укачивало от любовных волнений. У меня эта болезнь после рекомендаций Славы Колпакова (ещё в бытность службы на «малютках») приобрела другую форму – появлялся зверский аппетит. Для команды  в основном кок отваривал картофель в «мундирах», и вместе с жирной сельдью это составляло главное меню. Не отказывались от квашеной капусты и воблы. А тревога возникла в связи с неожиданным появлением в нашем районе немецкой подводной лодки. Она буквально всплыла перед нашим носом, чем и озадачила в первую очередь командира, надеявшегося на бдительное ухо гидроаккустика. Он не был виновен, так как это был новейший проект с бесшумными винтами и фантастическими амортизаторами на фундаментах всех механизмов лодки. На рубке был нарисован крест и выведен бортовой номер, который присвоен с рождения, как и имя, и не смывается. Появились два силуэта в белых фуражках. Нам что-то кричали. Хочется верить, что это было добрым пожеланием в нашей нелёгкой службе. Я всегда верил в солидарность людей общей профессии, связанной с жизненным риском. Немцы не были исключением. Мы не успели отреагировать на их всплытие, как они уже мгновенно погрузились. Конечно, мы пытались записать шумы их винтов, но они были безмолвны. Москва после нашего доклада сообщила, что проводятся учения НАТО, но командиру припомнили позже и опасное маневрирование, и отсутствие записей шумов нового проекта немецкой лодки.


Шторм постепенно терял свои силы. Нас же заинтересовала Шотландия, но не замки на цветущих лугах, а база в районе Холи–Лох, где «свили гнездо» акулы – агрессоры в лице американских и английских атомных лодок. Необходимо было им напомнить о том, что и мы «на морях правим», а не только Англия, декларируя это в  гимне. В очередной раз мы оказались в «интересном» месте, которое так привлекало фламандских живописцев и многих нетрадиционалистов.

За нами после старта в Балтийске регулярно вели слежку, передавая по эстафете наши робкие потуги скрыть свои истинные цели похода. Учитывая нашу близость с легендарным озером Лох-Несс, мы жили с надеждой встретиться с легендарным чудовищем Нессен.

 

Чудовище "Нессен"


Вспоминается «байка»: турист решил посетить озеро, чтобы самолично убедиться в существовании чудовища. Добравшись до озера, он обратился к местному жителю: «Скажите пожалуйста, а когда обычно появляется чудовище?» – «По-разному», – отвечает тот, – «но чаще всего после пяти... стаканов». Вот таково магическое свойство алкоголя!    


Известно, что из земных недр происходит выделение некоторого количества газов, способных вызвать у людей галлюцинации. Под воздействием этих газов кажется, что они видят фантастические существа. Я понял, что если человек ожидает или очень хочет увидеть подводного змея, он его обязательно увидит. У нашего командира в секретном пакете упоминание о чудовище отсутствовало.  


В журнале «боевых действий» (такой действительно ведётся на протяжении всей «боевой службы») было зафиксированы выход из базы трех американских и двух  английских атомоходов. Это были наши единственные трофеи. Срок пребывания в этом районе истекал, и мы двинулись к английским каналам, оставаясь под постоянным воздушным контролем. Солнечные дни неожиданно нас обрадовали, хотя московские синоптики из Главного Штаба рекомендовали туман с неприятными осадками в виде каких-то кислот. Погода позволила нам увидеть другой мир, существовавший одновременно с нашим, но на территории проходивших белоснежных гигантов-лайнеров с обилием преуспевающей публики на многоэтажных палубах. Теннисные корты и бассейны не пустовали. Мы это всё «безобразие» могли наблюдать воочию, ибо проходили в 3-4 кабельтовых. Позволил себе и я размечтаться о таком круизе. И он действительно состоялся 30 лет спустя.    Тогда же было грустно от своих желаний и невозможности их реализации. С правого борта открывалась панорама ухоженных городков. Были замечены и атомные станции, укрытые большими железобетонными сферами.


Мы приближались к Гринвичу, а это означало, что нас ожидает весёлый традиционный праздник Нептуна. Горе тем, кому впервые предстоит пройти весь ритуал посвящения! Выпить кружку горькой океанской воды – самое лёгкое на этом празднике. Корабль лёг в дрейф, чтобы, предварительно привязав за страхующие шкерты, окунуть за бортом в воде испытываемых. Каждому была выдана грамота с текстом, который привожу дословно:

«Сия грамота дана моряку флота российского и свидетельствует в том, что он посетил мои подводные бескрайние владения в нулевом меридиане на потаённом судне, на глубине принял чарку зелья морского и посвящён мною в подводники. Впредь беспошлинно мои владения посещать дозволяю. Подпись Владыки всея морей и океанов – Царя вседержавного морского закрепляю печатью. Нептун». 


Праздник "Нептуна".

Я в центре во втором ряду.


Потом состоялся карнавал в костюмах, которые изготовили флотские умельцы. Всё выглядело красочно и элегантно. Даже не верилось, что мы способны веселиться и радоваться как дети. Это действительно были дети тех родителей, которые доверили нам, офицерам-воспитателям по определению политрабочих, жизни самых дорогих для них людей и не для того, чтобы в мирное время погубить их молодые жизни. В этой лотерее судьбы многим было суждено вытянуть «чёрную метку».  Кто за это в ответе? Даже по этому поводу придумали отговорку – человеческий фактор, который не компенсируется никакими посмертными льготами и денежными выплатами. Каждый ушедший – это целый мир для матери и отца. А героизм – это всегда следствие недоработок и нарушений.  

          

Глядя на веселящихся, я знал, что через некоторое время им предстоит опять окунуться в тяжёлые подводные будни. А пока меня заставили перевоплотиться в пирата. Особого искусства это не составляло: мой внешний вид где-то напоминал героев Стивенсона, отсутствовала только повязка на глаз. Нашли где-то чёрную ветошь и перевязали голову. У матросов появилось желание меня тоже окунуть в морской  водичке, но я категорически возражал. Вспомнил любимую папину поговорку, связанную с купанием (он её произносил на идиш): «Швымын кэн их нышт, ин пишн выл их нышт», что в переводе выглядит так: «Плавать я не умею, а писать – не хочу». Праздничный обед состоялся в дружеской обстановке, чему способствовала и выданная двойная порция вина. Офицерская кают-кампания  допустила дискриминацию, разбавив вино корабельным спиртом – «шилом».

 Удивительно, но Бискайский залив встретил нас своим спокойствием и умиротворением после недавнего урагана. Сигнальщик заметил опустившихся на носовой оконечности лодки двух пернатых. Это оказались голуби, которые сдались нам в плен спокойно и без всяких предварительных условий.


Наши гости - Пин и Гвин


Командир разрешил спуститься на палубу и поднять их в ограждение рубки.  При тщательном осмотре они оказались окольцованы австралийским обществом орнитологов. Они от усталости решили перевести дыхание и для этого выбрали нашу субмарину, не сопротивляясь стали нашими пассажирами на долгие два месяца подводных неспокойных будней. «Политрабочий» оказался большим знатоком определения полов не только позвоночных. У нас в гостях находилась семейная пара. На правах крёстного отца я его нарёк Пином, а ей дал имя Гвин. Вместе получилось – Пингвин.  С этого момента они были поставлены на полное котловое довольствие с записью в вахтенном журнале. Штатное место было определено в трюме центрального поста. Для интимных игр выделили ящик из-под банок зернистой икры, а корабельный доктор Лёня Лесницкий расщедрился операционной простыней для маскировки их брачного ложа. Они были вынуждены подчиняться, как и весь личный состав, распорядку дня. При изменении давления в отсеке они начинали хлопать крыльями, выравнивая его внутри себя. На протяжении всего похода я не заметил даже проявления какой-то агрессивности по отношению друг другу. Им понравилась гречневая каша и почему-то из напитков – сухое столовое «алиготэ», которое охлаждалось в пустой трубе торпедного аппарата  (ждущего в предвкушении встречи с человеком – торпедой).


Шифровальщик доложил командиру об изменении режима прохождения Гибралтарского пролива. Получили указание осуществить его в подводном положении. Как видно, для того, чтобы запутать воздушных наблюдателей (два раза мы уже меняли бортовые номера). Манёвр скрытного прохода через Гибралтар был выполнен нами, но каково было наше разочарование, когда при всплытии уже у берегов Ливии нас ждал сюрприз: над нами завис вертолёт «Сикорский»!


Вертолёт "Сикорский"


Мы хорошо могли различить свисающие ноги негритянского происхождения (простите за неполиткорректность – афроамериканские). Хозяин их работал с кинокамерой, фиксируя дружескую встречу. Цвет его шорт сливался с футболкой, на которой было выведено «OLD NAVY». Центр не был в восторге от нашей «грязной» работы. Пока в нашем активе ниша пустовала. Нам предоставили время на анализ и предложили встать на якорь недалеко от Бизерты. Когда-то остатки Российской эскадры нашли там приют после бегства из Крыма. До сих пор существует там многочисленная русская община. Среди них и моряки, потерявшие свои корабли.


Ливийская пограничная охрана подошла к нам и потребовала не нарушать суверенитет, так как они объявили нейтральной 24 мильную зону вместо 12-й, которая существовала до сих пор. Командир, правда, дал нам альтернативный вариант чисто меркантильного характера: в ежедневный полдень они пришвартовываются к нам, и наша команда угощает их обедом. За это они нам дарят один якорный день. Правда, как у классиков – сначала обед, а после разрешение. Мы не ожидали коварства от временных партнёров, которое проявилось буквально на следующий день. К обеду прибыли уже два корабля. Ничего не оставалось делать, как накрыть стол на два экипажа. С нашей стороны тоже был ответный удар: мы подложили им настоящую «свинью» в виде тушёнки из свинины, которую они «смяли» за милую душу, безропотно проглотив её во внутрь и не обнаружив отсутствия кошерности. С нашей стороны проявление бытового антисемитизма (обед с присутствием свиньи)  мог вызвать международный скандал, ибо он был направлен не на евреев, а на их двоюродных братьев – арабов, тех же семитов. А свидетели этой сделки не дремали и периодически делали облёт объекта, который у них проходил не по бортовым меняющимся номерам, а по реальной метрике – подводная лодка «С-374» со всеми её подробностями. Допускаю, что и некоторые командиры засветились в списке, который где-то надёжно охраняется. Всё закончилось миром. Снялись с якоря поутру, сильно огорчив проголодавшихся стражей и оставив в память замок с ключом для закрытия границы и неоплаченный старый долг за приют русской эскадры.


Имея полный запас ёмкости аккумуляторной батареи, мы нырнули в глубину, чтобы, наконец-то, приступить к основной задаче – записи шумов новых атомных кораблей, недавно пополнивших  американский 6-ой Среднеземноморский флот. 


В глубоком простое мучились в своём безделье пять молодцев. Былой запал бойцов-камикадзе куда-то исчез. Лучших «травил» баек, с выдачей секретов их подпольной деятельности в период мамоновской учёбы, не могли и предположить. Давно уже выпиты запасы «серебряной» воды, специально приготовленной для особых задач. Без видимых причин в желудках растворились наркотические препараты, используемые только при наступлении времени «Ч». Хотя проблемы продувания после себя продукции переработки в желудках до сих пор не были устранены. Их постоянно при этих процедурах сопровождал кто-нибудь из первогодков. Вот так рождалась «дедовщина» на наших глазах, которые мы при этих издевательствах над матросами закрывали.


На свои 100%  задачу выполняла одна-единственная спецгруппа, с которой я ещё не познакомил никого. Это – радиоразведка. В её задачи входил перехват из радиоэфира любой информации, которая потом анализировалась в Центре. Правда, эфир в основном засоряется всяким мусором о том, что на крейсере N закончились куропатки и финики, которыми необходимо пополнить корабль. Часто доносился «SOS» по поводу развлечений экипажей. Штаб 6-го Флота находился в Неаполе.

 

     "Красные фонари"


Один раз в неделю – а на Рождественские каникулы ежедневно – большие комфортабельные автобусы отходят в Амстердам и причаливают в районе «Красных фонарей», где только «the best protaction-free».

Правда, можно получить интимную бесплатную услугу и не покидая корабля, используя имитацию из полиэстера и резины. Это изделие доставляет необходимое сексуальное удовлетворение – и никаких хлопот с предохранением и венерическими заболеваниями. И никакого насилия – этого чувственного компонента. Дама нуждалась только в мокрой приборке До и После. Это для моряка не помеха!

 

Секс Кукла  


Мы всех этих удовольствий были лишены ещё во время октябрьского переворота, когда победила новая мораль и эстетика половых отношений, которая диктовала другие условия игры в любовь.  Поэтому однажды при обходе отсеков в подводном положении по готовности 2 я не испытывал желания  пресечь мастурбирование вахтенным торпедного отсека, тем более, что, не прерывая  процесса, он доложил в центральный пост об осмотре отсека и отсутствии замечаний. Уже потом, выбрав момент (это произошло на плавбазе во время короткого отдыха) я поинтересовался тем, чем будет заниматься после ДМБ. Он поведал о своих планах на будущее. Оказался нормальным парнем со здоровой психикой. В другой раз застал его рисующим. Тактично полюбопытствовал. На  незаконченном рисунке оказалась бесполая красивая русалка...


Руководил этой группой молчунов выпускник Училища радиоэлектроники им.Попова, прекрасно владевший английским и испанским. Ещё во время учёбы прошёл соответствующую агитацию, после которой оказался под Москвой в специальном военном институте. Известный «прогоревший» вашингтонский резидент Анатолий Акимов (мой второй по счёту начальник по инженерной специальности на «малютке») имел честь с отличием выпуститься из него. 


 Альберт – так звали нашего «радиолюбителя», недавно получившего четвёртую звёздочку на погоны, располагал меня к себе не только молчанием. Я преследовал свои корыстные цели, так как с его согласия мог послушать музыку. Аппаратура всегда работала при всплытии на перископную глубину и во время зарядки аккумуляторных батарей в специальном режиме. Один радиоканал всегда был свободен, и я имел возможность изредка расслабиться с помощью джазовых мелодий. Один раз даже не выдержал и нарушил «радиопокой» Альберта, предложив ему разделить восторг от когда-то любимой темы. По его выражению лица (уши были заняты) понял, что вкусы совпали. Он почему-то не сомневался, что английским я владею не только со словарём (это была его первая, но не последняя ошибка по поводу моей персоны), и выдал сразу исчерпывающую информацию по прослушанному. Сегодня, сидя за компьютером, могу и я засвидетельствовать тот момент: «George Shearing & Dinah Shore with jazz ballads for late nights – My melancholy baby». Его слова были сродни этой неувядающей со временем мелодии. А как они звучали! Конечно, с нами присутствовал и слушал герой моих частых воспоминаний Слава Колпаков. Уже не было сомнений в совместимости их вкусов. 


Альберт не пропустил одну важную для нашего командира информацию о том, что в такое-то время в точке (широта и долгота) ударный авианосец «Энтерпрайз» будет проводить учения. Не было предела моему удивлению – как, открытым текстом такие секретные данные? На это знаток радиоигр поведал мне истинное положение в тактике американских стратегов: в мирное время – никаких запретов. В боевых условиях – полное радиомолчание.


Это сообщение нас обнадёжило, и появился азарт – флотский кураж, без которого не обойтись при встрече с таким именитым соперником. Кто окажется хитрее и выносливее при этом заочном поединке?


В памяти нашего гидроакустика пустовала запись шумов новых атомоходов, за ними и была предпринята охота. Те координаты, которые нам дал Альберт, уже имели погрешности. Наши скорости были несоизмеримы как 10 к 33, с такими скоростями мы двигались в одном направлении. Нам повезло: авианосец «устал» и лёг в дрейф, подыгрывая нам и давая нам «фору». Кто-то предложил лечь в кильватер, на перископной глубине притаиться и записывать шумы. От этой затеи пришлось отказаться, чтобы не попасть впросак (многие ошибочно путают это неловкое положение, а оно конкретно определяет место между анальным отверстием и вагинальным). Любопытная область для многочисленных сексуальных фантазий.


Эта территория до сих пор привлекает своим вниманием не только подводников. Для художников – это начальная школа. С нулевым вариантом мы вынуждены были всплыть и наслаждаться прекрасной архитектурой новейшего корабля. Командир американского флагмана мило предложил офицерам совместно отобедать на борту авианосца. Мы не имели права самостоятельно принимать вызов к дружеской трапезе. Сообщив Москве о планах проведения совместного обеденного перерыва, получили категорический отказ. Наш командир искренне поблагодарил за приглашение, сказав, что уже поели. Это была в прошедший день не единственная ложь.


Лучшего подарка представителям советских ВМФ командир авианосца не мог придумать, как на виду у всего честного народа провести учение по взлёту и посадке палубных самолётов. Это была фантастическая феерия: за какие-то 50 минут с палубы взлетели самолёты, чтобы потом их посадить. Альберт «строчил» из своей кинокамеры, чтобы потом превратить плёнку в пособие для подражания. После окончания спектакля получили семафор: «Как вам это понравилось?» Не дожидаясь ответа от оторопевших подводников, включив всю мощь газовых турбин, корабль – город быстро исчезал;  через несколько минут окуляры бинокля не способны были определить силуэт на горизонте. На месте авианосца выскочила стая дельфинов, которые начали петь нам серенады. От этого легче не стало. 


Командир авианосца поставил в неловкое положение наше руководство, не знающее, что же записывать в вахтенный журнал, ибо боевые контакты полностью отсутствовали. А команде обед был задержан в связи с форс-мажорными обстоятельствами. Запахи жареной рыбы, которую рекомендовали готовить только в надводном положении (её пары в связи с канцерогенным присутствием были вредны) заставили всех нас забыть несостоявшуюся охоту за шумами. Единственный трофей нам был оставлен в память о встрече – это брошенный в воду с вертолёта гидроакустический противолодочный буй. Уже после ужина, когда команда, как любил напоминать мой постоянно присутствующий персонаж Слава Колпаков, «затолкала булки в прямую кишку», приступила к операции над буем.


На корабле любого водоизмещения всегда найдутся умельцы, для которых есть место подвигу. Оставленный буй мгновенно был раскурочен (хотя политрабочий преждевременно дал «дёру», предупредив о том, что буй может быть заминирован).  У нас даже сомнения не возникли в обратном – нормальные цивилизованные люди такими глупостями не балуются. А для самого большого паникёра соорудили из антенны удочку, которую и вручили торжественно к вечернему чаю (по своим калориям не уступающему ужину).


Уходя в море, я брал с собой свидетеля, закалённого в дальних походах – потрёпанную книгу Ильфа и Петрова, а также их друга по общей группе крови – «Швейка». В тяжёлых условиях походов находил время (в основном в подводном положении при готовности 2) для громкого чтения по внутрикорабельной связи экипажу лодки. И только по одной главе в день. Многие с нетерпением ждали наступления следующих суток. Да, это продолжались придуманные мной детские игры с продолжениями. Легче и быстрее проходило утомительное время ожидания прихода в родную базу. Попробовал я себя и в качестве кока, помня основной завет хорошей кухни (и не только для процесса приёма пищи этот универсальный подход) - разнообразие в сходном! Правда, тяжело было с «эклерами»: им часто свойственна старческая импотенция – лепёшки теста не желали подыматься по причине любопытства экипажа. Каждый считал своим долгом открыть крышку духовки, чтобы удостовериться в таинстве этого процесса подымания теста, забывая об интимной стороне в искусстве кулинарии. Да, и сложно всё-таки приготовить на 80 ртов! Многие моряки, может быть, впервые почувствовали прелесть именно жидкого супа, в котором ложка уже не могла устоять вертикально (напрашивается сравнение с молодым жеребцом). Разнообразие в пище нравилось всем без исключения. Половые инстинкты естественно сублимировались в другую приемлемую форму, уже легче переносимую в замкнутом пространстве с большим скоплением здоровых мужских тел.


Из краткого пособия по преферансу, выпущенного ленинградским «самиздатом», энтузиастами этой увлекательной карточной игры, мне запомнился афоризм, принадлежащий уже нашему президенту Аврааму Линкольну: «Зло проистекает не от употребления плохой вещи, а от злоупотребления хорошей.» Это пособие я получил в дар от нашего корабельного доктора Леонида Лесницкого после реплики командира лодки в мой адрес: «Играть в «преферанс» не умеешь, а еще еврей. Стыд и позор! Пока не изучишь азы – и не мечтай сдать на самостоятельное управление  кораблём!» Это прозвучало серьёзным предупреждением. И я приступил с большим усердием к практическому изучению. До сих пор оно продолжается, ибо не могу привыкнуть к тому, что необходимо считать не то, что планируешь взять, а то, что отдаёшь. В жизни повторяется та же ошибка, с более тяжкими последствиями.

Лёня – мой первый и единственный учитель не только по преферансу. С его помощью я испытал себя и в качестве ассистента операционного хирурга.


Фото внутри подводной лодки, в светлой рубашке - Леонид Лесницкий.


К этому моменту, не всплывая, мы подошли к острову Крит, где должны были встретиться с братской лодкой, которая вышла одновременно с нами, но имела другое задание. С этого момента мы должны были совместно плавать и маневрировать под водой. Задача, с которой во время 2-ой Мировой войны немецкие субмарины в «волчьих стаях» справлялись отлично. О том, какими немцы были подводниками – особый разговор! На соседней лодке в старпомах ходил Феликс Зальмарсон, и в надводном положении при проходе корабля с «магэндэвидом» на бело-голубом фоне флага  сигнальщики уже знали, что необходимо предупредить и меня семафором: «Наши идут!». Мелочь, но уж очень приятная в то время, на тех широтах для двух евреев, могущих только сочувствовать – ведь на дворе стоял 1964 год.


Очередной день принёс нежелательный сюрприз: у одного из старшин обнаружились подозрения на аппендицит, уже прилично запущенный. Необходимо было срочно оперировать. Для этого мероприятия приспособлен 2-й отсек, который был срочно переоборудован. Лодка погрузилась на глубину 70 метров. Надо не забывать, что стоял август. Температура забортной воды – 30 градусов. А что происходило в отсеках без кондиционирования воздуха! Лёня слёзно просил помочь ему и, как мог,  объяснил мои задачи. Короче, мне стало плохо уже после первой крови и открытых для обозрения частей живота. Нашатырь привёл меня в порядок, и я стал свидетелем, как были обнаружены «спайки» после наконец-то не найденного аппендикса и как закончилось действие анестезии. Этот ужасный крик подопытного старшины до сих пор в моём арсенале звуков. Пришлось срочно всё зашивать, аварийно всплывать и вызвать вертолёт для транспортировки уже стоявшего одной ногой в другой системе координат, несчастного старшины. Эта история имела благополучный исход для всех её участников. И для Леонида Лесницкого – будущего доктора наук, профессора Военно-Медицинской Академии. Ему простили в жизни многое, но рок всегда висел над ним, ожидая своего момента расплаты. Своей своевременной женитьбой на Галине Колесниковой – дочери погибшего на фронте брата и принятой в семью лауреата многих премий, академика-терапевта Ивана Степановича, он предопределил свою врачебную карьеру, невзирая даже на такие смертельные «проколы» с этой неудавшейся подводной операцией. Лёня поспешил забыть подводную лодку, поступив в адъюнктуру академии. Получив в своей «альма-матер» все причитающиеся научные звания и должности, он позволил себе оставить жену с дочерью и сыном на попечении состарившегося, имевшего когда-то крепкие и всемогущие руки, почётного академика. Незамедлительно пришло назначение в Афганистан главным фронтовым хирургом с генеральским званием на морском мундире – этой привилегии он не был лишён. Смешным становится, когда видишь в полковничьих морских погонах бывшего врача скорой помощи, а ныне придворного певца А.Розенбаума и недавно получившего очередное звание капитана 3 ранга державника-патриота О.Газманова, при близком рассмотрении. Оба – полтора еврея. Им обоим я мог бы рассказать, как флотскому офицеру 17 лет не надоело ходить в одном звании. После постыдного ухода 40-й Армии, Леонид продолжил службу, получив в наследство кафедру в Академии. Женился на молодой стажёрке из первого мединститута. И всё было бы прекрасно, если бы не возникшая любовь и к теннису. Во время парной игры отказало сердце. Вот и вся игра! А любил он играть «Мизер», не ИМЕЯ СВОЕГО ХОДА!


Нам решили дать отдых на пять дней, чтобы наконец-то помыть людей пресной водой и накормить свежими овощами, кое-кого подлечить. Техника нуждалась в осмотре и ремонте, необходимо было также пополнить все запасы. Мы все разместились на новой плавбазе, пришедшей с Северного Флота со старым знакомым балтийцем с родным названием «Смольный». Сколько раз спасал старый  «Смольный» балтийцев в самые трудные боевые и мирные будни! Сколько зимовочных дней провели бригады лодок в Лиепае и Балтийске! А крысы, которые превратились в домашних животных со своими кличками! А умывальники, которые выполняли двойную функцию: служили и кастрюлей, и писсуаром! И незабываемый запах: смесь фекалий с одеколоном и дустом на хлорной основе. После прихода со «Смольного» необходимо было проходить обязательную спецобработку всего имущества и самого тела. Но запахи ещё в течении многих недель напоминали о корабле с революционными традициями. Новый имел современную архитектуру и удобные каюты, в которых можно было на койках вытянуть ноги и головы не упирались в клапаны. Но по старой привычке кое-кто в ночное время ленился топать в гальюн и, краснея при ночном освещении, выпускал тихую струю в умывальник, где утром предстояло обмывать лицо и чистить оральную полость.


Эти незабываемые пять дней прошли как в тумане. Двухмесячная норма спирта на протирку электромеханизмов исчезла мгновенно – ведь на плавбазе размещался и походный штаб эскадры Северного флота. Там я встретил и нашего выдвиженца,  выпуска 1956 года Мишу Козюлина. Это уже в будущие времена в постоянно действующем штабе средиземноморской эскадры должность флагманского инженер-механика будет исполнять тоже наш однокашник, первый контр-адмирал из нашего выпуска Женя Кобцев. Многие наши выпускники прошли этим южным путём. Виктор Ковриженко вспомнит позже:

 

«Привет вам, однокашники-друзья,

Пятидесятых лет гардемарины!

Тесней ряды! Ведь мы –одна семья,

И в радости, и в горе мы едины.

Нас осеняют, в небесах паря,

Адмиралтейский парус бригантины,

Твердыни черноморской бастионы,

Морского братства вечные законы!»


 Да, и наши две лодки успели соскучиться. Валентин Орленко стажировался на старпома, набирая опыт у Зальмарсона, не очень любившего отдавать денежные долги, но точно посылавший торпеды в цель. Все подрезали до уровня колен синие рабочие брюки (ещё тыл не догадался выпустить для подводников шорты, с нашей помощи эксперимент начался и с обувью, которую мы самодельно изготовляли). Умельцы на флотах всегда шли в ногу с модой, обгоняя её без ведома начальства. Доводили до разумного вида, кромсая ножницами всё на своём пути. Уже потом тыловики выдавали это за своё изобретение и внедряли на всех флотах. 


Старшим помощником командира на нашей лодке служил Юрий Симонов, обладавший большим количеством природных и приобретённых талантов. В первую очередь был прекрасным моряком, что становилось уже редкостью. Кроме хорошей курительной трубки в руках держал кисть и перо. Экспромт – его жизненная потребность. Он мгновенно реагировал на всё, что его окружало. Но главным его достоинством были надёжность и честность. Он в этом роде был старомоден. Любил обращаться, используя «Честь имею!». Он действительно любил и уважал старые традиции русского флота. Правда, почему-то Новикова-Прибоя к писателям–маринистам не причислял. Мы в этом с ним были солидарны, как и во многих вопросах существования в породившей нас системе. Он ещё в нахимовском училище столкнулся со странностями, которые сопровождали его загубленное, как он любил повторять, детство. Это детство у него насильно отобрали, нацепив на плечики погончики с вензелем «Н». Но к морю он питал нежные чувства всю жизнь. Так и ушёл с любовью туда, откуда уже нет возврата. Это произошло в 90-х годах прошлого столетия. Пусть земля будет ему пухом!


Каждый вечер для личного состава на палубе демонстрировали фильмы. Запомнился надолго «Родная кровь». Пронзительная грусть с нежной любовью к детям тронули всех нас, которые оставили далеко от этих широт своё сердце и привязанность к отчему дому.

Тогда я не мог даже предположить, что через многие годы мне придётся с милой Вией Артмане во время «Чужих страстей» Яна Стрейча поутру собирать её любимые шампиньоны на добельском лугу, обильно ухоженному  навозом молодых жеребцов! Так Лев и Львица встречали свои дни рождения: у Вии – 21 августа, а у меня – 22. А тогда на плавбазе наворачивались слёзы от тоски по дому. Каждый вспоминал своё, родное ему.

 


Вия Артмане в фильме "Родная кровь"

 

Мы с Юрой Симоновым получили хорошие известия от наших жён, которые сообщали подробности жизни в ожидании скорейшего возвращения. В том году у нас появились вторые дети: у нас с Эсфирью – Виктория, у Юры с Тамарой – Коля. В отношении получения благ от государства – так это не про меня. Получил наконец-то квартиру, самую плохую, хуже не придумаешь, угловую, на первом, низко расположенном этаже. Заходить и выходить возможно было только методом шлюзования, входящий сразу же натыкался на дверь туалета. Эта квартира не вселяла в меня надежду на улучшение в будущем бытовых условий. Но оптимизм не пропадал – молодость не позволяла.


В один из дней отдыха всем нам устроили морское купание. На воду спустили шлюпки для страхования купающихся. Опустили трап, с которого и прыгали в тёплую воду, почему-то имевшую сиреневый оттенок. Навыки держаться на плаву ещё не исчезли, но «щукой в воде» я никогда себя не ощущал... История моего становления как пловца берёт свои истоки с раннего сухопутного детства. Максимальное время, когда моё тело обладало подъёмной силой, колебалось в пределах 15-20 секунд при полном штиле. О чём я думал, поступая в морское заведение? Просто ни о чём, что касалось плавания: авось как-нибудь продержусь и выплыву... Мне необходимо было пройти проверку по физподготовке для поступления в Училище. Рисковать в бассейне не было смысла, и я пошёл на подлог, предложив себя для сдачи экзамена по математике абитуриенту, сомневающемуся в положительном исходе. Я помог своими знаниями в обмен на удачный заплыв. Обе стороны были удовлетворены. Правда, я, в отличие от результата по математике, своим успехом не поинтересовался. И зря. Расплата поджидала меня в посёлке Смолячково, где мы проходили курс молодого матроса. В один из дней нас повели к заливу, и каждому необходимо было прыгнуть в воду с высоты 7 метров. Меня,  естественно, охватило волнение, которое у физрука почему-то в отношение моей персоны отсутствовало. Перед моей фамилией стоял результат, показанный при поступлении. Он соответствовал 2-му разряду. Честный во всех отношениях, кандидат в курсанты Володя Дергай, не надеясь на всплытие после прыжка, попросил подстраховать себя бросательным концом. Меня же пришлось после прыжка откачивать. Когда шёл на дно, глотнул большую порцию воды. Два года во время самоподготовки по вторникам посещал бассейн бывшего кадетского корпуса, где с наставницей овладевал не только азами плавания. Володя же всегда поражал всех своей решительностью и остроумием. Не забыть, как он отреагировал на чьё-то замечание по поводу своего роста, сказав, что он в любом случае длиннее вдвое сложенной женщины. К чему это я вспомнил? Потому что я, плавая, услышал с борта шлюпки крик: «Акула!» Перед этим купанием кто-то предупреждал, что здесь прогуливаются иногда голубые акулы, которые любят в мужском теле полакомиться нижней его частью. Уж очень не хотелось лишаться ее. И мне пришлось включить третью скорость. Через какое-то мгновение я очутился в спасительной шлюпке.


Голубая акула


Свой личный рекорд, наверное, в этом заплыве установил. Бассейн по вторникам, наконец-то, показал свои хорошие результаты – наставница была бы удовлетворена.  Отдых, как всё в этой жизни, прошёл мгновенно, и мы погрузились на глубину буквально, не отходя от «Смольного». 


Как истинный подводник, свой день рождения я встретил на глубине. Чтобы экономить аккумуляторную батарею, часто использовали «лежание на жидком грунте». Это требовало определённого умения и навыков в тщательной дифферентовке лодки. В кают-компании тепло поздравил командир Анатолий Кожевников, который заранее, ещё на базе, приготовил записанный на плёнку голос Эсфири – моей  боевой подруги. Более дорогого подарка я не получал. В поход прихватил пару бутылок коньяка, которые ждали своего часа открытия. Этот момент наступил. Командир удалился в свою каюту, а мы все немного расслабились. Особенно возбуждение было, наверное, заметно по мне.


Необходимо заметить, что  такие длительные походы облюбовали для себя разного уровня политработники. Для них это было прогулкой, не всегда комфортной, но с гарантированными наградами и внеочередными звёздами на погонах. С нами также ходил «пассажиром» капитан 2 ранга. Вполне возможно, что по совместительству выполнял ещё дополнительную, отдельно оплаченную функцию. Надо же мне было выразить прилюдно своё возмущение недавним присвоением звания Героя Советского Союза президенту Египта Насеру и его министру обороны маршалу Амеру! Я назвал их фашистами, а  вручившего эти награды дорогого Никиту Сергеевича безответственным и недалёким политиком.


Представитель политической власти опешил от моей наглости. Выдержал паузу. Потребовал от вестового чистый лист бумаги и приступил к составлению какой-то бумаги, благо не качало. За столом воцарилось молчание – все ждали финала. Он пришёл в виде просьбы (это скорее выглядело приказанием) всем присутствующим подписать, составленный им акт об антигосударственном выступлении командира БЧ-5, т.е. меня, в период ответственного выполнения боевого задания. Я понял, что трибунал уже плачет по мне. Юра Симонов, старший кают-компании, встал и демонстративно отказался от участия в этом «балагане», как он отметил. «Подписи моей не ждите!» – сказал  он и направился в центральный пост. Отказ от подписи – нормальная реакция честного человека, тем более, что честность всегда проверяется бесчестием! А заставить остальных подписать – ещё раз подтвердить их рабскую зависимость, поставить в неловкое положение, чтобы потом тяготиться угрызением совести. Всё это создавало в будущем трудности в несении «боевой службы». Об этом политрабочий знал, но продолжал делать своё «грязное» дело, предложив и мне подписаться, что ознакомился. Я отказался. Тогда ещё не была насилована фраза «Не дождётесь!». Но что-то в этом роде я подумал. А сказал о другом, напомнив, что на войне многие погибали, идя в атаку, с пулевыми отверстиями почему-то в спине.


Адмирал Макаров когда-то высказал хорошую мысль: «Помни войну!».  Меня, своего соседа по вновь выделенным квартирам, Юрий Симонов успокоил, сказав, что как член суда офицерской чести будет меня защищать. С моим обвинителем  разошлись, несмотря на тесноту лодки и ограниченные возможности. На прощание (мне уже нечего было терять) я сказал, что он буквально портит воздух своим присутствием на подводном корабле. Инцидент на этом был исчерпан. Из достоверных источников (моим осведомителем был самый секретный человек – шифровальщик) стало ясным, что уже пошло сообщение о политической неблагонадёжности офицера и рекомендовано готовить документы к суду офицерской чести. Хорошо сказать – «не бери в голову»! Альберт извинился, но подписал – он не желал терять очередного повышения, которое сулило ему окончательное расставание с радиоразведкой и с подводными буднями.


Вахтенным офицером, стажирующимся на старшего помощника командира, у нас был Юра Белов – грамотный и требовательный, с большим чувством ответственности и инициативы. Во время похода ему предстояла сдача на самостоятельное управление подводной лодкой. Он прекрасно ориентировался в корабельных системах и практически выполнял безошибочно вводные, которые я ему неожиданно предлагал. Во всём чувствовалось большое желание быть лидером в жизни. Он был автором своей судьбы. Забегая вперёд, скажу, что своей цели он добился. Конечно, иногда замолвленное вовремя доброе слово может быть тем рычагом, который сможет повернуть карьеру в нужное русло. В отчёте о походе и в личном докладе флагманскому инженер-механику Борису Ривкину я обратил внимание на перспективность этого офицера. Уже по эстафете передаётся информация, которая при определённых обстоятельствах превращается в легенду, а потом и в миф. Юрий стал прекрасным командиром новых типов ракетных стратегических атомоходов и руководителем соединений подводных лодок Северного Флота. На его погонах засверкали адмиральские звёзды. Может быть,  иногда ему и вспоминается этот поход в южные широты.

 

Экипаж С-374 на параде в Ленинграде

 

В первом ряду - командир Анатолий Кожевников, старпом

 

Юрий Симонов, инженер-механик - Ефим Кнафельман.

    

Анатолий Кожевников, наш командир, чуть не стал автором дипломатического скандала, который благополучно завершился без «разбора полётов». При всплытии у итальянских берегов мы повстречали рыбацкий сейнер, который просил помощи: кончилось топливо и двигатели заглохли. Как вежливые моряки, которые всегда солидарны в открытом море при беде товарищей по профессии, мы оказали им помощь. Наш командир единственно просил не разглашать этот факт, ведь Италия входит в НАТО. Итальянский рыбак нарушил обещание. Эхо этого поступка командира советской подводной лодки дошло до верхов итальянского правительства. На приёме в честь приезда А.Микояна в Италию его поблагодарили за совершение благородного поступка  командиром лодки. Микоян об этом не мог знать. Потом ещё долго искали «виновника», но так его имя и не всплыло. А Италия желала отблагодарить его денежной премией, которая ему и правда не помешала бы.


«Боевая служба» приближалась к концу. Обратная дорога протекала спокойно. Наконец-то «хвост» отстал от нас, и мы бросили затею скрытности. Но возвращение всегда таит в себе опасность потери бдительности. Усталость не только металла, но и экипажа часто является причиной многих аварий именно в конце похода. Всё обошлось на этот раз без «подарков». В Балтийске нам предстояло распрощаться с просто хорошими ребятами, которым, к счастью не пришлось использовать пустой торпедный аппарат для «спецвыброса» одного из пятёрки. А вино, которое охлаждалось там, уже было давно выпито. Альберт на прощание, предварительно закрыв вахту подслушивания буквально с причаливанием у стенки пирса, включил на полную громкость свою любимую «Desafinado» – боссанову Карлоса Джобима. Этим жестом он пытался искупить свою подпись в акте, который был уже подготовлен к реализации.


     Приход в родную базу.

Встреча после похода на пирсе. 


Встреча не обошлась без традиционного парного «поросёнка» и крепких рукопожатий вперемежку с поцелуями жён и детей. Провожание как ритуал у подводников отсутствует. Зато желанная встреча запоминается надолго. 


А что же с нашими друзьями Пином и Гвином? На протяжении всего похода я вёл дневник их поведения на абсолютно неизведанном для них объекте. Видел уже счастливые лица уважаемых Дроздова и Сенкевича, берущих у меня, как модно сейчас подчёркивать, эксклюзив о двухмесячном пребывании на секретном объекте двух засланных иностранной разведкой почтовых голубей. У меня не возникали сомнения с их перевербовкой в другой идейный лагерь. Но судьба распорядилась по совести. По прибытии в родную базу они, набравшись за эти долгие утомительные месяцы сил, несмотря на обоюдную привязанность и возникшую между нами любовь, улетели к себе в родную вечнозелёную Австралию, как только был подан трап на пирс, доказав, что только искусство не имеет прописки! Их не смог удержать полюбившийся ящик-альков и подаренная доктором операционная простынь – свидетельница их ночных забав. Они разобрались, что на подводной лодке не кончается ночь – День любви! Они доказали, что гость приносит радость своим приходом и уходом.

Очередь лиц, выстроенных в этих давних воспоминаниях, была бы неполной без Валентина Орленко – друга и соратника по множеству совместных мероприятий на большом периоде жизненного пути. Он смог сделать сам себя, как говорят американцы: «He maid himself». В этом походе он так же, как и Юра Белов, замахнулся на командирское кресло.


Вице-адмирал Юрий Белов


Правда, вектор его карьеры не совпал с беловским. Он круто повернул в мир науки, военных предсказаний и игр. В будущем – профессор и доктор наук, один из немногих, кто из лодочных офицеров пополнил мозговой центр Главного Штаба. Он был достойным нахимовским сыном адмирала царской закалки Беспальчева, который прививал им с детства благородные манеры. А самое главное – хранить честь. Валентин прекрасно играет на пианино, он надёжный партнёр в вальсе, а в последнее время с прорезавшимся сольным голосом выступает дуэтом с Кларой. Она аккомпанирует ему и в совместной жизни. А вот хор он всегда ненавидел, как и тех, кто скрывался в нём, поэтому и не получил заветных адмиральских погон.


За время похода я отрастил бороду, которая не вызвала восторга не только у моего начальства, но и у моей маленькой дочурки – Виктории. Она, испугавшись, начала рыдать, доказав, что устами младенца глаголят истину.

 

Запечатлев фотоаппаратом безобразную растительность на подбородке для потомства, я с трудом и болью избавился от неё в этот же вечер, напевая известную арию Ленского по поводу следующего дня, который его ожидает. А по замыслу политработника, желавшего доказать, что он не зря питался автономным усиленным пайком в походе, меч над моей головой был уже занесён. Неутешительно заканчивался для меня день 13 октября 1964 года.

 

Я - с бородой после похода, слева - Валентин Орленко, справа - будущий вице-адмирал Юрий Белов. 

Они тогда были капитан-лейтенанты.



14 октября 1964 года.

После пленума!

«Нас утро встречало прохладой» – это у Шостаковича, а у меня после «последних известий» утреннего радио забрезжил тёплый рассвет. Всего мог ожидать, но такой подарок многого стоит: внеочередной пленум ЦК КПСС освободил Никиту Сергеевича (уже не нашего дорогого) от всех нагрузок – партийных и международных. И этот спектакль проходил при пустом зале без главного актёра. Ему припомнили и двух «Героев». Конечно, наивно предпологать, что сделанные им подарки двум фашистам в виде звёзд Героев отберут обратно. Это ведь была не детская игра!

После утреннего подъёма Флага я помчался в штаб бригады. Большого труда найти своего «палача» не стоило: весь политотдел обсуждал итоги впервые бескровного «обезглавливания» вождя. «А я просто пошутил тогда!» – сказал мой обидчик. Хороша шутка в день рождения! Официальный документ с подписантами уже превратился в «garbage», как любят говорить те, чьи шумы мы в этом дальнем походе так и не прослушали. А разрешение той ситуации, которая могла печально  закончиться для меня, явилась нужным контрапунктом в том чеховском спектакле. С чего и начиналось это повествование.   

  Начало сентября 2006 года.

Бруклин. 





<< Назад | Прочтено: 383 | Автор: Кнафельман Е. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы