RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Нелли Эпельман-Стеркис


МОЯ ПОДРУГА OЛЯ ЛАНДМАН

 

Мы с Олей жили в Харькове на улице Черепановых: она – в восемнадцатом номере, я – в тридцать третьем. Когда вспоминаю об Оле, передо мной вырисовывается её брат Сеня, который представляется просто взрослым, без конкретных лет. Он попадался мне по много раз в день и все время выглядел одинаково: либо направлялся метров за двести к колонке с пустыми вёдрами, либо назад с полными. Казалось, что он носил воду непрерывно. Всё выдавало в нём человека умственно отсталого: как смиренно двигался, как был одет, как смотрел коричневыми беспомощными глазами. В некотором роде он был местной достопримечательностью, и даже местная шпана не трогала его.


Кроме Сени  у Оли имелся брат-двойняшка Миша и старший брат Юра, который умер молодым. Семья прозябала в бедности. Худшей конуры, чем та, в которой жила Оля, я не видала в жизни. Не сохранилось ни хибары, ни фотоснимка. А жаль! Фотокарточка вполне могла послужить иллюстрацией того, как плохо жили до революции. А ведь это жалкое подобие жилища – низкое, с утопленными в землю окошками – было построено после! Задолго до нашего знакомства, когда я смотрела на Олю, всё раздражало: переваливающаяся походка, короткая форма с чёрным передником, косы с бантами. Позже, когда мы учились в одном классе, заходя к ней в гости, я ужасалась настоящему убожеству: крошечные комнатушки размером в вагонное купе с такими низкими потолками, что потом, когда Оля устанавливала АГВ (аппарат горячей воды), пришлось рыть пол на кухоньке, чтобы поместить котёл. Внутри царил затхлый запах нищеты. Вслед за старшим братом Оля похоронила внезапно умершую от сердечного приступа маму и осталась с одна с тремя мужчинами: папой и двумя братьями. Сеня продолжал исправно носить воду из колонки, а вскоре ему подыскали подругу Свету, такую же ущербную, как и он. Наверное, их связывала просто детская дружба, ведь они никогда не стали взрослыми. Умиляло, как они двигались, держась нежно за руки. Тетя Маня, мама Светы, поддерживала Олиного папу. Честно говоря, если бы не Зинуля, которая дружила с Олей, мы бы наверняка не сблизились. Зинуля привела нас в литературный кружок Дворца пионеров, и это перекроило всю нашу жизнь. Как же талантливые кружковцы отличались от наших соучеников! Не говорю уже о потрясающих наставниках...


Оля Ландман, пионерка.


Юрий Евгеньевич Финкельштейн считал, что невозможно сделать из нас писателей, но можно вырастить читателей. На лето он раздал список книг для прочтения с именами, доселе мною не слышанными. Это сейчас известны Мандельштам, Цветаева, Ахматова, а в те закрытые времена даже Есенин был полузапрещенным.

Неуёмная журналистка Валентина Еженкова мечтала сотворить из нас личностей.

Детский писатель Вадим Александрович Левин отрёкся от стабильной зарплаты инженера ради случайного заработка литератора, а мы стали его первыми кружковцами. Вадим Александрович в те годы жил возле кинотеатра «Жовтень», на улице Октябрьской революции, прозванной Москалевкой, которая пересекалась с нашей улицей Черепановых.


Вероятно, Олино сострадание к слабым и несчастным выросло из любви к Сене, которого она опекала и берегла до самой его смерти. Кружок посещал слепой мальчик Коля Пономарчук. Мы мало с ним общалась, а вот Оля подружилась и помогала ему. Прошли года, «иных уж нет, а те далече», но мы, тогдашние студийцы, сохранили близость на всю жизнь. После окончания школы мои подруги поступили на филологический в универ, а я туда же, но на другой факультет. Мы учились на вечернем и занимались даже на одном и том же шестом этаже. Мы – это Ира Серебрийская, Зина Лахманчук, Оля Ландман, Алла Сонькина и я.


«Как молоды мы были, как верили в себя!» После окончания лекций по аллее сада Шевченко направлялись к «пулемёту». Так прозвали харьковчане кафе-автомат на Сумской, где тусовалась харьковская богема, где выпивалось кофе с бутербродами с сыром или с кружком варёнки по десять копеек. В нашей компашке все, за исключением Зинули, дотянулись ростом аж до полутора метров. Немудрено, что когда столкнулись с каким-то шутником, он в восторге заорал: «Привет, малогабаритные!»

Про знаменитую Сумскою улицу Маяковский сочинил:

Один станок – это просто станок.
Много станков – мастерская.
Одна бл...дь – это просто бл...дь.
Много бл...дей – Сумская.

Однажды мы поспорили, не помню на что, что я поцелую первого встречного. Когда уверовали вполне, что я способна на такую дурость, девчонки сжалились и разрешили заменить поцелуй вопросом. Вздохнув глубоко и набравшись смелости, я приблизилась к приятному на вид юноше и, заглянув ему в глаза, осведомилась:

- Скажите, Вы верите в коммунизм?
- Нет! – отрезал он.


Я была обескуражена, но спор выиграла. Это было в ту пору, когда мы наивно верили, что коммунизм построят. К тому же меня окружали такие особенные люди, как Оля Ландман. Даже сейчас, когда от этой утопии не осталось и песчинки, мне представляется, что если бы человечество состояло из таких людей, как Оля, то коммунизм построили бы. Действительно, с людьми подобного человеколюбия, бескорыстия и сострадания я больше не сталкивалась.


Когда «Комсомолка» объявила конкурс на лучшее стихотворение, победил Геннадий Головатый, калека с детства, лишенный возможности самостоятельно  передвигаться. А на премию он рискнул отправиться в путешествие! В его маршрут входил Харьков, где мы познакомились на встрече в литературном кружке Дворца пионеров. Затем Геннадий перебрался в Читу и пригласил Олю в гости, куда с подругой Раей Каминской они отправились на поезде в общем вагоне: на край света, к черту на куличках. Безденежье – страшное. Денег хватило только на билеты в одну сторону. ... А на что есть? На какие бабки добираться обратно? Геннадий выручил. Вскоре он женился, и у него родилась дочь, а в девять лет девочка смертельно заболела. На поездку к известным врачам требовались деньги, и Оля отдавала им всё, что имела, но исход был предрешён...


Получив дипломы филологов, Оля и Зинуля отправились покорять Москву. Пробиться в столице – замкнутый круг. Чтобы устроиться на работу, нужна прописка, а чтобы прописаться – нужна работа. Помытарившись несколько месяцев, Зинуле пришлось возвратиться в Харьков, а Оле удалось зацепиться, устроившись ночной уборщицей в кинотеатр «Зарядье», расположенный в гостинице «Россия», где там же, в подсобке, и жила.


Немыслимо даже представить сумасшедшую уборку двух залов на 1500 мест! После того, как последние зрители покидали кинотеатр, залы напоминали необъятную помойку: заблёванную, загаженную, заплёванную шелухой семечек и с горами бумаг да конфетных обёрток. Сколько мусора вымести, сколько вёдер воды принести, какое количество раз выкручивать половую тряпку, чтобы стало чисто! Оля похвасталась, что работала добросовестно, и её портрет даже повесили на доске почёта. Сокрушалась, что никогда больше так полно не жила:

«Бродила по улочкам, пропадала в музеях и не вылезала из Ленинской библиотеки!». Только хотелось уточнить: «А когда же ты спала?»

 

Олино блаженство длилось несколько месяцев, пока милиция не обратила на неё внимание. Блюстителям порядка показалась подозрительной особа, которая каждый день  в одиннадцать вечера шастает мимо мавзолея по Красной площади. Стали выяснять, и оказалось, что живёт без прописки и работает незаконно. Тут же с треском вышвырнули из города.

Из Олиного письма: «... Очень не хочется уезжать из Москвы, мне кажется, что я тут всю жизнь прожила, так свыклась со всем московским, и ко мне тут привыкли: не только в кинотеатре, но и в кафе, где питаюсь, и на главпочтамте у окошечка с буквами К-Л, где получаю от вас письма, и в библиотеке, где каждый день встречаю одни и те же лица...».


Пришлось вернуться в родные пенаты. Найти работу в Харькове с дипломом филолога, с пятой графой, да ещё без блата оказалось нелегко. Оля устроилась воспитателем в Харьковскую спецшколу для малолетних правонарушителей. Впечатляет, не правда ли? Она написала повесть: «Зона для малолетних». Вот отрывок:

 «Приютившаяся под горой спецшкола отделена от всего человечества высоким каменным забором. Железные ворота, железная калитка, в окошечке каменной пристройки – заспанное лицо дежурного службы режима...».

И ещё: «... По школе прошёл слух: привезли из побега Валерика. Поймают его, а он – снова в бега. Валера – колобок! От воспитателя ушёл, от учителя ушёл, от мастера ушёл, а от меня и подавно уйдёт. Он только что с воли, его сердчишко переполнено переживаниями вольной жизни, где было столько приключений... Подошёл, заговорил. Хочется прикоснуться ладонью к его чёрной стриженой голове, успокоить. Горят, искрятся его вишнёвые глаза, будто звёздочки в тёплую летнюю ночь.
- Видите мои руки? – начал Валерик. – У меня в день не меньше восьмидесяти рублей. Лезу через форточку. Ничего не беру, только деньги.
- Знаешь, Валерик, мне бы очень хотелось встретить тебя когда-нибудь через много лет, чтобы ты показал мне свои руки и сказал: «Эти руки знают много профессий. Своим трудом я могу заработать для моей семьи».


В этом кусочке – вся Оля: это жуткое описание закрытой школы, это нежность к воспитаннику и надежда. Надо сказать, что Оля прекрасно управлялась с такими непростыми подростками, а ведь среди них были и убийцы. Её уважали и верили, потому что считали настоящей.

Я же всегда оказывалась жертвой. У меня никогда не существовало кошелька, которого бы не спёрли, зонтика, которого бы не вырезали из сумки, у меня не получалось  без приключений добраться вечером домой. Оля жила недалеко и всегда провожала меня. Как-то я поинтересовалась: «А тебе не страшно?». Она рассмеялась в ответ: «А чего мне бояться-то ходить по родной стране?».

Убегу из дома,
Истопчу асфальты,
Ухожу к бездомным,
Ухожу не с вами.
Мне подарит листья
Мой знакомый дворник,
Набросаю листья
В чей-то частный дворик.
Воротник поставлю,
Не замерзнут уши,
Ухожу ночами
Тишину послушать.
Заберите утро,
Заберите шорох,
Мне стихи оставьте
В сборнике дешевом...

Как-то ночью плохой человек все же привязался, но Оля смогла его разговорить «за жизнь» и, проговорив всю ночь, они мирно расстались.


Позднее Оля руководила кружком юных следопытов, вела студию юных журналистов во Дворце пионеров. Всю жизнь оставалась бессребреницей, потому что ей постоянно казалось, что кто-то нуждается больше, и она делилась последним. Из одеяния всё существовало по одному: одно платье, одна пара туфель, одна юбка. Как Маяковский в знаменитой жёлтой кофте, так и она в своей семисезонной жёлтой куртке шествовала много лет просто за неимением другой.

 

Разойдясь с мужем, воспитывала сына сама. Денег, как обычно, не хватало, и Оля разрешила испекать в своем дворе мацу, чтобы подзаработать. Надо признать, что этот смелый поступок тогда мог считаться уголовным преступлением. Во-первых, это был как бы частный бизнес, а во-вторых, вспомните, как всё «еврейское» было под запретом, а слово «еврей» – ругательством. Маца тайно раскупалась на Пасху, где шла «на ура».


Возможно, вам показалось, что Оля была для всех – белая и пушистая, но всё не так просто. Её мягкость обычно проявлялась к немощным, больным или старикам – к тем, кто в ней нуждался. В других отношениях с людьми, отстаивая свои взгляды, она была резкой, недипломатичной и бескомпромиссной. Она не притворялась, не лгала и не льстила. Однажды Ира Серебрийская и я разругались с Олей в пух и прах и не разговаривали пару лет. Помирились только перед моим отъездом в Америку. Сейчас тема нашего спора покажется пустячной, а в те года, когда нам раскрывали глаза на то, что творилось в «совке», просто не верилось в горькую правду. А поругались из-за Павлика Морозова. Оля страстно поддерживала Павлика, а мы были против. По происшествии стольких лет я понимаю Олю. Ведь рушилось всё, во что она верила, её идеалы.


Из письма Оли: «... Мне нельзя унизиться в этой жизни, никому нельзя. Во всём же остальном я, как всегда, на высоте. Ты же знаешь, что работать плохо я не умею. Без хвастовства: у себя на работе незаменима, да еще при хорошем знании украинского языка, который, надеюсь, скоро поднимется над харьковским суржиком...».


В отличие от Оли, для которой разные языки каким-то естественным образом оказывались родными, я, очутившись в Ганновере, вечером в полупустой электричке  после десятилетнего изучения немецкого языка в школе и ВУЗе не понимала ни черта. Водитель что-то объявил, и народ вышел. Наверняка это касалось и меня, но боясь оказаться в подземке одной, не имея понятия, как добраться до остановки, где меня ждали, сидела стойко, как памятник. Водитель выскочил из кабины и, приблизившись ко мне, жестикулируя и на разных языках пытался вдолбить, что нужно покинуть вагон. Ноль эмоций. «Итальяна? Финита ля комедия?» Дошло, наконец...
«Каждый пишет, как он дышит». А ей дышалось и на русском, и на украинском, и на немецком.

Слова имеют сердце -
Я слышу, как оно стучит.
Слова имеют дыхание -
Я слышу его.
Слова замирают от страха -
И мне хочется их успокоить.

То же самое на украинском гораздо мелодичнее :

Слова мають душу -
і я чую її.
Слова мають дихання-
і я відчуваю його.
Слова завмирають
від страху -
і мені хочеться
їх заспокоїти

Или другой стих:

Наснись мені, моє кохання,
гуло собі та й відгуло.
Що ж ти пішло, як осінь рання?
А снігу майже не було.

 В девяностых годах в Харькове жилось нелегко, но она не унывала.


Из письма Оли: «... За квартиру и коммунальные услуги больше двух лет не плачено. Долг растет, грозятся взыскивать через суд, отключить газ, свет, воду, но пока ничего не отключили. Таких, как я, много, и в этом не наша вина. Вот такая картина. Приходится относиться к этому философски: когда-нибудь это закончится, всё не так плохо...».


15 сентября 2001 года утром мы покидали Ганновер, в котором гостили, а вечером туда приехала навсегда Оля с семьёй. Обидно. Разминулись. Уехав из Союза в 1992 году, мы больше никогда не свиделись.

В иных мирах, иных веках  
Забыть друг друга не смогли бы,
Мое письмо в твоих руках
Такое теплое на сгибе!

И нежность, ту, что в детских снах,
В ладошке спящего ребенка,
Найдешь ли ты в моих словах,
Так недосказанную тонко?
                                       1996 г.

Живя в Ганновере, Оля руководила двумя литературными студиями, под её руководством издавались альманахи «Запятая» и «Палитра».

Она напишет о себе: «Я человек невероятно богатый. У меня есть всё: прекрасный дом, любящий сын, красавица невестка, добрые сваты, работа, о которой иной может только мечтать, друзья, которых мне послал Господь...».


Оля позвонила мне в Америку, оставив на автоответчике чудесное поздравление с 8 марта. Ей-богу, даже не припомню, кто бы меня так тепло и нежно поздравлял! Пожелала кучу прекрасностей. Придя домой, послушала – и на душе потеплело. «Позвоню потом...»

Через несколько дней, возвращаясь с работы, увидела на экране мобильника, что Зинуля из Израиля пытается дозвониться. Соединения не получалось. В метро связь плохая. А Зинуля всё пыталась и пыталась. Почему звонит? Ведь в Израиле около часа ночи!


Потом поделилась с подругой:
- В Германии от разрыва сердца умерла Оля Ландман.

У Лены навернулись слезы.
- Почему ты плачешь, ведь вы не знакомы?
- Да, но ты мне столько о ней рассказывала, кажется, будто знаю её всю жизнь!


Ольга Ландман, Харьков, 1991г.


Оли не стало 20 марта, а я так и не успела перезвонить. Удалила сообщение с автоответчика, но слышится её голос на подаренной книге: «Дорогой подруженьке Неллочке в память о незабываемой юности. Обнимаю, Ольга Ландман».

Из письма Оли: «Странно, когда даже близкие подруги воспринимают меня лишь по первому слою: оптимистка, хохотунья. Ведь есть же другой слой, иная глубина, и дна нет, а просто живешь в ином измерении, на уровне цветка, и не достучаться цветочному сердцу к человеческому...».

Март 2016 г

 

 





<< Назад | Прочтено: 479 | Автор: Эпельман-Стеркис Н. |



Комментарии (3)
  • Гость
    Гость
    Я была ребенком/подростком, но мне запомнилась Оля и ее дом, похожий на хижину. Помню как бабушка меня водила в этот дом за мацой и как купали новорожденного Даню, Олиного сына. Этот рассказ вернул меня в детство, спасибо!
    2018-02-08 23:14 |
  • Гость
    Гость
    Какой замечательный рассказ! Написано с любовью, с кажущейся лёгкостью, а это и есть истинный талант. Спасибо автору за возможность вернуться к забытым деталям нашей прошлой жизни: лтературные кружки, тайные покупки мацы, все общая бедность. Эта история щемит душу. Очень талантливо! Спасибо, получила большое удовольствие. Пишите ещё. Валентина Фокс.
    2018-02-12 17:18 |
  • Гость
    Гость
    Большое спасибо за возможность на время вернуться в детство. Несколько раз перечитывала и плакала. Жду с нетерпением следующих публикаций.
    2018-02-12 20:48 |
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы