RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Login

Passwort oder Login falsch

Geben Sie Ihre E-Mail an, die Sie bei der Registrierung angegeben haben und wir senden Ihnen ein neues Passwort zu.



 Mit dem Konto aus den sozialen Netzwerken


Темы


Memories

Анатолий Марголиус

 

Мои воспоминания 

(продолжение)

 

Война. Уральское село Кабанье. Свердловск.  

 

У нас дома на стене висел репродуктор – большая чёрная «тарелка». Я помню, как однажды все взрослые собрались возле репродуктора и внимательно слушали длинное выступление. Я помню, что день был воскресный, так как отец был дома.  Потом я узнал, что это выступал Молотов по поводу нападения  Германии на СССР.

Во дворе школы №78 рядом с нашим домом после начала войны была установлена зенитная батарея. Зенитки я рассматривал, если залезал на шелковицу в нашем дворе. Когда на город налетали фашистские бомбардировщики, то зенитные орудия вели по ним стрельбу. Фашистские бомбы взрывались далеко от нашего дома, а осколки от зенитных снарядов падали и в нашем дворе. Так что наши жильцы прятались в выкопаной во дворе яме – «щели», спасаясь главным образом от зенитных осколков. После стрельбы я во дворе подобрал несколько осколков. Эти свидетельства войны я хранил много лет.

Одна из примет войны – стёкла в окнах крест-накрест заклеены бумажными полосками, отрезанными от газеты.  Считалось, что такие наклейки предохраняют стёкла от поломки взрывной волной при близком взрыве бомбы. Не знаю, насколько эффективны эти полоски при бомбёжках, но точно знаю, что когда мы вернулись в Днепропетровск после войны, то очистить уцелевшие стёкла от наклеек было невозможно. Силикатный клей, которым были приклеены полоски, соединился со стеклом в одно целое. Стекло было дефицитом, поэтому ещё несколько лет после войны можно было увидеть окна с наклейками.

Война началась 22 июня 1941 года. В 4 часа утра фашистские войска перешли государственную границу СССР и большое количество самолётов бомбило Киев. Вскоре после начала войны была написана очень популярная тогда песня:

 

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили

Нам обьявили

Что началася война.

 

 27 июня, т.е. на пятый день войны, мой  папа добровольно отправился на фронт. Дядя Арон, муж тёти Раи, тоже ушёл на фронт. Мама рассказывала, что из облпромсанстанции, где работал отец, на фронт должен был отправиться другой врач, более молодой (отцу было 42 года), но почему-то пошёл мой отец. По указу Президиума ВС СССР от 22 июня 1941г  в армию призывали  военнообязанных, родившихся после 1905г, т.е. возраста 36 лет. Я помню, как он появился дома в военной форме и скоро ушёл. Больше мы его не видели. Из армии мы от него получили только 5 писем, хотя отец сообщал, что пишет каждый день. Эти письма хранятся у меня. Мама  положила в вещмешок отца несколько почтовых открыток и почтовых конвертов. Папины письма написаны карандашом на этих открытках и в этих конвертах. Для писем папа использовал кусочки серой упаковочной бумаги – очевидно, другой бумаги не было. На письмах стоит дата, точное время и название населённого пункта, откуда письмо было отправлено. Приведу отрывки из одного письма.

«Знаменка. 30/VII, 41г.   16.00.  Дорогие мои! Жив, здоров.  Скучаю за  вами всеми. Думаю, что писать, жизнь - это сказка, сон и вообще в такое время  можно стать поневоле поэтом, писателем... Адреса своего ещё не имею, так что ответить вам некуда. .. Вы, детки мои родные, прошу вас не волновать маму и бабушку. Целую вас крепко, крепко. Ваш папа».                                

Папин адрес мы узнали уже после приезда на Урал. Нам его сообщил папин брат, который до войны жил в Харькове. Он уехал в эвакуацию позже, чем мы, и успел ещё  получить письмо от папы с его адресом. Адрес отца был такой: ППС724 ПАХ. ППС – почтовая полевая станция, 724 – это номер полевой почты, а ПАХ – это передвижной автохлебзавод. Отец был санитарным инспектором дивизии и, в частности, контролировал доброкачественность питания (численный состав дивизии – больше 10 тысяч человек, суточная потребность в хлебе 10 тонн).  После получения папиного адреса, уже из уральского села, мама написала по этому адресу  больше 10 писем, но никакого ответа не было. Мама писала также командиру папиной воинской части, но безрезультатно. Отец служил в 196 стрелковой дивизии  7 стрелкового корпуса. Через 3 месяца дивизия перестала существовать и в дальнейшем в документах фигурирует 196 дивизия 2-го состава.

 Гитлеровские войска наступали, стало ясно, что Днепропетровск скоро займут фашисты.

10 августа 1941г от перрона  Днепропетровской  станции Лоцманская  отошёл  состав, который  вёз на Урал в эвакуацию жителей  Днепропетровска. Пассажирских вагонов не  хватало, ведь эвакуировались  миллионы жителей  из  западных районов СССР, поэтому эшелон был составлен из товарных вагонов. В вагоне №36  находилась  моя семья: мама, бабушка, тётя Рая, мой брат Юра и я. Мне ещё не исполнилось 7 лет, а Юре – 11. В семейном архиве сохранилось 3 документа, предшествующие эвакуации: справка из военкомата о том, что отец призван в армию; справка о том, что моя мама является женой военнослужащего и эвакуируется из Днепропетровска с семьёй; посадочный талон в вагон №36, напечатаный на пишущей машинке расплывающимися синими буквами. Два последних документа подписаны комендантом Днепропетровского гарнизона майором Цикитишвили. На обороте справки из военкомата имеются отметки о выплате пособия семье офицера – 250 рублей в месяц. (Мой отец имел звание военврача 3 ранга, это соответствует теперешнему капитану). Для оценки величины этой суммы отмечу, что перед войной среднемесячная зарплата рабочего составляла 324 рубля.

Хочу отметить, что перед государством встала грандиозная проблема – после неудач первых дней войны вывезти из западных областей страны, которые будут временно заняты противником, на восток– за Урал - сотни тысяч жителей и оборудование сотен промышленных предприятий. Это нобходимо сделать в короткий срок и в условиях войны, т.е. при бомбёжках и нехватке всех видов ресурсов. В основном эта задача была выполнена.

Наш эшелон шёл на восток. Позади остался Днепропетровск, город, в котором я родился; город, к которому приближалась война; город, который уже бомбила гитлеровская авиация; город, где во дворах выкопали так называемые щели – узкие ямы, в которых нужно было прятаться во время бомбёжки; город, где в школьных дворах стояли зенитные орудия, обстреливающие вражеские бомбардировщики; город, где на стёкла в домах были крест-накрест  наклеены бумажные полоски, предохраняющие стёкла от разрушения взрывной волной.

Мы ехали в  теплушках - крытых  товарных  вагонах,  в которых  справа и слева от раздвижных дверей  были  сколочены деревянные нары. Больше ничего в вагонах не было, все удобства – на улице при остановке поезда. В каждом вагоне ехало несколько  семей. С собой можно было взять минимум вещей и продуктов. Как только мы погрузились, мне захотелось выпить стакан молока, хотя раньше молоко я не любил. Молока с собой у нас не было. Воду, в том числе горячую, можно было набрать на станциях. Из здания вокзала  на каждой  станции  были выведены трубы с холодной и горячей водой, причём кранов не было, вода текла постоянно. К этому месту бежали люди с чайниками и кастрюлями,  образовывались гигантские очереди. При этом нужно было постоянно следить за своим поездом, так  как он мог поехать в любой момент, ведь никакого  расписания движения не было. Чаще всего на станциях стояло несколько железнодорожных составов одновременно и  к вокзалу нужно было пробираться под вагонами, рискуя попасть под колёса, если состав тронется. Многие люди отставали от своего эшелона, а дети терялись. (Кстати, через много лет после войны, во время поездок  по своим многочисленным командировкам я неоднократно  видел эти сохранившиеся  трубы и надпись „КИПЯТОК“  на стене. Хочу ещё отметить, что в здании каждой станции можно было напиться. Для этого служил большой эмалированый бачок с водой литров на 20-30, к крану которого на цепи была прикреплена металлическая кружка, из которой пили все). В  дневное время налетали фашистские самолёты, бомбили эшелоны и даже санитарные поезда, в которых с фронта везли раненых, несмотря на то, что на крышах санитарных вагонов был нарисован большой красный крест. Ехали мы очень долго, несколько недель. Эшелон подолгу стоял на станциях, а иногда - в чистом поле. Нам очень повезло: мы ни разу не попали под бомбёжку, хотя на третий или четвёртый день видели её результаты: валявшиеся на откосах железнодорожного пути   разбитые  вагоны.

От этой длительной поездки у меня осталось воспоминание – запах паровозного дыма. Это запах горящего угля, который ветром заносило в дверь теплушки. В последующие годы я часто ездил по железной дороге, и каждый раз, почуствовав запах дыма, я вспоминал 1941 год. Но техника развивается, и в начале 60-х годов паровозы на железной дороге можно было увидеть только на запасных путях узловых станций, где они стояли десятками. Их долго не сдавали в металлолом, так как считалось, что в случае войны - при перебоях в подаче электроэнергии -  вместо электровозов будут работать паровозы.

Ещё запомнился маленький эпизод. На какой-то станции мама купила несколько пирожков. Ей сказали, что это пирожки с рыбой. Мама надкусила пирожок и увидела внутри какое-то животное с торчащими костями. Ей показалось, что внутри пирожка мышь. При подробном рассмотрении оказалось, что это целиком запечёная в пирожок небольшая рыба – с головой, чешуёй и внутренностями. Местные жители так целиком этих рыбок и едят.

Наконец мы прибыли в город Челябинск, и нам сообщили, что эшелон дальше не едет.На меня большое впечатление произвёл стоящий рядом с нами эшелон с танками. Потом я узнал, что Челябинский тракторный завод в кратчайшее время вместо тракторов стал выпускать танки.   Всех  эвакуированных   распределили по различным местам Челябинской области. Наша семья попала в районный центр город Шадринск.

У меня создалось впечатление, что Шадринск  находится прямо в лесу: вокруг небольших  деревянных домов росли огромные деревья. В Шадринске мы прожили  недолго. Мама выяснила, что семья тёти Зины, маминой сестры, из Киева эвакуировалась в город Воткинск в Удмуртии (это около 1000 км от Шадринска). Мама узнала адрес тёти Зины в центре по розыску  эвакуированых жителей, который был организован в городе Бугуруслан, и решила, что мы должны жить тоже там. Каким-то образом мы поехали в Воткинск в деревянном вагончике на колёсах, который тащил трактор. Я помню, что стояла хорошая тёплая погода. Мы очень долго – кажется, больше недели – ехали по просёлочным дорогам. Один день мы провели в маленьком посёлке, где был конезавод. Там разводят лошадей. В то время тракторов и автомобилей было очень мало, на всех сельскохозяйственных работах использовали лошадей. На этом конезаводе была большая пасека и нас щедро угостили мёдом. Вкус того мёда я помнил долго – следующий раз попробовать мёд мне довелось спустя лет пятнадцать.

Семья тёти Зины эвакуировалась из Киева вместе с заводом «Арсенал», на котором работал дядя Фома. Он был высококвалифицированным рабочим и поэтому его не отправили на фронт. Как я потом узнал, завод «Арсенал» выпускал важную продукцию для фронта: оптические приборы для танков, артиллерии и самолётов. Я помню, как в Воткинске мы жили вместе с родственниками в одной комнате трёхэтажного деревянного дома, построенного из почерневших от времени брёвен. У тёти Зины было две дочки: Ира, моя ровесница, и Валя, которая родилась на третий день после начала войны. Тётя Зина вместе с только что родившейся Валей едва не погибли в самом начале войны. На следующий день после возвращения Зины с ребёнком из роддома Киев бомбили фашистские самолёты, и в роддом попала бомба. Если бы возвращение задержалось на один день, то они бы погибли.       

Маме не удалось найти жильё и работу в Воткинске, и мы вернулись в Шадринск. 14 октября 1941г  Шадринский  райсовет  направил  нас на постоянное жительство  в село Кабанье. (Этот документ также имеется в нашем архиве).

Село Кабанье (на современных картах название несколько изменено—Большое Кабанье) расположено рядом с озером, которое назывется Большое кабанье озеро и находится в 40 км от Шадринска. Озеро имеет вытянутую форму и посредине разделено узенькой перемычкой. С одной стороны село примыкает к лесу, который  тянется на десятки километров. Лес занимает большую часть територии Шадринского района. Лес густой, преимущественно берёзовый, светлый. В лесу много земляники, грибов, весной жители добывают берёзовый сок. Для  этого  на берёзовой коре острым ножом  делают два надреза под углом  друг к другу. Острый нижний уголок коры приподнимают и в это место подвешивают какую-нибудь баночку, чаще всего сделанную из бересты, и сок туда капает. У меня был ножик, который подарил мне папа, и я сам добывал сок. Местные жители умеют делать из берёзовой коры – бересты -  разные  водонепроницаемые баночки и корзинки. Такая корзинка  на Урале называется туесок. Свежий берёзовый сок—изумительно вкусный напиток, после него остаётся впечатление утренней свежести и бодрости. Много лет спустя я попробовал берёзовый сок, который продавали в магазинах. Вкус этого сока очень слабо напоминал тот, который я пил в детстве прямо в лесу.    

Кабанский сельсовет направил нас на жительство  в семью  Юриных.  Потом мы жили в двух других семьях. Нам выделили одну комнату, но в селах  избы небольшие, свободных комнат не бывает. Днём в этой комнате хозяйка занималась домашними делами. . Хозяевам пришлось потесниться. За проживание мы не платили, но обучали сельских жителей городским премудростям. В частности, показывали, как из тех же продуктов приготовить более вкусную еду. Когда у кого-то были торжества, то к нам всегда приходили советоваться. Жители села отнеслись  к  нам  сочуственно и помогали, чем могли. Первые несколько дней, до устройства мамы и Раи на работу,  колхоз выдавал нам продукты авансом.  Насколько я знаю, так относились к эвакуированным всюду.

 Моя мама была квалифицированным бухгалтером, её приняли на работу в сельпо - сельское потребительское общество. Рая работала в колхозе. (Своих тёток мы с Юрой называли просто по имени). Работа в колхозе была тяжёлая: прополка, перелопачивание зерна, т. е. перемешивание зерна деревянной лопатой для ускорения его высыхания, погрузка и разгрузка зерна и другие такие же работы. Механизации тогда не было никакой, даже веялки для отделения половы от зерна были ручные. Рукоятка такой веялки была большой, так как её нужно было крутить только вдвоём.  А ведь у Раи было больное сердце и, кроме того, Рая была очень близорукой. На бабушкину долю пришлась вся домашняя работа, а в сельских условиях это непросто.   Рая, как и все колхозники, оплату за свой труд  получала зерном и овощами, которые выращивали в колхозе. Большую часть зерна мы мололи на колхозной мельнице. Немного зерна мололи на ручной мельнице, которую брали  у наших хозяев. Эта мельница представляла собой два небольших жернова, поставленные один над другим. Верхний камень был снабжён вертикальной ручкой, которую чаще всего крутил я. Зерно  перемалывали на крупу, из которой варили кашу.

Мы с Юрой  пошли в школу — Юра в 5 класс, а я – в 1. Фамилия моей первой учительницы  Богачёва. В школе я познакомился с мальчиком, семья которого также была эвакуирована в Кабанье. Этот мальчик подарил мне маленького «оловянного» солдатика с винтовкой и гранатой в руках. Этот солдатик, который у меня сохранился до сих пор, был единственной моей игрушкой, так как везти с собой из Днепропетровска в эвакуацию детские игрушки  было невозможно. Мы везли с собой только самое-самое необходимое. Мама этого мальчика рассказывала, что незадолго до войны они жили в Монголии в Улан-Баторе, где работал её муж. Она описывала жизнь в этой стране, описывала простоту нравов, я бы сказал, первобытную простоту поведения жителей. Это так меня поразило, что я  надолго запомнил её рассказ. Через некоторое время в наше село привезли много детей из блокадного Ленинграда. Ленинград был окружён фашистскими войсками, в городе не было продовольствия, в первые дни блокады выдавали на каждого человека 125 грамм хлеба в день, а потом и этого не стало. Детей вывозили через Ладожское озеро по льду, и часть из них привезли к нам. Наша школа была трёхэтажная, больше половины её было переоборудовано под интернат. Дети там жили, их одевали, кормили, учили. Одна девочка мне нравилась, она сидела за соседней партой. Я запомнил ещё одного соученика, местного жителя. У него были совершенно белые волосы, ресницы, брови. И сестра у него была такая же белая. Я узнал, что таких людей называют альбиносами. После приезда ленинградцев в школе стало тесновато, количество учеников в одном классе  достигало  40 человек. Директором школы назначили заслуженного учителя из Ленинграда по фамилии Григал. На моих  грамотах имеется его подпись. Тетрадей не было, писали на любой бумаге. Мне мама иногда приносила  из бухгалтерии старые бумаги, которые были исписаны только с одной стороны. Иногда писали на полях старых газет. Учебников  было мало. Выдавали 2-3 учебника на класс и пользовались ими совместно. Изданы были учебники в начале 1930-х годов.  В учебнике истории упоминались политические деятели и военачальники, которые во времена культа личности Сталина были репрессированы. Фотографии этих людей были замазаны.

В условиях такой нехватки бумаги школа нашла возможность премировать лучших учеников копиями известных картин  знаменитых художников. Юра после отличной учёбы в 5 классе получил картину Перова «Тройка», отпечатанную на небольшом листке очень плохой бумаги.  На картине изображены трое плохо одетых детей, которые с трудом тащат в гору сани, нагруженные огромной бочкой воды. Автор, наверное, противопоставлял свою картину образу птицы-тройки из повести Гоголя «Мёртвые души». Но тема этой картины  немного перекликалась с деревенской действительностью. В 6 классе Юре подарили картину «Сигнал» художника Баюскина.

В моём архиве сохранились некоторые  школьные документы: грамоты и табеля успеваемости. Грамотами награждали учеников, у которых были оценки 5 за школьный год по всем предметам.Как было принято, грамоты были украшены портретами основателей СССР Ленина и Сталина. В табелях были приведены годовые оценки, оценки за каждую четверть учебного года, количество учебных дней, пропущенных по болезни, а также замечания классного руководителя о поведнии ученика. Сохранился мой табель за второй класс. Я с удивлением узнал, что уже во 2 классе нам преподавали военное дело, т.е. учили воевать девятилетних детей! Правда, нужно учесть, что шёл 1943 год и была война. Я также обнаружил в своём табеле оценку 5 по пению – а ведь я никогда не умел петь.

Разбирая свой школьный архив спустя много лет после окончания школы, кроме этой картины, я обнаружил сложенный в несколько раз двойной лист пожелтевшей бумаги, на котором было напечатано что-то непонятное. Это были бессмысленные сочетания из 5 русских букв, рядом – такие-же сочетания латинских букв и в той же строке русские слова или числа. Я понял, что это два листа из шифровальной книги и вспомнил, что эти листы мне дал в Кабанье  сосед по парте. У него было много таких листов. На этих листах имеется много пустого места, на котором в школе из-за отсутствия тетрадей или чистой бумаги  вполне можно писать. Мальчик рассказал, что эти листы он вырывает из толстой книги, которую привёз отец, вернувшийся с фронта после ранения. На листах, имеющихся у меня, приведены зашифрованныё значения порядковых числительных; годы – с 1900 по 2000; дроби. Так, например, сочетание НЯАЛЕ означает 2000 год, ОВУВЯ – число 0,84. То, что отец мальчика привёз шифровальную книгу, представляет собой вопиющее нарушение правил секретности. Он не имел права брать эту книгу. Даже при смене шифра старую книгу должны были сжечь в присутствии членов специальной комиссии.

Как я уже писал, село расположено рядом с двумя небольшими озёрами. Главная улица села довольно длинная и проходит рядом с озером, причём уровень  озера находится значительно ниже уровня дороги (этот уклон использовали для катания на санках). За перешейком, разделяющем озеро, расположена небольшая более старая часть села. Мы жили возле одного края села, а школа была на противоположном краю, так что идти в школу нужно было далеко. Улицы в селе не имели никакого покрытия – это была просто утоптанная земля. Если осенью шли продолжительные дожди, то земля раскисала. Однако осень была непродолжительной, быстро наступала морозная зима. Зимой все ходили не возле изб, а по дороге, где снег был утоптан. Чуть в стороне от дороги были сугробы высотой метра 2. Можно было не бояться проезжающего транспорта: лошади с санями проезжали 2-3 раза в день, а появление автомобиля или трактора было целым событием .

На Урале существует свой диалект. Так, например, вместо слова „красненький“ говорят „красенький“. Как-то я писал диктант и написал это слово правильно, а учительница исправила на „красенький“.  Слово ПИМЫ  означает валенки, БАСКОЙ - красивый, ТЫН и ЗАПЛОТ - это  разновидности забора, РОЗВАЛЬНИ - сани, ПОЛАТИ - нары  на уровне верха русской печи, есть ещё ШАНЬГИ, ЭКО, ЗАВАЛИНКА, ЛИКО, ЛИТОВКА, ПЯТИСТЕНКА, ЛЕТОСЬ, ГОЛИК, ЗЫБКА  и многое другое.

Из современной техники в деревне была мельница с приводом от паровой машины. Большое окно в здании мельницы находилось прямо напротив паровой машины. Дорога из школы проходила недалеко от мельницы, и я частенько  сворачивал с дороги, подходил к зданию мельницы и смотрел, как работает паровая машина. Электричества и радио в селе не было. В сельсовете был один телефон, у которого перед звонком нужно было крутить ручку. Я несколько раз видел в селе трактор и грузовую машину. Однажды видел, как заводили гусеничный трактор. Меня это заинтересовало, я остановился и наблюдал. Трактор был без кабины, и мне всё было отлично видно. Под сиденьем тракториста, почти под его ногами, на тракторе расположен большой маховик. Как я потом узнал, маховик соединён с коленчатым валом двигателя. На наружной поверхности маховика имелись наклонные отверстия, в одно из которых тракторист вставил конец лома. К другому концу лома был привязан длинный ремень. Тракторист слез с трактора, взялся за конец этого ремня и сильно дёрнул. Маховик провернулся на четверть оборота, после чего лом выпал из отверстия.  Тракторист залез на трактор, повторно вставил лом в отверстие, которое занимало вертикальное положение, снова спустился на землю и опять дёрнул за ремешок. Мотор «чихнул», но не завёлся. После нескольких подобных упражнений мотор, наконец, загудел. Через пару лет, когда я жил в Свердловске с Раей и каждый день заходил в гараж в нашем дворе, я уже разбирался в устройстве двигателей и мог оценить наш деревенский трактор, который не  был снабжён пусковым двигателем.      Основным двигателем сельского транспорта служили лошади. В тёмное время для освещения использовали керосиновые лампы. Стёкла для ламп очень легко разбивались, а в продаже они появлялись редко. Без стекла лампа превращается в коптилку и  гораздо слабее светит. Керосин  и фитили  для ламп тоже были  дефицитным товаром. Я уже тогда любил читать и из-за слабого освещения  испортил себе зрение.

Хотя считается, что  сельские жители обеспечены продуктами питания лучше, чем горожане, но я во время жизни  в селе  всегда, даже сразу после еды, хотел съесть что-нибудь ещё. Все продукты  в то время во всей стране  продавались по норме. Неработающие - дети и старики - получали в день 350 грамм хлеба. Но тот хлеб был совсем не похож на этот, который мы едим теперь. В сельской пекарне хлеб выпекали со 100%  припёком, то есть таким образом, чтобы из данного количества муки получилось  вдвое больше хлеба по весу. Тот хлеб был немного похож на глину.  Сахар по норме вообще должны были выдавать, но его в село привозили очень редко. В качестве сладкого можно было есть  сырую мороженую картошку, она немного сладковатая. C тех голодных лет  я не могу оставлять на тарелке еду – всё, что мне дают, нужно съесть. Не могу также видеть, как  еду выбрасывают в мусорное ведро.

На второй год нашей жизни в  Кабанье нам  выделили участок земли под огород, где мы выращивали картошку и огурцы.  Мама и Рая целый день были на работе в колхозе, мы с Юрой ходили в школу, а бабушка вела хозяйство. Заниматься домашними делами в селе- это значит таскать воду из колодца, пилить и колоть дрова, топить печку. Дровами и водой в основном занимался Юра- ему уже было 12 лет.  Для огорода сначала нужно было вскопать землю, посадить  овощи, потом  пару раз окучивать картошку  и несколько раз всё пропалывать, собрать урожай, притащить домой и опустить в подпол. Для экономии картошки при посадке использовали не целые клубни, а только вырезанные глазки или очистки – отходы после чистки. Но в селе, как правило, картошку варили в мундирах, очисток  было мало.  Из глазков вырастала хорошая картошка. Колорадских жуков тогда не было и в помине, урожай был хороший, иногда с одного куста можно было выкопать почти целое ведро картошки.  На всю  зиму нам картошки  хватало не всегда. Огурцы вырастали гигантские, длиной больше 30 сантиметров и очень толстые. Никаких ядохимикатов не применяли, удобрений почти не было. Огородом в основном занималась бабушка, а все остальные члены семьи - по мере возможности. Бабушкина доля работы была весьма существенной.

Молоко у колхозников можно было купить за деньги,  но гораздо охотнее они меняли продукты на вещи, которые мы привезли с собой. Но этих вещей было так мало. Мясо за это время мы ели всего несколько раз.

На околице села  росло много крапивы и конопли. О наркотиках тогда никто не думал, конопля была просто сорняком. Что такое крапива, я узнал, когда схватил её руками, но  из этой же крапивы  бабушка варила суп, который мы с удовольствием ели. Летом мы собирали в лесу землянику, добывали берёзовый сок. В лесу росли грибы, но я не помню, чтобы мы их собирали. Несмотря на это,  есть мы хотели  в любой момент, было бы что.

Несколько раз в году мама должна была отвозить бухгалтерский отчёт о работе  сельпо в Шадринск, за 40 километров. Иногда находился попутный транспорт—телега или сани. Но часто  транспорта не было, собиралось несколько человек и шли пешком—день, ночь и ещё часть дня, невзирая на сильные зимние морозы.  Ночью останавливались ночевать у кочевых казахов в юртах. Они  путников  всегда встречали очень гостеприимно, поили чаем и угощали варёной кониной, укладывали спать на полу на кошме. Большая часть дороги шла через лес, в котором водились волки. Иногда волки ночью заходили в село, утром мы находили на улице их следы.

Мама рассказывала про этих казахов, что они разводили лошадей и были единоличниками, т.е. не состояли в колхозе. Они пасли лошадей и заготавливали корм на зиму. За пользование землёй они должны были платить налог, который собирали сотрудники РАЙФО – районного финансового отдела. Казахи платить не хотели. Они часто меняли место стоянки, т.к. искали другое место выпаса после того, как лошади  на старом месте всю траву съели (свободной земли было много),и, к тому же, сотрудники РАЙФО не могли их найти. Казахи были люди с юмором: при переезде они оставляли на месте старой стоянки колышек с прибитой табличкой «Прощай, РАЙФА!» Об этой табличке  знали все жители деревни.

Все  избы в селе сложены из толстых брёвен. Возле краёв брёвна имеют полукруглые  затёсы, края брёвен соседних стен перекрывают друг друга. Промежутки между брёвнами законопачены мхом. Уровень пола  каждой избы выше уровня земли. Перед входной дверью небольшое крыльцо, иногда с навесом. Края  навеса , стойки крыльца, ставни и наличники на окнах  часто украшены резьбой. Наружная дверь всегда открывается внутрь. Это  даёт возможность легко открыть дверь после больших снежных заносов. Входная дверь ведёт в сени, в которых стоят вёдра с водой и хранится кое-какой инструмент. Во время сильных морозов в сенях держат молодых телят. Вода в сенях  зимой  покрыта коркой льда. На одном из вёдер обычно висит небольшой ковшик, которым разбивают  лёд, зачерпывают воду и  пьют, причём  от ледяной воды  ломит зубы. Дверь из сеней ведёт в горницу, в которой обедает вся семья. В горнице стоит русская печь, занимающая  почти треть площади горницы. На верху печи и на полатях  самые тёплые спальные места. Русская печь отапливает весь дом, в ней готовят пищу и пекут хлеб,  готовят корм для домашних животных,  греют воду  для   животных  и для  стирки. Топку закрывают большой металлической заслонкой. После того, как печь протопили, она сохраняет тепло больше суток. Пищу в русской печи готовят не в кастрюлях, а  в чугунках, которые ставят в печь и вынимают при помощи специальных ухватов с длинной ручкой. Обычно сбоку к печи прислонены несколько ухватов разного размера, кочерга и деревянная лопата. Кочергой  равномерно распределяют  горящие дрова  по поду печи и вытаскивают золу из печи, когда дрова прогорели. Деревянную лопату используют при выпечке хлеба, лопатой сажают сырой хлеб на под печи и вытаскивают готовый.  Габариты печи такие, что внутрь её может залезть взрослый человек. Я слышал, что в некоторых семьях, где не было бани, люди мылись в печи на следующий день после того, как печь топили и температура стала благоприятной.

Вдоль стен горницы стоят широкие лавки, на которых, в случае необходимости, можно спать. Из горницы двери ведут ещё в одну или две комнаты. Полы в доме сделаны из толстых некрашеных досок. Полы всегда очень чистые, их часто моют и обязательно скоблят ножом, поэтому они желтоватого цвета. Никаких моющих средств не применяли. Полы покрыты чистыми домотканными половиками. Домотканные – это значит изговленные дома на кустарном ткацком станке. Я видел такой станок дома у одного соученика и с интересом смотрел, как на этом станке ткут. Вдоль станка натянуто много толстых нитей – это так называемая основа. Нити основы могут быть разноцветными и образовывать какой-либо узор. Между нитями основы ткачиха продёргивает челнок с более тонкой поперечной нитью, а затем специальным приспособлением плотно прижимает поперечную нить к нитям, прoтянутым ранее. После этого продольные нити меняются местами – один ряд поднимают, другой опускают –и челнок продёргивают снова, но теперь в противоположную сторону. Затем эти действия многократно повторяют. Таким образом за день можно изготовить несколько метров половика.

Единственное моющее средство, которое можно было купить в то время – хозяйственное мыло коричневого цвета со специфическим запахом. Большие куски этого мыла можно было получить по карточкам, но не всегда.Этим мылом стирали бельё и умывались. Туалетного мыла не было вовсе. Когда не было мыла, использовали воду после настойки в ней древесной золы: вода при этом становилась щелочной.

Ещё одна особенность деревенского быта – глажка белья. Нагревать сплошной чугунный утюг, какой был у нас в Днепропетровске, в русской печи неудобно. В деревне были большие полые утюги, которые разогревали горящими древесными углями, взятыми из русской печи. Для этого верхняя часть утюга -  крышка - откидывается на петлях. После засыпки углей крышку закрывают и через некоторое время   утюг  уже горячий. Сбоку в корпусе утюга имеются вентиляционные отверстия, которые служат для вывода продуктов сгорания углей.

Не могу не сказать об одной неприятной особенности тогдашней жизни: во многих домах были клопы. Борьбу с ними вели при помощи керосина, которым смазывали места их скопления.  Для того, чтобы спокойно спать, ножки кровати вставляли в баночки с керосином. Но это помогало не всегда,  так как насекомые падали на кровать с потолка. Ещё одна особенность деревенского быта – дворовые туалеты. В Днепропетровске тоже было много дворовых туалетов, но в Кабанье у некоторых хозяев туалетов не было вовсе. Мы некоторое время жили у такой хозяйки. В случае необходимости нужно было итти «за сарай» или  «на огород». Зимой при морозе 40 градусов (и ниже) это не очень приятно. Однако в этих местах было чисто. Хотя об этом не принято писать, но хозяйские куры  всё склёвывали.

Снаружи стены избы  на высоту около метра от земли имеют утепление—завалинку .Это чаще всего насыпь из  опилок, земли и мха, толщина её до полуметра и снаружи она укреплена досками. На завалинке в хорошую погоду хозяева  часто сидят под вечер.

Почти в каждом дворе имеется колодец с воротом. Воду носят в двух вёдрах одновременно при помощи коромысла. Со  стороны  улицы двор ограждён заплотом. Это забор из кольев и переплетённых веток. Во дворе – сарай, баня, коровник, собачья будка, поленица дров. Ко  двору примыкает огород. Во время сильных морозов собаки и маленькие телята могут ночевать в сенях. В Кабанье я ни разу не видел собак на цепи, собаки свободно бегали  по всему селу. Баня  была  не у всех. У некоторых хозяев баня топилась  по-чёрному, т. е. печь не имела дымохода. Сельские жители на Урале закалённые. Я видел, как  из бани некоторые мужики выскакивали  голыми и катались по снегу.

Холодильников тогда вообще не было. Но, учитывая  уральский климат, можно было без них обойтись. Например, зимой свежее  молоко разливали  в мисочки и ставили на полку в сарае.  Замёрзшее молоко вынимали  из миски и просто складывали  на полке. В октябре месяце на Урале начиналась зима и морозы держались до  апреля, никаких оттепелей не было. Снега выпадало очень много. Сугробы были выше моего роста. Во время  игр мы даже прятались в сугробах.  Чаще всего температура была  от 30  до 40 градусов мороза, но в 1943 году целую неделю мороз держался ниже 50 градусов, а один день был – 61 градус. При таком морозе  обычно ветра нет,   дым из печных труб поднимается  вертикально  вверх, а снег под ногами сильно скрипит. В том же году  20 мая выпало много снега, но через несколько дней он растаял.

Печи топили дровами. Выбракованые старые деревья рубили в лесу,  отделяли ветки и сучья  и привозили  во двор. Затем каждое бревно укладывали на козлы и распиливали двуручной пилой на чурбачки длиной около полуметра.  После этого их топором нужно было расколоть на поленья. Берёзовые чурбачки раскалывались довольно легко простым топором, а для других пород нужно было применять колун: это более массивный клиновидный  топор .  Колун сильным ударом загоняют в чурбак, а затем  обухом обычного топора  бьют по  колуну, пока чурбак не расколется.  Юра, а иногда и я, помогали пилить дрова.   Складывали  поленья в поленницу  только Юра и я, без  участия  взрослых. С топором была связана одна жестокая шутка, которую проделывали местные ребята с новичками. Они уверяли новичка, что топор во время раскалывания дров становится тёплым, и предлагали проверить температуру топора языком. Если на морозе прикоснуться языком к топору, то язык мгновенно к топору примёрзнет. Если оторвать язык, то кусочек его останется на топоре. Будет очень больно и невозможно  будет есть в течение недели, пока язык не заживёт. Юра мне заранее рассказал про эту «шутку», и я на неё не попался.

Большинство  хозяев  держало в своём хозяйстве корову и 10 – 20 кур. Летом коров пасли на общественном выгоне. Утром пастух собирал всех коров и вёл на выгон, а вечером пригонял стадо в село, и хозяйки разводили своих коров по дворам. Сначала мне интересно было смотреть, как хозяйки доят коров. Никакой механизации дойки тогда не существовало. Хозяйка садилась возле коровы на маленькую скамеечку и подставляла под вымя подойник – специальное чистое ведро. Я хорошо помню звук, с которым тугие струйки молока ударяют в дно подойника. Для того, чтобы выдоить корову, у доярки должны быть очень сильные и выносливые кисти рук. Каждая корова имеет свой характер. Корова с неспокойным характером могла под конец дойки толкнуть ногой подойник и разлить молоко. Иногда такое происходило из-за того, что на сосках коровы были трещины или ранки, и корове было больно при дойке. Хорошие хозяйки тщательно следили за состоянием коров и перед дойкой мыли тёплой водой вымя и смазывали маслом больные места. Некоторые хозяйки даже ласково  разговаривали с коровой.   

  В Кабанье на полях выращивали  рожь, пшеницу, овёс, картофель. В колхозе имелась молочная ферма, были лошади и овцы. Имелись обширные луга, где накашивали много сена. Большую  часть работы выполняли  вручную. В селе было 2 или 3 трактора, но я сам видел, как пахали и бороновали на лошадях. Веялки были с ручным приводом. Я видел, как Рая  и ещё одна женщина  крутили большую ручку веялки. Крутить нужно было несколько часов, правда, с перерывами. Женщины  деревянными лопатами постоянно перемешивали кучи зерна на току, чтобы оно скорей высохло. Ток – это большая площадка с утрамбованной землёй, на которую высыпают зерно для просушки после обмолота. Для длительного  хранения (до следующего урожая) зерно должно быть намного суше, чем свежеобмолоченное. Ток в Кабанье не имел крыши, которая могла бы защитить зерно от дождя. Поэтому после дождя обьём работы увеличивался: перелопачивать зерно нужно было чаще, а это очень тяжёлая работа.  И дальнейшая работа на току была тяжёлой – сухое зерно нужно было засыпать в мешки и затем грузить на телеги. У меня сохранилась районная газета «За сталинский урожай» за 7 ноября 1944 года, из которой  можно узнать  об успехах колхозников в то время.  На первой странице напечатан указ Сталина по поводу 27-й годовщины революции. По этой причине вся газета  напечатана красной типографской краской. Вторая страница посвящена местным событиям. Вот названия некоторых заметок: „ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ВЫПОЛНЕНЫ“,  „ПЕРЕДОВИКИ  РАЙОНА“,  „ВЫСОКАЯ ТРУДОВАЯ ДИСЦИПЛИНА“, „СИЛА  СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СОРЕВНОВАНИЯ“, „РАБОТАЙТЕ ТАК, КАК МЫ ГРОМИМ ВРАГА“.  Из одной заметки можно узнать, что  на протяжении всей уборки 25-30 колхозников и колхозниц ежедневно выходили на косовицу. За период уборки здесь выкосили вручную 416 гектаров хлеба. Картофель выкапывали и собирали вручную. Это была самая тяжёлая работа, которая проводилась поздней осенью зачастую под дождём. Из этой же газеты можно узнать уровень урожайности сельскохозяйственных культур: средняя урожайность ржи - 9,5 центнера с гектара, пшеницы - 7, овса - 7,6 центнера. Рекордное достижение - 11 центнеров. Средний годовой надой молока  от  одной коровы - 1000 литров, рекорд - 1470. Сопоставьте это с современными данными! Теперь урожайность и надои в несколько раз выше. Оплата труда колхозников производилась выращенными продуктами и частично деньгами в соответствии  с количеством трудодней, а оплата каждого трудодня зависела от общего урожая  за вычетом обязательных поставок государству. И эта оплата была невысокой. Урал и Сибирь кормили армию. Это достигалось тяжёлым трудом не очень сытых сельских тружениц. Их вклад в достижение победы трудно переоценить..     

Я не помню, был ли в колхозе хоть один комбайн.  Хлеб  убирали  жатками, а частично вручную. При подборке хлеба и увязывании его в снопы   много колосьев падало на землю. Собирать колоски направляли школьников. Как правило, 2-3 недели в сентябре мы не учились, а работали в поле. У нас были конкуренты по сбору колосков – полевые мыши, которые питались зерном. После того, как хлеб сжали, в поле   стояли  снопы.    Когда   сноп   поднимали, то   под   ним  оказывались  сотни  полевых   мышей  и  голых  (без шерсти) розовых  мышат.  Мышам  не  приходилось заботиться о пропитании, так как на земле было много колосьев с зёрнами.

Весной в поле прямо на земле мы  находили птичьи гнёзда – небольшие углубления в земле, устланные  мелкими веточками. При виде человека  птицы, высиживающие яйца, взлетали, а мы  видели, где искать гнездо. Благодаря защитной окраске яйца  трудно было отличить от окружающей их сухой травы. Некоторые ребята собирали коллекцию  мелких пёстро раскрашеных яичек.

Молодых мужчин в селе было мало, они были  на фронте. Призывной возраст начинался с 18 лет. Но тем не менее  в  праздники, а иногда просто в выходные дни  зимой  молодые девчата и ребята - старшеклассники  устраивали катание на санях с крутого спуска, который протянулся почти от центра села мимо паровой мельницы к озеру. Для этого использовали большие сани —розвальни, предварительно сняв с них оглобли. Обычно в  розвальни забиралось столько людей, сколько могло ещё там удерживаться, и с криками и свистом они мчались вниз по спуску и вылетали на лёд озера. Затем все вместе тащили сани  вверх, и веселье  продолжалось. Благодаря уральским морозам лёд на озере был толстый и выдерживал любые нагрузки. Благодаря этим же морозам играть в снежки и лепить снежные бабы в Кабанье можно было только несколько дней, так как при сильном холоде снег не липкий.

Летом старшие ребята иногда за околицей играли в городки. Было несколько человек, которые играли виртуозно. Они могли правильно разбить сложнейшую фигуру – так называемую «бабушку в окошке». Первым броском биты нужно было выбить центральную чурку, не затронув остальные.  Там же за околицей были «гигантские шаги» - высокий столб, к верхушке которого был привязан длинный канат с петлёй на конце. В эту петлю нужно было продеть одну ногу и сделать короткую пробежку, удерживая канат в натянутом состоянии. Затем нужно было поджать ноги и, благодаря центробежной силе, можно было пролететь вокруг столба значительное расстояние. Иногда  запускали  воздушный змей, который представлял собой рамку из тоненьких реек, оклееных газетой. Чаще всего  играли в чижика. Чижик – это заострённая с двух сторон палочка длиной сантиметров 10. Чижик укладывают наклонно на другую палочку и ударяют по верхнему концу битой. Чижик, крутясь, взлетает вверх. В этот момент по нему нужно ударить битой так, чтобы он улетел как можно дальше. Было ещё одно развлечение – ходить на ходулях. У некоторых ребят были небольшие ходули – детские. Я очень быстро научился ими пользоваться.

В футбол или волейбол в селе не играли, так как ни у кого не было мяча. Иногда младшие ребята пытались играть самодельным мячом, представляющим собой полотняный мешочек, набитый тряпками. Мячи в Советском Союзе были дефицитом ещё лет 10. Свой первый мяч я купил в 1954 году.

У нас в селе был деревенский дурачок по имени Пантюша. Он был очень добрый и старался всем услужить, но был  явно недоразвитый.   И вот из Шадринского  военкомата  ему прислали повестку - его хотели призвать  в армию. Он никогда не выезжал из села. Когда очередную партию   молодых ребят  призывного возраста отправляли  в армию, то Пантюшу отвезли в Шадринск. Через 3 дня он вернулся в Кабанье, его признали негодным к службе. Пантюшу переполняли впечатления о  впервые увиденном  городе и о прохождении медкомиссии. Вместо звука  Ч он произносил  С:

- А насальников-то, а насальников-то   там полно!!! А морды  у всех – воо!! – (и руками  показывал, какие толстые  лица  у  начальников). А  затем неожиданно  добавлял:

- Такие  морды за три дня  не  обс...реш. Нет, не скоро  война  консится.

 

Ещё два события обсуждались во всей деревне и отложились в моей памяти. Одно из этих событий  трагическое. Двое ребят  играли с охотничьим ружьём отца. Их отец был на фронте, а мать – на работе в колхозе. Дети видели, как отец обращался с ружьём, и решили зарядить его. Произошёл выстрел, один из братьев получил смертельное ранение в живот. Сразу же прибежала соседка, но спасти мальчика было невозможно.

Другое   событие  было  связано  с  войной.  В    деревню   приехало несколько грузовых автомобилей  с  военными.   Эта   новость   сразу  же разнеслась  по  всей деревне, и  к сельсовету  собрались все дети и несколько стариков. Оказалось, что  это   приехала миномётная      рота  и   будет  у  нас проводить  учения.  Солдат  разместили  по  избам,  а  на   следующее  утро  они установили   миномёты  за   околицей,  огородили  флажками  большое  поле недалеко    от  деревенского  погоста    и   начали   стрелять.   Жителям    строго- настрого было  запрещено  подходить    не  только  к  огороженному  полю, но и к погосту  и  к позиции  миномётчиков.  Невзирая  на  запрет,  все  сельские ребята   целыми   днями крутились   возле   миномётов.   Через   неделю военные уехали, а  мы  все   кинулись разыскивать   осколки от  мин.  Мне посчастливилось  найти  не  только осколки,  но   и  несколько  целых хвостовиков  от  мин.  Эти  трофеи  добавились  к  тем осколкам от зенитных снарядов, которые я привёз из Днепропетровска.

В селе было несколько охотников. Дичи в то время было много, никаких охотничьих билетов и лицензий на отстрел не требовалось. В лесах водились зайцы, лисицы, волки и много птицы. Трудно было достать готовые патроны. Обычно охотники снаряжали патроны сами. Металлические гильзы использовали многократно, порох и капсули покупали, а дробь делали сами из свинца. Этот процесс я наблюдал несколько раз. На каком-либо огне, чаще всего на костре, разогревают банку с кусочками свинца до тех пор, пока весь свинец не станет жидким.  На некотором  расстоянии от огня ставят ведро с керосином. Над этим ведром один человек держит  специальную лейку с маленьким отверстием внизу. Другой человек  в эту лейку наливает жидкий свинец. Свинец  выливается тоненькой струйкой, которая распадается на капли. Эти капли падают в керосин и затвердевают – получается дробь. Если вместо керосина применить воду, то скорость охлаждения свинцовых капель увеличивается и дробь получается некруглой. Такая дробь при выстреле разлетается в стороны, как говорят охотники,  „не даёт кучности“.

Хочу описать ещё одну сторону деревенского быта.  В некоторых сельских семьях  ели  по-старинке. Я помню,  как  обедали  хозяева, у которых мы жили. К обеду по выходным дням собиралась почти вся семья—человек 6-7. Все усаживались за стол в горнице и мать ставила на стол   большую миску со щами или с супом . Каждый брал свою деревянную ложку и ломтик  хлеба. У отца—самая большая ложка. В некоторых домах  в горнице висели иконы, но я не помню, чтобы перед едой кто-то молился. Отец начинаел есть первым, затем все строго поочередно зачёрпывали из миски и  сразу под ложку подставляли хлеб, чтобы ни одна капля еды не пропала, и так вместе с хлебом подносили ко рту. На второе почти всегда была картошка в мундире.

На стол ставили большой (литров на 5) чугунок  с картошкой, каждый брал картофелину, чистил, макал в солонку и ел. Если в семье имелась корова, то обед иногда запивали  молоком. Но чаще молоко с кусочком хлеба было на ужин.. В праздники или в выходные хозяйки иногда пекли шаньги. Шаньга —это круглая пластинка теста с приподнятыми краями, на которую  выложено картофельное пюре, смазанное яичным желтком. Такими выпечёнными в печи шаньгами питались благополучные семьи.

Однажды, уже ближе к концу войны, одна семья из нашего села получила с фронта от своего сына посылку. Там среди всяких вещей находилась коробочка  весом  грамм 200  с  каким-то желтоватым  порошком. Никакой записки не было. Они сначала  решили, что это сахарин, но на  вкус  порошок  не  был  сладким. Я не знаю, что  они сделали с порошком, но спустя  какое-то время они получили от сына письмо, в котором он  сообщил, что это  сульфидин. Сульфидин  в то время был новейшим  очень эффективным  противовоспалительным лекарством. Это было первый  препарат из ныне многочисленного семейства  сульфаниламидов. Эта коробочка в то время  стоила  очень дорого.

Большинство людей в селе  было одето очень бедно, одежда старая, заштопанная, залатанная. Особенно тяжело приходилось с обувью. Зимой можно было ходить только в валенках, они у всех были старые, подшитые. Неподшитые валенки вспоминаются в связи с песней, которую пела Лидия Русланова: «Валенки, валенки…». Современная молодёжь не представляет себе, что такое подшитые валенки. Это валенки с сильно изношенной подошвой, на которую пришиты 2-3 слоя, отрезанные от голенища совсем  старых валенок. Старые неподшитые валенки чаще всего имели на подошве дырки. Кстати, изготовитель валенок на уральском диалекте называется ПИМОКАТ, валенки катают из шерсти.

Возвращаюсь к военным годам. Иногда валенок не хватало на всех членов семьи, и их носили по очереди. Зимой на улице работали в ватных брюках, стёганой ватной фуфайке, шапке- ушанке, рукавицах. На Урале говорили не  фуфайка, а «куфайка». Во время войны фуфайка была стандартной одеждой, её носило в СССР много людей - и мужчины, и женщины. Фуфайки  были только чёрного цвета и, по-моему, только одного размера. Для женщин они были велики, поэтому все женщины подворачивали рукава.

Когда при температуре ниже 40 градусов выходишь на улицу, то брови  и ресницы покрываются инеем – это конденсируется  пар от дыхания — а потом уши замерзают так, что кажется: они вот-вот отвалятся. Поэтому  шапку-ушанку необходимо  завязывать. При сильном морозе снег под ногами громко скрипит. Если необходимо долго ехать на санях, то желательно поверх фуфайки надеть доху – длинную шубу мехом внутрь -  но доха была редко у  кого. Тем, кто много ездил зимой, доху выдавали в сельсовете. Если дохи нет, то каждые полчаса необходимо соскакивать с саней  и  бежать рядом с ними, пока не согреешься. Кочевые  казахи, которые иногда приезжали  в село, одевались теплее. У них был меховой полушубок, на голове - маленькая ватная шапочка, и поверх неё  -большая меховая  шапка с полями — малахай. У нас  тёплой одежды  было мало.

Между тем занятия в школе тогда не отменялись даже при сильном морозе. Интересно, что руки у меня никогда не мёрзли, я всегда  обходился  без перчаток. Мама для нас сама что-то перекраивала и перешивала из своей одежды. Необходимо заметить, что на внешний  вид, на одежду никто тогда не обращал внимания. Но имелось одно исключение. Большая часть жителей зимой носила валенки  с портянками, а летом – сапоги с портянками. Молодые девушки, а иногда и парни, считали высшим шиком носить портянки, кромка которых имеет украшение в виде узора или кружева, причём это украшение должно выглядывать из сапог.

В  наших  бумагах я нашёл фотографию  маминой знакомой  Вали на своём рабочем месте – в магазине сельпо. Фотография сделана в 1944 году, на ней можно увидеть весь скудный ассортимент сельского магазина, видно  качество хлеба, который разрезает Валя. Кроме хлеба видна бутылка со спиртным (все другие жидкости  отпускали в тару покупателя), рубашки, валенки, ватные брюки.  Валя работает в пальто – в магазине очень холодно. Наибольшим спросом у сельских жителей пользовалась водка, керосин, стёкла для керосиновых ламп, мыло, спички, чай, пищевые концентраты. Чай тогда был плиточный прессованный. Он пользовался большим спросом у кочевых казахов, которые добирались до наших мест. Пищевые концентраты – это прессованная  в виде плиток по 200 грамм каша: перловая, пшённая, гречневая. Товары в большенстве своем были дефицитны и продавались по карточкам.

Многие мужчины курили. Табак у каждого курильщика рос на огороде. Табачные листья нужно было высушить и мелко нарезать. Затем  нужно оторвать ровный кусочек газеты, насыпать табак, свернуть самокрутку или „козью ножку“ и поджечь. Местный табак – самосад – был очень крепкий: махорка имела ещё другое название – горлодёр. Главным дефицитом были спички.

Для  добывания огня каждый курильщик имел в кармане кремень (камень из твёрдой кристаллической породы), кресало и трут. В качестве кресала служил зуб от жатки, сделанный из закалённой стали.  Трут — это высушенный кусочек гриба-трутовика, который растёт на стволах деревьев. Трут прижимают к кремню, а другой рукой кресалом ударяют по кремню  скользящим движением. При этом сыпятся искры,  и трут  начинает тлеть. После этого огонёк нужно раздуть и можно прикуривать. Бензиновые зажигалки появились в конце войны. Они были сделаны из винтовочных гильз.

В октябре 1943 года Красная Армия освободила Днепропетровск. Однако выехать туда можно было только после получения специального разрешения. Это ограничение было связано с тем, что много жилья в городе было разрушено, жить было негде, снабжение было не налажено. Только в 1945 году можно было ехать домой без разрешения.

 Всё время мы ждали писем от отца. Последнее письмо отец отправил 16 июля 1941г. Мама писала в город Бугуруслан в центр регистрации эвакуированных. Если бы отец писал нам, то там он бы узнал наш новый адрес. Но писем не было. Примерно через год после перезда на Урал мы получили письмо от папиного брата Ёни, жившего до войны  в Харькове. Дядя Ёня нам  написал, что в августе 1941г, ещё в Харькове, он получил от папы письмо (в это время мы уже уехали из Днепропетровска). Конверт от этого письма с папиным адресом дядя Ёня нам прислал. По этому адресу мама отправила из Кабанья не меньше 10 писем, однако из воинской части ответа не было: очевидно к тому времени этой части уже не существовало. Мама писала запросы о местонахождении отца в  Главное санитарное управление Красной Армии и в другие инстанции,  но оттуда приходили ответы, что местонахождение военврача Марголиуса П.Д.  неизвестно. У меня сохранились все ответы  на мамины запросы – это 19 документов. Необходимо отметить чёткость работы государственных учреждений и почты: на все запросы мама получила ответы. И это в условиях военной разрухи и бомбёжек коммуникаций. Только после того, как мама написала письмо лично заместителю председателя Совета Министров СССР маршалу К.Е. Ворошилову, в 1946 году, уже после окончания войны, мы получили документ о гибели отца. Там было написано, что  военврач Марголиус П.Д., находясь на фронте, пропал без вести в сентябре 1941 года и на основании этого документа можно ходатайствовать о назначении пенсии. В 7 лет я остался без отца. После нашего возвращения в Днепропетровск к нам зашёл папин сослуживец доктор Мезенцев и рассказал, что он видел папу  в окружении под Харьковом. Известно, что всех попавших в плен евреев  фашисты расстреливали. Через несколько месяцев после получения извещения мы начали получать пенсию.

В 1944 году Рая уехала в Свердловск, куда её пригласили знакомые, и устроилась там на работу.

8 мая 1945 года  в конце дня из райцентра Батурино позвонили в наш сельсовет и сообщили об окончании войны. Эта весть мгновенно распространилась по всему селу. Люди выбегали на улицу, кричали, смеялись и плакали. На следующий день к нам в село привезли  специальный выпуск газеты из нашего нового райцентра  Батурино. Эта газета у меня сохранилась. В селе  провели праздничный митинг. Вспомнили многих мужчин, которые ушли из села на фронт и погибли. Интересно отметить следующий факт. В этой газете опубликован  Указ Президиума Верховного Совета СССР  « Об объявлении 9 мая праздником победы», где предписано считать 9 мая нерабочим днём. Однако вскоре по  решению  Сталина выходной день 9 мая отменили. Народ всё равно считал этот день выдающимся  праздником и отмечал не только дома в кругу семьи и соседей, но и на работе в рабочее время (правда, при закрытых дверях).Полностью восстановили празднование 9 мая к двадцатилетию Победы в 1965г.    Летом 1945 года Рая приехала к нам в Кабанье и увезла меня к себе. Мамин заработок был небольшой, пенсию за отца мы ещё не получали. Забирая меня к себе, Рая облегчала материальное положение нашей семьи. Когда Рая оформляла моё проживание в Свердловске, то записала меня во все документы, в том числе и в свой паспорт, как своего сына. Таким образом, я,  наверное, единственный человек, официально имевший одновременно две мамы. Рая не просто числилась моей мамой, она фактически всю жизнь относилась ко мне, как к своему сыну. Запись в Раином паспорте, что я её сын, так и осталась.

Благодаря тому, что я был официально зарегистрирован как житель Свердловска, я получал продуктовые карточки, без которых продукты в магазинах купить было нельзя. Живя в Свердловске с Раей, я питался лучше, чем в Кабанье, почти постоянное желание что-нибудь съесть исчезло.

Рая работала в Свердловске на… концервальной фабрике. Какому-то бюрократу пришло в голову обогатить великий русский язык новым не очень благозвучным словом. Слово  „концервальный“ составлено из двух слов: концы и рвать. Концы – это тряпки, которыми протирают от консервирующей смазки и грязи  различные механизмы, в том числе военные: танковые и  самолётные двигатели, артиллерию. Эти тряпки получают после разрезки или разрыва ткани. Это было побочной  продукцией фабрики.  Название одновременно маскировало секретную продукцию, которую выпускала фабрика – военное обмундирование. Слово концервальный никакой шпион не мог расшифровать.

 Мы жили в трёхэтажном  деревянном доме рядом с фабрикой на окраине Свердловска – в самом последнем доме на Елизаветинском шоссе. Из нашего окна виднелись Уктусские горы и большой лыжный трамплин, на котором проводились всесоюзные соревнования.  Из центра города в нашу сторону была протянута одноколейная трамвайная линия с  несколькими разъездами, на которых трамвай всегда стоял, ожидая, пока проедет встречный вагон.

 В нашем доме жило ещё двое ребят моего возраста, с которыми  я  дружил: Попов и  Вайнштейн.  Почти всё время  после школы мы проводили вместе, и у нас появилось общее увлечение: мы начали собирать марки. Марки можно было снять со старых конвертов, причём письма с фронта для этого не годились, т. к. почта за их пересылку денег не брала, и марки на них не нужно было наклеивать. Рая принесла мне с работы толстый прейскурант на изделия из цветных металлов и сплавов, который служил мне альбомом для марок. С тех пор я помню многие названия различных бронз и латуней.

Теперь я понимаю, что переезд в Свердловск и жизнь с Раей оказали большое влияние на формирование моего характера. Рано утром Рая уходила на работу, и я был предоставлен самому себе. (Своих детей в таком возрасте мы ещё контролировали, и это, наверное, не пошло им на пользу). Я ехал в город, осматривал его, иногда посещал дворец пионеров, иногда с ребятами  лазил по свалке военной техники. Когда начались занятия в школе, то выполнение домашних заданий у меня занимало очень мало времени, т. к. устные задания я никогда не учил, я запоминал обьяснения учителя.  

Свердловский Дворец пионеров располагался в старинном особняке. Я думаю, что это был знаменитый Ипатьевский дом, в котором расстреляли царскую семью, или очень на него похожий. Тогда об этом не говорили. В широком коридоре возле стен были выставлены богатства недр Урала: большие глыбы малахита, железной руды, угля, огромные кристаллы горного хрусталя. На Урале также добывали золото, платину, серебро, драгоценные камни.

В Свердловске я  впервые  попал  в кино. Один из кинотеатров в городе назывался СОВКИНО (советское кино). Первые фильмы, которые я посмотрел, это „ВЕСЁЛЫЕ РЕБЯТА“,  „БАГДАДСКИЙ ВОР“,  „СЕСТРА ЕГО ДВОРЕЦКОГО“. Во время  просмотра „ВЕСЁЛЫХ РЕБЯТ“ я так смеялся и подпрыгивал, что подо мной  сломалось сиденье.    

Во дворе нашего дома  находился гараж фабрики. Я и ещё некоторые ребята часто  там крутились: у меня уже тогда появился интерес к технике. Мне было интересно смотреть, как ремонтируют машины.  Я до сих пор помню устройство двигателя пятитонного грузовика. Иногда мы немного помогали шоферам.

За  концервальной фабрикой, уже совсем за городом, находился завод ВТОРЧЕРМЕТ, на котором перерабатывали металлолом. Рядом с  заводом было проложено несколько железнодорожных путей, вдоль которых складывали привезенную с фронта разбитую военную технику. Технику разгружали и складывали в кучи по  видам: отдельно танки, автомобили, самолётные двигатели, самолётные   крылья. Каждая куча металлолома  была высотой в несколько метров и длиной около километра. Забора и охраны никакой не было, мы с ребятами могли залезать, куда хотим.  На свалке я  подобрал себе слесарный инструмент. Два гаечных ключа из той коллекции у меня есть до сих пор. Рассказывали, что кто-то нашел там золотые часы. Наибольший интерес у ребят вызывали, конечно, танки. В одной куче находился немецкий тяжёлый танк ТИГР без башни, а на него сверху  поставили какой-то маленький танк, почти целый. В него можно было залезть и поворачивать башню и пушку, можно было усаживаться на место водителя, нажимать педали и двигать рычаги. Затвор у пушки был закрыт и там был заклинен снаряд. Эта «игрушка» нам доставляла наибольшее удовольствие. Имея набор инструментов, можно было отвинчивать интересные детали. Рассказывали, что  некоторые умельцы из разбитых машин собирали для себя целые автомобили. Интересно, что через 10 лет игры в танкистов превратились в реальность: я действительно управлял танком и стрелял из танковой пушки – в военных лагерях.

В сентябре я пошёл учиться в 4 класс. Школа была довольно далеко от дома, она стояла в лесу в отдалении от других домов.  Школа была переполнена, не хватало классных комнат, поэтому наш класс занимался  в кабинете биологии. Вдоль стен были расставлены шкафы, в которых стояли банки с заспиртованными животными, а возле задней стены  в шкафу находился человеческий скелет. Ребята привязали к нижней челюсти скелета верёвочку и поверх дверцы шкафа протянули её к  задней парте. Если дёрнуть за верёвочку, то скелет щёлкал челюстями. Особенно интересно было делать это на уроке.      

В 4 классе  уже учили иностранный язык, это был немецкий.  От первого изучения немецкого языка у меня   в памяти  осталась фраза: Anna und Marta baden. К этому ещё можно добавить десяток немецких  фраз из книг о войне. В Днепропетровске иностранный язык – английский – начали изучать только в 5 классе. В Свердловске у меня впервые появился интерес к электронике. Кто-то из приятелей  дал мне наушник и две радиолампы. Я помню маркировку этих ламп: 2Ф2М  и 2С2М , это батарейные пентод и триод. Затем  этот интерес превратился в моё постянное хобби,благодаря которому  я поступил во второй институт.

В октябре 1945 года из армии был демобилизован дядя Арон. Он был рядовым солдатом и воевал все 4 года, прошёл всю войну. Конец войны он застал в Чехословакии в городе Падеброды. Арон был награждён орденом «Слава» и медалью  « За отвагу», которыми награждали только за личное мужество в бою. Медалью «За отвагу» награждают только рядовых солдат. Арон участвовал в захвате вражеского штаба с генералом во главе и привёз несколько рыцарских офицерских крестов. Арон был не очень разговорчивым. Я сейчас очень жалею, что тогда не расспросил его о военных годах.

Мне Арон подарил великолепный электрический фонарик, который лежит сейчас в моей тумбочке,  и коричневую эсэсовскую рубашку. Материал рубашки был сверхпрочный, на пуговицах была выдавлена свастика, а на груди имелось нескольло дырочек, аккуратно обмётаных нитками – для крепления наград. Мама перекрасила рубашку в чёрный цвет, заменила пуговицы, и я носил её лет 5. Арон первым из нашей семьи вернулся в Днепропетровск, затем  приехали бабушка, Юра и мама. Рая и я вернулись 31 декабря 1945 года. Я прожил на Урале  1574 дня, в том числе 1348 дней во время войны и 226 – после её окончания.

 


 

 





<< Zurück | Gelesen: 336 | Autor: Марголиус А. |



Kommentare (0)
  • Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
    Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich


    Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

    Zur Anmeldung >>

dlt_comment?


dlt_comment_hinweis

Autoren