К. Рабинович

Моя судьба

Я, Константин Рабинович, родился 1 апреля 1930 года, моя жена Татьяна Пастернак родилась 13 января 1937 года. Мы живем в Германии, в городе Bad Ems.

     В журнале «Партнер» за март 2015 года я прочел статью о судьбе одного мальчика и решил тоже написать о своей судьбе.

     Мой папа работал машинистом парового крана в порту, разгружал и загружал военную технику и уехал с последним пароходом, когда началась война. Мама работала бухгалтером. Когда стали часто бомбить Одессу, папа нас посадил на грузовой пароход «Ураллес». На палубе этого парохода мы и приехали в город Николаев. Оттуда нас повезли в теплушках. Мы не знали – куда. Остановились  в городе Азов в 40 км от Ростова-на-Дону.

     В Азове нам досталась комната в доме коренастого пожарного. В этот же день мама пошла на работу. Женой пожарного была полная красивая женщина. У них в комнате под иконой на тумбочке стояла большая гармошка. Хозяин любил играть на ней после работы. На работе и дома он ходил  в военоной форме, в сапогах. Он брал меня на руки, усаживал на колени. Своих детей у них не было. Однажды после сильной ночной бомбежки он пошел на работу и скоро вернулся, сказав жене, что уходит на войну. Когда моя мама была на работе, хозяйка ушла и вскоре приехала домой на подводе с одной лошадью. Она сказала, что приехала со станицы и меня повезет туда, а вечером приедет за мамой. Я поверил ей, но было как-то странно, что она не взяла мои вещи. Я сел на подводу рядом с ней, и мы поехали. Немного отъехали, смотрим – идет мама. И кричит мне: «Куда ты едешь?» Хозяйка квартиры сильно ударила лошадь. Но я успел спрыгнуть и рассказал маме, как меня хотели обмануть.

     Мы с мамой взяли вещи и пошли на вокзал. Там стояли сгоревшие вагоны. Мама хотела купить билеты. Но на вокзале сказали, что стоят товарные вагоны, можно садиться без билетов, и когда соберутся люди, нас увезут. Куда нас везли – мы не знали. А привезли нас на станцию Липки в 100 км от Сталинграда. Всех высадили из вагонов и сказали, что дальше повезут только тогда, когда мы поможем собрать пшеницу. Маму зачислили в МТС,  а я стал на волах с подводой с полей возить на станцию пшеницу и грузить ее в вагоны. Так закончилось мое детство, и началась тяжелая трудовая жизнь со всеми ужасами войны.

     Мы жили в хате, это была одна большая комната. Там же жила хозайка с двумя детьми, а ее муж ушел на фронт. Я с рассвета шел в колхоз, брал подводу и делал к концу дня три ходки. Приезжая за зерном, я должен был крутить веялку и очищать пшеницу. После работы я получал кирпичик хлеба, немного картошки, лука и моркови. И был очень доволен.

     После пшеницы сказали убрать подсолнухи. Они были выше роста человека. Сначала нужно было острым серпом срезать стебель, а потом – большой подсолнух. Было тяжело работать под палящим солнцем. Лето было жаркое, за всё время не было ни одного дождя, сухая земля лопалась. Один раз, когда я ехал за пшеницей, надо мной от сильного звука задрожала земля, появилась тень – это был двухмоторный самолет с крестами. Раздались хлопки, и впереди на земле появились дырочки в одну линию. Я понял, что стреляют в меня. Самолет летел очень низко. Когда приехал на станцию, там говорили, что самолеты стреляли в эшелоны, и есть убитые.

     Наступила суровая снежная зима. Когда мы приехали на станцию Липки, мама сообщила  в Одессу папе о том, где мы находимся. Это была деревня без электрического света, с ужасной темнотой. Мы не работали. Колхоза там не было. В МТС уехали все трактора, взяв на прицепах комбайны. В нашей хате стало очень холодно. Хозяйка сказала, что на краю села живет старая женщина, которая всё лето собирала жужельницу: это когда в паровозах чистили топки и остывал уголь, то молотком отбивали кусочки, и можно было дома ими топить печку. Ведро таких кусочков стоил 3 рубля. Но к этой женщине боялись ходить, потому что считали ее ведьмой. Мы взяли и пошли к ней. А она говорит нам: «Я вам продам, если согласитесь, чтобы я вам погадала без денег, даром. Она взяла блюдце, посыпала какие-то зерна и говорит маме: «Завтра утром Вам позвонит муж, и Вы послезавтра поедете туда, где сильные холода и где идет долгая война». Мы вышли с мамой и говорим друг другу, что это всё неправда. Но утром мама пошла в МТС заполнять документы. И тут звонит папа из Сталинграда! Вечером он приезжает к нам и говорит, что у него есть направление в министерство морского флота в город Москву!

     Мы приехали в Москву, а уже там нам дали направление в город Мурманск в распоряжение начальника Севморпути Ивана Дмитриевича Папанина. В Мурманске я с ним много раз встречался. Папа стал работать машинистом парового крана в порту, разгружая пароходы, которые везли грузы из Англии. Город был на военном положении, поэтому, когда начинались бомбежки, тревогу не объявляли. 

     В Москву в то время въехать было легко, а выехать – невозможно. Как раз был период разгрома немцев под Москвой. Я сидел один на вокзале и ждал, когда вернутся родные. Вдруг, сам не знаю как, я стал сочинять стихи, придираясь к каждому своему слову. Даже потом, когда прошли года, я написал стихи о том, как в колхозе после  работы получил в подарок книгу и что произошло тогда. Я сочинял стихи без черновиков, т.к. не имел бумаги и карандаша. От всех я скрывал, что сочиняю стихи, очень этого стеснялся.

     Мы из Москвы поехали в Орехово-Зуево, а там сели в теплушку с железной печкой, труба из которой была вставлена в верхнее отверстие люка. В такой теплушке все ехали в Мурманск на работу. Нас прицепляли к военному составу. Однажды по дороге, не доезжая 20 км до Кандалакши, наш эшелон разбомбили немецкие самолеты. Они так низко летели, что задевали верхушки деревьев. Многих убили и ранили. Был сильный мороз. Мы перешли маленький мост через реку, куда упал паровоз. Многие теплушки были разбиты. Я сидел на чемодане, и вдруг стало мне жарко, и я стал засыпать, помню. Папа бил меня по лицу и заставлял ходить.

     Поздней ночью приехал состав и повез всех в Мурманск. Там нас накормили в столовой. Меня, маму и папу поселили на горе в деревянном двухэтажном доме по адресу Кильденская, 21. Выше нашего дома стояло много зенитных орудий, которые начинали стрелятью так, что качался весь дом. Папа и мама работали в порту. Папа по несколько дней не приходил домой. А мама приходила вечером. Весь день я был дома один. Когда начинали бомбить и стрелятью, я боялся бежать в бомбоубежище и оставался в доме с Папаниным, отвечавшим за выгрузку и отправку грузов.  Кроме нас в доме жил полковник авиации, который работал с Папаниным. Так и я стал с ним знаком. Меня он называл Костя-моряк.

     Однажды я пошел в город, и меня задержал милиционер. Он отвел меня к своему начальнику. Я показал, что купил газеты. Он мне сказал, что все дети эвакуированы с родителями, или детей забрали и увезли в детские дома, потому что город Мурманск на военном положении. И поэтому меня отвезут в детдом. Но я сказал, что мои родители работают под руководством Папанина. Кому он звонил, я не знаю, но он сказал, чтобы я один больше не ходил в город и отпустил меня.

     Зимой было хорошо, меньше бомбили, были короткие дни и еще чаще шел снег, а летом было плохо, т.к. ночи не было, и стало намного хуже. Бомбежки стали чаще, шли воздушные бои истребителей. И так я прожил до начала мая 1943 года. Страшно было, т.к. все дома были деревянными.  Был только один 6-этажный каменный дом на улице Челюскинцев.

     Утром мама пошла на работу и вскоре вернулась, передав слова Папанина о том, что мы с мамой должны уехать. Вскоре приехали Папанин и папа, и мы уехали в город Молотовск (сейчас он называется Североморск).

     Хочу вам сказать, каким благородным человеком был Папанин. Мои родители были его подчиненными. Кто я ему такой! Но он знал, что один в большом деревянном доме я  мог сгореть, как спичка. Когда начали бомбить, он нашел на работе маму. Бомбили  сильно, город весь горел, все дома. Папанин сказал моей маме, чтоб она быстро шла домой и забрала меня. В назначенное время мы должны были быть на вокзале: пассажирский состав будет стоять всего несколько минут. Билеты были не нужны. Так он отвез нас в город Молотовск. Через какое-то время Папанин приезжал в Молотовск, мама пошла узнать у него – что с мужем, и Папанин сказал, что через месяц мой папа  будет здесь. «Вы правильно сделали, что послушали меня, и привет Косте. Через месяц он приедет сюда. Разгрузит последний пароход, и вы поедете в город  Владивосток». Так и было.

     Во Владивостоке для меня началась новая жизнь. Я пошел на работу. Сначала три месяца был учеником токаря, а потом стал работать самостоятельно. Мой наставник, самый лучший токарь, всегда говорил, чтобы я прежде хорошо подумал, а потом уже делал что-то. Так я и стал работать. Когда мне исполнилось 14 лет, начальник сказал мне, что я взрослый и должен работать по 12 часов: неделю днем, неделю ночью. Был в цеху самый лучший станок, на котором я работал. Ночью, бывало, работал один, если что-то нужно было срочно сделать.

     В порту был 100-тонный японский плавучий кран, который с паровозов на рейде снимал танк, чтоб паровоз стал легче и мог встать на причал. У крана была тяжелая чугунная крышка. Нужно было выточить под клапана четыре отверстия, которые регулировали бы подачу пара. Деталь лежала возле станка, днем мой учитель обработал ее. Я решил на свой страх и риск выточить по клапанам четыре отверстия под конуса клапана. Для этого надо было снять со станка трёхкулачковый патрон и поставить четырехкулачковый, большой и очень тяжелый. Я его поставил с большим трудом и начал устанавливать каждое отверстие без биения по вертикали и по торцам. Когда я обработал их, пришли дежурные слесаря и удивились, как я мог сделать такую тяжелую и сложную работу. Они пошли устанавливать его на кран. Кончилась моя смена. А жил я на Орлиной сопке в шести километрах от работы, и видел с горы, как кран поднял паровоз и повез на причал. Я от увиденного гордо, без усталости пошел домой. Когда я снова пришел на работу, собрались две смены, и начальник сказал мне  спасибо за работу, которую я сделал ночью. Мне вручили талон на получение американских кожаных ботинок. Все были рады, кроме токаря, который меня учил. Я получил ботинки 56 размера. Я их продал и купил себе туфли 37 размера. А всё лето я носил самодельные сандалеты, сделанные из двух сшитых ремней станков с двумя веревками.

     А вот еще случай. Стояли многие машины, не имея чугунных колец для поршней машин. Нашли чугунную трубу, и мой учитель выточил из нее кольцо, но получилось, что нужно таких колец много. Он точил по одному кольцу. Как он мне говорил, сначала нужно подумать, а потом делать. Так я и поступил. Подумал – и сделал простое приспособление, с помощью которого можно было уже делать кольца от 2 до 5-6 штук за время, что он тратил на одно кольцо. Когда он увидел, то мне сказал: «Я не рад, что тебя учил». И просил не делать такие работы. А я сказал, что буду делать.

     Когда кончилась война, я просил, чтобы мне дали трудовую книжку, что я работал, но мне сказали, что ее дадут  только когда мне исполнится 18 лет. И дали только  характеристику. Когда окончилась война, я вернулся в Одессу, окончил станкостроительный техникум, работал, а вечерами за 6 лет окончил институт. Этот же институт позже окончили мои сын и дочь. Они работают сейчас в Германии конструкторами. Сын окончил институт и работает программистом, его дочь учится на конструктора-самолетостроителя. Сын дочери уже на последнем семестре, он тоже учится на конструктора. Мы все говорим большое спасибо Германии,  что  приютила нас.

МОЯ СУДЬБА

• Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
  Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

  
  Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

  Войти >>