RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 Евгений Сапегин

КЛОЧКИ ПАМЯТИ


Мои друзья часто с восторгом мне говорили: «Вот у тебя память! Столько помнишь…!»  Конечно же, мне лестно получать такую оценку своих возможностей… но они и не подозревают, как ошибаются! Как я кляну себя за то, что ничего толком не помню, за то, что не писал дневников! Мой лучший, умнейший и талантливейший друг Вилли Альбрехт не поленился перепечатать на машинке нашу с ним переписку – все наши письма, которыми мы обменивались в течение нескольких лет, когда после окончания музучилища работали и жили в разных городах. И потом, когда он уехал в Германию на ПМЖ… Видимо, предчувствуя свою смерть, он отправил этот  кропотливо исполненный  документ  мне… Он понимал, что нельзя полагаться только на память, надо свои воспоминания сохранять на бумаге.

 

Так что же это такое – память? Когда я пытаюсь думать о своей памяти, я представляю некий архив – этакий промозглый подвал с кучей сваленных в кипу нужных и ненужных бумаг, которые не разобраны и не рассортированы. И когда мне предлагают «покопаться в памяти», я представляю себе именно такую работу – листать огромное количество истлевших манускриптов, в которых ничего не разобрать, на которых нет  ни даты, ни пометок…  Да и сам подвал – тёмный, подтекающий, и не всегда только водой… Так что для того, чтобы «копаться в памяти», нужно как минимум иметь… память! А вот с этим-то и проблема. Увы, от памяти остались только жалкие клочки. Помните, у Райкина? «Вот здесь помню, а тут нет…». К сожалению, «здесь» – только клочки, а «тут» – пустое помещение. Ну, попробую эти клочки как-то реализовать и собрать в какое-то подобие рассказа...


Первый клочок. Мне где-то около трёх лет, может – чуть меньше. Мы во времянке – значит, после землетрясения. Теснота. Я стою в кроватке с зарешеченной деревянной стенкой и очень хочу принять участие в общем разговоре. За столом довольно много народа, все смеются, шутят. Видимо, что-то пьют, едят. Всё пространство маленькой комнатки забито людьми, сидящими вокруг стола. Прямо у моей кроватки сидит моя тётушка Фая и тоже хохочет. Во мне растёт и крепнет стойкое ощущение, что и мне как-то надо принять участие – сказать пока ничего не могу, но какую-нибудь проказу выкинуть хочется. Тётка сидит, облокотившись на мою загородку, подцепила варёную картофелину и, поддерживая левой рукой за локоток правую, ту, что с вилкой и картофелиной, что-то рассказывает. Мой брат - подросток, скучая, сидит напротив, жуёт и смотрит на меня с тайной надеждой, что я «чего-нибудь  выкину». Мне показалось, что «двигаюсь в нужном направлении». Я тихонько картофелину с вилки снял и отправил в рот для дегустации. Лёнька стал хохотать, когда тётка засунула в рот пустую вилку…

Мне было очень весело, как и остальным. Может, тогда и проснулось это пресловутое «чувство юмора»?


Это, так сказать, первичная память – то, что я сам помню. Но есть ещё, я бы сказал, вторичная память. То есть то, чего я помнить никак не мог, потому что это детские воспоминания о рассказах родителей и брата, но они оставили такие яркие картинки в моей памяти, будто я присутствовал при этих событиях.


Я никогда не видел нашего «пса». Я только недавно родился, может, и видел его, но только в воображении. Но всегда в своих «вторичных воспоминаниях» думал, что его надо обязательно называть псом в кавычках. Его звали Гномочка. Сами понимаете, что такое имя, да ещё с уменьшительным суффиксом «очк», многое говорит о его размерах. Мама называла Гномочку нянькой, потому что едва я начинал хныкать, как он выбегал из комнаты и начинал громко звать маму… Отец где-то раздобыл сосиски! О! – Это было большое событие в голодные времена. И какое же было разочарование, когда выяснилось, что они оказались несвежими… Мама сказала, что это есть нельзя. Опечаленный отец вытащил свёрток на улицу и решил устроить Гномочке пир... Но тут подбежал дворовый мохнатый Дружок, и пока Гномочка облизывался, тот мгновенно проглотил все сосиски, не жуя! Гномочка разочарованно понюхал место, где лежали сосиски, и только грустно смотрел на отца своими большими глазами. Отец ругнулся, проклиная свою недогадливость – вот, оставил своего любимца без лакомства! Но тут произошло следующее: у Дружка вдруг появилось «очень глупое выражение морды лица», и у него из пасти выскочила сосиска, которую тут же сжевал Гномочка. Потом выскочила вторая сосиска. Гномочка и тут не опоздал! За второй не замедлила выскочить третья – тут зрители, которые  уже начали хохотать, получая массу удовольствия от зрелища, стали спорить: выскочат ли все сосиски или столько, сколько нужно, чтобы удовлетворить Гномочку…


Я и мой старший брат. 1949 г.

 

 … Я перешёл в другой «отдел» памяти, и там тоже нашёл кое-какие «клочки».  Да… в те далёкие времена мы, домочадцы, с большим удовольствием слушали по вечерам, как отец вслух читает (с не меньшим удовольствием) что-нибудь из Майн Рида или о приключениях Ходжи Насреддина. Или рассказывает о каких-нибудь смешных случаях, которые происходили во время его гастрольных поездок. Он рассказывал о каком-то таинственном городе, который находится на берегу моря и называется Красноводск! Мне казалось, что город с таким названием должен находиться на берегу Красного моря. Я же слышал по радио, что упоминают Чёрное море, Белое, а в сказках дело происходит всегда на берегу Синего моря. В моём воображении создался прекрасный, просто сказочный разноцветный мир. Я даже подумал – надо папу попросить, чтобы он в следующий раз привёз бутылку с водой из Красного моря! Наверное, это и есть красный лимонад, который мы пили в гостях у тёти Аллы... Но  мой старший брат быстро меня опустил на землю и снисходительно сообщил, что морская вода везде такая же, как и в кране и в бассейне, только противного вкуса и солёная. Ну вот, только о чём-нибудь хорошем подумаешь…


Отец рассказывал, как они ездили в Красноводск на гастроли и всей группой пошли к морю. День был жаркий, естественно, все захотели искупаться. Берег был «дикий», совершенно не оборудованный раздевалками. Кто-то же должен был караулить снятую одежду! Певец Грехов, конечно же, охотно согласился присматривать за вещами, тем более, что он, оберегая свой драгоценный голос, ни за что не пошёл бы в холодную воду. Он стоял, поглядывая то на плывущих артистов, то на одежду, отданную ему на сохранение, помахивая веером и улыбаясь плещущимся в море счастливым коллегам. Море было в этом месте довольно мелкое, и для того, чтобы по-настоящему поплавать, надо было довольно далеко пройти по меляку. В это время внимание Грехова привлекла одна колоритная пара – очень симпатичные парень и девушка не торопились идти в воду, а начали совершать какие-то акробатические действия, делали какие-то кульбиты, девушка забиралась на плечи партнёра, потом делала сальто и аккуратно приземлялась. Все, кто находились на пляже, с восторгом наблюдали за бесплатным аттракционом, награждая аплодисментами каждый интересный трюк.

 

 

Пока все глазели на акробатов, за спиной обмахивающегося веером Грехова пара парней быстро очистила все карманы вещей, которые должен был охранять незадачливый певец. Никто ничего не видел, все были увлечены «цирком». Зато с моря хорошо это было видно. Но они были слишком далеко, крики их до берега не долетали. Они пытались жестами показать, что Грехову надо оглянуться и посмотреть на вещи – показывали  на глаза, потом руками показывали в сторону вещей! А он, думая, что они привлекают его внимание к акробатам, улыбался, кивая – да, мол, я смотрю, красиво работают ребята.

Когда купающиеся добежали до своих вещей, карманы оказались пустыми, исчезли и все часы. Акробатов тоже след простыл…

 


Время в детстве двигается не спеша, хочется его подтолкнуть – ну, когда же я вырасту? Когда же в школу пойду?.. Наивная простота…  Сейчас вот только что вроде бегал в трусах босиком целый день, потом взглянул в зеркало… Это  что за старик седой на меня из зеркала смотрит?! Да-а… И не заметил, что жизнь пролетела, как миг… как МиГ-29!…  

 

 

Пошёл я в первый класс в 54-м году. Конечно, это уже другой ярус жизни. Детство ещё не кончилось, но уже начинаешь себя понемногу чувствовать «слегка взрослым». В первом классе я… влюбился! Конечно, Валя Пятковская была отличницей, не влюбляться же в двоечницу! Мой закадычный друг Сашка Дунин, мой одноклассник, по секрету мне сообщил, что он тоже в неё влюбился! Ну, мы были в таком возрасте, что нам было наплевать на ревность (мы и не понимали, что это такое). Тем не менее я ощущал некоторое преимущество – ведь  я был отличник, а Сашка весьма посредственно учился. Стало быть – я умнее. О красоте я совсем и не думал, какое это имеет значение? Мой старший брат, значительно лучше меня разбирающийся в таких делах, менторским тоном сказал: «Девчонки любят не умных, а красивых!» Тут я забеспокоился: а что значит – красивый? И однажды услышал, как моя мама жалуется своей подруге тёте Алле, что какая-то её знакомая тётя Маша, увидев меня маленького в колясочке, сказала:

 –  Фу, у тебя опять некрасивый сын!

Всё! Жизнь дала трещину! Я стал простаивать перед зеркалом в попытках увидеть себя со всех сторон… Увы! Тётя Маша была права! Прощай, любовь! Прощай, Валентина!..

 

… Я учился в 3-й школе. В 55-м или 56-м году, не помню точно, но как-то во время урока – кажется, это был урок русского языка – в тишине мы писали диктант. И вот в этой тишине слышны были какие-то необычные звуки – окна были открыты, было жарко. Звуки были такие, будто где-то далеко кто-то играет в «войнушку» – еле слышные очереди игрушечного автомата. Каким-то краем сознания, весь занятый диктантом, я всё-таки подумал: «Надо же, у кого-то уже есть такая игрушка, точно умеющая производить такие реальные звуки! Как настоящие, только очень тихие!» На переменке мы услышали также и звуки реактивных самолётов. Мы тогда не пропускали ни одного самолёта, задрав голову, следили за каждым пролетающим аппаратом. А тут сразу два или три самолёта высоко кружат в небе – этакие еле видные крестики! Потом кто-то из пацанов заметил, что кружат они вокруг большого воздушного шара. Оттуда были и слышны очереди. Мы сообща решили, что это какие-то учения воздушного боя. Перемена закончилась, мы побежали на следующий урок и очень быстро забыли о своих наблюдениях.

 

Где-то через две-три недели жителей нашего района настоятельно пригласили посетить клуб шёлкомотальной фабрики рядом со Вторым парком, в котором была расположена интересная выставка. Мы вместе с родителями пришли на выставку. Было действительно интересно. Было выставлено американское шпионское оборудование и огромные мешки спущенных воздушных шаров. Лекция, сопровождавшая экспозицию, поясняла, что всё это было захвачено в наших краях. Я сразу же вспомнил те «учения», которые  мы наблюдали со школьного двора. Уровень адреналина подскочил до предела, надо было срочно поговорить с друзьями!

 

… Несмотря на неспешность хода времени (как мне казалось), но оно пришло к тому моменту, когда мне понадобилось поступать в музучилище. Тут стало ясно, что я вырос из всех штанов, которые мама перешивала из отцовских брюк и брюк моего брата. Почему-то у меня ноги росли быстрее всего. И даже какое-то время потом мы с братом покупали одинаковые костюмы, но разного размера. И менялись брюками… Так  насчёт штанов... Мама рассказывала:

–  Как хорошо было раньше, в деревнях дети всегда ходили в длинных рубахах, но без штанов!

А мамин брат, дядя Вася, с серьёзным видом добавлял:

–  Ага… ну, вот одному подросшему уже парню решили сшить штаны. Купили материал, и мать сшила штаны. Парень решил гоголем пройти по деревне, похвастаться. А штаны забыл надеть... Вот идёт по улице, поднял рубаху: «Ну как?» Девки прыснули: «Хорош!»  А он гордо так (думая о материи): «То-то! Ещё пол-аршина дома осталось..!»

 

… Мы жили на углу Свободы и Андижанской. В студенческие годы у нас по вечерам собирались друзья. Почему так привлекательны были эти вечера? Да потому, что у нас всегда было весело! Весело было без помощи спиртного (большая редкость в те времена). Думаю, что и присутствие моего старшего брата составило немалую долю привлекательности этих «собраний». Он был всегда центром всех компаний. Его искрометный юмор, неисчерпаемый запас всевозможных забавных историй превращали любой вечер в праздник. Вспоминаю один такой вечер. Приехали на каникулы наши приятели. Юрка Радько и Вовка Лекомцев, студенты киевского авиационного института, прикатили к нам на мотороллере.

 

... Шутки, смех, уже поздно, наши друзья собираются уезжать. Вдруг небо окрасилось ярким алым цветом, где-то на юго-западе послышался слабый треск, взметнулся сноп искр. Ясно:  где-то недалеко – пожар. Юрка сказал:

–  Я никогда не видел пожара. Поехали, посмотрим?

–  Давай! –  Это слово сказали шестеро, то есть все!

Юрка поколебался пару секунд:

–  А, залезайте!

 

И залезли! Это невероятно, но мы поехали всемером на мотороллере! Самое смешное то, что на улице оказался милиционер. Он поднёс свисток ко рту, но передумал и стал считать нас с помощью руки, в которой был свисток. Пока он считал, мы уже проехали до следующего перекрёстка и повернули направо.

 

Посмотрели на пламя. Пожар как пожар – горел овощной склад рядом с нашей школой. Самое интересное было то, что никто не пытался его тушить. Не было ни одного пожарного, а пожарная каланча – на соседней улице.

 

Вспомнился и ещё один случай с нашими авиаторами-студентами. На летние каникулы они приехали с киевскими друзьями – Романом и Тарасом. Тарас оказался настоящим гигантом – красивый малый, богатырь, что называется, кровь с молоком! Договорились в воскресение поехать на озеро  купаться. Мы с братом присоединились к авиаторам и на двух машинах отправились на пляж. Мы – на Юркиной отцовской «Победе», а Вовка с Тарасом – на новеньком «Запорожце». Естественно, тоже отцовском. Причём, отец Вовкин, ас-лётчик, на машине ездить не умел, и прав у него не было, поэтому  машина в основном простаивала в гараже. Тарас явно был сделан не для такой машины – мы его еле втиснули в «горбатый» автомобиль. Покупались, подурачились, потом решили машины поставить в более удобное место. Тут Тарас попросил Вовку:

–  Дай, я переставлю, заодно прокачусь за рулём! –  Вовка кинул ему ключи, а мы пошли по берегу озера.

 

Десять минут, двадцать минут прошло – нет ни Тараса, ни «Запорожца». Вовка решил, что тот заблудился и не понял, куда мы перебрались. Встал и пошёл искать. Через полчаса услышали натужный звук двигателя грузовой машины. Потом на бархане появился Вовка, машет нам рукой: идите сюда, мол! Подошли – картина..! Грузовик. Сзади на верёвке – что-то на колёсах отдалённо напоминает «Запорожец», но сплющенный – крыша где-то над моторным отсеком, стёкол нет ни одного. А за рулём – ухмыляющаяся физиономия Тараса, торчащая из проёма лобового окна, которое превратилось в люк, как в танке. Чудо из чудес! Мы его еле впихнули в машину, машина не один и не два раза перевернулась, а он вылетел из кузова при первом же ударе! И на нём не было ни царапины! Мы никак это не смогли прокомментировать…

 

…Пролетели годы учёбы, не знаю, то ли часы стали шибче ходить, то ли Земля стала быстрее крутиться, но время стало наращивать бег – учёба в училище, гастроли по городам СССР, потом работа в музшколе города Керки. Городок неказистый, но невероятно уютный. Я часто себя спрашиваю: а не совершил ли я роковую ошибку, вернувшись в Ашхабад? О времени работы в этом маленьком городке я написал в нескольких рассказах под общим названием «Городок». А сейчас ограничусь отрывком из письма моему другу:

«… Будинского  (директор) нет. Уехал в Ашхабад. А я, как дурак, приехал в Керки. А ты, дурак, приехал в Кум – Гад.

Вот. Полина (хозяйка квартиры) где-то гуляет. Ушла в субботу, глядишь – скоро понедельник, а её всё нет. Приглашена на 4 тоя! А я не пошёл с ней, а теперь жалею. Сижу голодный, как табуретка.

 

Тут ко мне сейчас приходил один старина-сосед чай пить. Он мне прочитал мораль, похвалил меня, рассказал о своей жизни и глубоко убедил в непреложности той мысли, что когда смерть наступает – мы умираем! Я целиком и полностью с ним согласился и даже позволил себе сделать замечание, что иногда бывает наоборот: когда мы умираем – приходит смерть, чем полностью расположил его в свою пользу.

Он сказал: «… Туркмении основной доход – каракул, клёпок, а клеб – это Украина,.. м-м… Западный Украина м-м… эте… Педеративный Республика Россия.» В этом месте пришлось мне долго и тщательно сморкаться, чтобы не выдать истинных чувств.  //

«…Наша полк стояла эстансия Билядово – 80 километра от Симперопль. Я работал шопером у полковника Махоркина. У меня была машина «Бронт» - Прансуский…»  Ты знаешь такую станцию, Вилли? Я что-то не помню.

 Ещё он сказал, что  «его племянисса сдавала икзамины:  первый икзамин она получила двойку – пизика.» Ты знаешь такую науку – «пизику»?»

 

... Да, для молодёжи городок был слишком мал, с очень ограниченным диапазоном развлечений. Мне бы сейчас вернуться в то время в него… но увы, это только в воображении можно совершить такое путешествие – виртуальное путешествие в реальное прошлое…

 

…Когда я вернулся из Городка, меня позвали работать в только что созданную балетную студию. Разумеется, аккомпаниатором. Что такое балетная студия – я понимал только умозрительно, никто мне не объяснил, что это такое. В нескольких словах  пояснили, что мне нужно играть какую-нибудь музыку в предложенном темпе и размере: на три, на четыре или на шесть долей в такте. Занятия проходят у станка – это, конечно, не токарный станок. Танцевальный станок – это деревянный брус, прикреплённый к стене и стойками прикрученный к полу. Одной рукой ученики держатся за брус – все лицом в одну сторону, и под музыку выполняют предложенные упражнения. Потом, после соответствующего требования воспитателя, все поворачиваются в другую сторону. Все движения имеют своё французское название, таким образом постепенно французские слова закрепляются в памяти учеников с самого первого занятия. Занимаются мальчики и девочки в разные смены. У мальчиков педагог – Хизрет Мурадов, известный в своё время танцовщик, у девочек – Байрам Мамедова, блиставшая в 50-е года на сцене Туркменского Театра оперы и балета.

 

В начале каждого музыкального отрывка нужно взять два аккорда – для préparation, а потом по сигналу преподавателя играть необходимое количество тактов… Обычно это заканчивается на четвёртом такте – преподаватель находит какую-нибудь ошибку, и всё начинается сначала. Как замечательно показывала преподаватель Байрам Мамедовна, и как были неуклюжи воспитанники! Ошибки были буквально на каждом шагу! Как же трудно приходилось беднягам, непривычным к балетным движениям... И как же было мне тоскливо играть эти злосчастные четыре такта снова и снова! Чтобы не умереть со скуки, я стал импровизировать и играть эти несчастные такты по-разному. Как-то, когда нужно было играть вальс, почему-то в голове не нашлось ни одной знакомо мелодии, а Байрам Мамедовна решила не останавливать музыку, поэтому мне пришлось срочно выдумывать на ходу продолжение. Потом преподаватель сказала: 

 –  Вот это то, что нужно! Всегда играйте этот вальс!

 «Да, – подумал я, – «...всегда играйте этот вальс»... да как же я завтра буду его играть, если я уже сегодня не смогу вспомнить, что я там наимпровизировал?!»

 

 

… Многих воспитанников студии я потом, через большой промежуток времени, видел в различных танцевальных коллективах. Как-то меня окликнул на улице некий господин, в котором я с трудом узнал бывшего студийца, ведь прошло уже немало лет после короткого периода работы студии. Узнать в этом обрюзгшем, неряшливо одетом человеке бывшего стройного юношу было нелегко. Разговорились, я спросил, где он работает. Он небрежно махнул рукой в сторону оперного Театра:

 –  Да, вот тут тружусь.

 –  Молодец, всё-таки с театром связана твоя работа?

 –  Да нет – я рядом, на базаре овощами торгую!

 

Поистине искусство – это великая сила. Кого только не выпускают наши специальные учебные заведения! Консерватория – самый крупный «роддом» людей культуры и искусства – выпустил кроме мастеров вокала и музыки, кроме педагогов и артистов также и продавцов, и официантов, и шоферов, и зав. складами и даже одного полковника КГБ!

 

Вот такие «клочки» воспоминаний выдаёт мне сейчас память… Не густо, прямо скажем. В течение жизни мы «обрастаем» многочисленными знакомствами, некоторые знакомства вырастают в крепкую многолетнюю дружбу, и наша память заполнена воспоминаниями, а некоторые знакомства вообще не оставляют никакого следа. Некоторые люди оставляют о себе дурную память, другие оставляют яркий след. Слабая память зачастую не позволяет вспомнить имена и фамилии знакомцев, и наоборот, я почти всех своих одноклассников и однокурсников  помню. Они разбрелись по свету – нет, наверное, ни одной страны, где бы не нашлось моих знакомых. К сожалению, многих уже нет на этом свете, но память о них остаётся в моём запущенном, тёмном, тусклом, но всё ещё временами освещённом подвале. И иногда там удаётся кое-что  найти.

Ашхабад, июнь 2018 г.





<< Назад | Прочтено: 171 | Автор: Сапегин Е. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы