RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 Григорий Дубовой

 

ПОВЕСТЬ ОБ ОБЫКНОВЕННОМ

ЧЕЛОВЕКЕ

ЧАСТЬ 2. СТАНОВЛЕНИЕ

 

Глава 10. Вторая стройэкспедиция.

Последние дни подготовки прошли в несколько нервозной обстановке.

Всё было подготовлено, учтено, но когда началась загрузка корабля, а грузился сейчас «Чумикан», то оказалось, что кое-какие материалы поставщики ещё не подвезли, а материалы, которые числились на складах, кто-то куда-то отпустил и не занёс в реестр расхода. Но вот всё улеглось, утряслось. Последнее напутствие главного инженера, собиравшегося на какую-то точку... Простившись, я забрал довольно увесистый мешок с документацией, бланками отчётности и ушёл домой.

 От дома до второго причала, где должна была производиться посадка на корабль, надо было пройти всего-навсего ничего, минут 10 ходьбы по улице Сафонова, выводящей к причалу. Я жил на улице Сивко - угол Сафонова. Подготовку своих чемоданов я вёл сам, Софушка была занята экзаменами в школе, которые начинались в день моего отбытия, 20 мая. В одном из моих чемоданов с бланками отчётности и папиросами «Беломорканал» фабрики имени Урицкого были упакованы пара килограммов лука репчатого и столько же яблок, купленных накануне Софушкой в Мурманске у грузин.

 


Снимок сделан перед уходом во вторую экспедицию. Начальник ПТО Марья Степановна, Софушка, я и прохожий североморец, пожелавший с нами сфотографироваться.



В мешке оставалась техническая документация. Во втором чемодане в основном лежали вещи и три бутылки спирта. Никакого отвального застолья мы не устраивали. Утром позавтракали. Софушка попрощалась со мной и ушла в школу. Я связал мешок и чемодан, перекинул поклажу через плечо в нарушении устава, второй чемодан взял в левую руку, закрыл на замок дверь и пошёл на причал. Глядя со стороны, можно было подумать, что я — разжалованный старший лейтенант, но это было не так. К празднику Первого мая мне присвоили звание лейтенанта. Я не успел купить новые погоны, а просто снял одну звёздочку с просвета и на старые погоны налепил чуть ниже две новые, выше которых зияла дырка от прежней звёздочки.

До причала добрался благополучно, никто не остановил. На причале наших ещё не было. Через полчаса строем подошла рота со всеми офицерами. Два взводных, с которыми я уже работал: один из них — доктор Мудров, прекрасный человек, весельчак. Я был приятно удивлён, когда увидел капитана Гуляева Николая Нестеровича, моего командира роты при прохождении срочной службы. Мы поздоровались как старые друзья. В строительной экспедиции командир роты являлся заместителем по строевой части начальника стройучастка. Ни меня, ни его это не волновало. Мы были довольны, что будем работать опять вместе. В эту экспедицию мне выделили одного мастера и механика. О мастере я уже кое-что слыхал. Меня прорабы, которые с ним работали, предупреждали, что с ним больше хлопот, чем пользы. Предостерегали меня, чтобы я с ним был осторожен. Механика я знал по совместной работе на медскладах.

Миша Илюшин, мой мастер, был родом из Коми АССР. Всех шокировало то, что он всегда возил с собой библию, знал некоторые выдержки из нее и даже частенько цитировал их. Правда, часто он цитировал библию ни к месту и не всегда точно, но все ему прощали: «что возьмёшь с дурака?» Строительное дело он не знал, излишка организаторских способностей у него тоже не наблюдалось, а скорее всего — наоборот. Механика мне не нужно было представлять. Это по его безграмотности на медскладах дизель насоса пошёл вразнос. В отличие от Михаила Андрей был тих, скромен и выполнял все указания. Что и говорить, персонал выделили по принципу «На тебе, Боже, что мне не гоже».

К нам подходил корабль «Чумикан»,

теперь он имел бортовой номер Г 250

 

Подошёл к причалу «Чумикан». Корабль после регистрации получил бортовой номер Г-250. Он мастерски пришвартовался к причалу, и через несколько минут погрузка личного состава была произведена. Ко мне подошёл старпом Юрий Дмитриевич:

- Лейтенант, Ваш номер за Вами, располагайтесь, — шутливо произнес он.

Остальным офицерам он указал, где расположиться. Солдаты расположились в клубе-столовой, а некоторые — в каютах матросов и широких коридорах.

В отличие от моей первой экспедиции грузы на объект сейчас шли со мной. Я имел возможность знакомиться с конструкциями, которые были закреплены на палубе. Секции мачт, множество лебёдок, барабанов кабелей и стальных канатов были расставлены и закреплены, как на выставке. Были конструкции, о которых я и понятия не имел. Два громадных трюма также были заполнены конструкциями и материалами.

Заработали ходовые дизеля, отданы концы, и корабль, набирая скорость, понёс нас по знакомой водной глади, оставляя за собой шлейф разбегающихся друг от друга двух волн. В каюту вошёл Юрий, мы посидели с ним, поговорили о доме. Он за это время побывал в Херсоне. Семья его, по его словам, распалась окончательно, и по тому, как он говорил, видно было, что не он был инициатором разрыва. Он любил своих детей. Жена ехать на север отказалась и предпочла жить на алименты от немалой зарплаты Юрия. На юге на эти деньги можно было жить припеваючи. Всю зиму он ходил по Баренцеву морю, один раз побывал на Шпицбергене. Я предложил раскупорить бутылку, он отказался, мотивируя тем, что ещё не вечер. Я не настаивал на своём предложении. Когда Юрий ушёл, я тоже вышел и направился на верхнюю палубу на «выставку стройизделий». По дороге встретил командира корабля. Он поздравил меня с новым званием, я тоже сделал ему комплимент по поводу его безукоризненного внешнего вида и на этом разошлись. На этот раз он шёл уже без своей подруги. После обеда, постояв немного на мостике, ушёл в каюту отдыхать. После ужина опять побывал на мостике. Думал, что опять пойдём по салме (морскому проливу между островами и берегом), но штурман предпочёл обойти остров Кильдин с северной стороны. В это время начинался отлив, и рисковать было незачем. Обходя Кильдин, корабль полностью вышел из залива, и это моментально почувствовалось. Слышны были удары волн о корпус корабля, работа винта тоже была разноголосой. Северная сторона острова также была обитаема, но гораздо меньше её южной стороны, хотя это мне могло просто показаться. На этот раз на порт Гремиху мы не шли, а взяли курс прямо на Канин Нос. Скоро Кильдин скрылся за горизонтом. Мы шли на восток. Вернувшись в каюту, я застал там Юрия: он готовил закуску. Я достал бутылку спирта, и мы в мирной беседе осушили её, закусывая селёдочкой, консервами, лучком из моего запаса. Когда утром я проснулся, то увидел, что мы стоим на якоре. Быть может, якорная гремящая цепь меня и разбудила. Погода была хорошая, ветер дул с материка довольно сильно, что вынудило командира бросить второй якорь, но волны были небольшие, а у берега их не было вовсе. Личный состав грузился сразу на катер и прицепную шлюпку. Я на берег шёл первым рейсом. Когда мы высадились, трактор уже подходил к берегу. Ребята-зимовщики ухитрились отгрузить понтоны на сани-волокуши, а сами раньше трактора были уже на берегу. Встреча солдат с зимовщиками была шумной, с восклицаниями, от которых уши вяли, а хлопки по плечам были настолько сильны, что мороз по коже пробегал. Диву даёшься, как при таких хлопках оставались целыми кости! Основная масса высадившихся солдат двинулась в посёлок, а часть осталась на берегу помогать зимовщикам комплектовать понтон.

Так как сначала разгружались продукты питания, мне на берегу было делать нечего. Только подошёл катер со второй группой солдат, мы погрузили вещмешки, багаж из хозяйства роты на волокушу и отправилитрактор в стройпосёлок. Да, это была вторая экспедиция. Сейчас я себя не чувствовал здесь гостем, да и недорослем себя не считал. Я шёл как хозяин, осматривая каждую тропинку и оценивая каждый камень. В строительном посёлке зима ещё не закончилась, с северной стороны каждого здания лежал снег. У здания аппаратной снег доставал до крыши. Я занес свои вещи в мой домик-контору участка и вышел. Не терпелось осмотреть посёлок, ставший для меня дорогим. Домики, овощехранилище, казарма-клуб, гараж с водонапорной вышкой, дизельная — все объекты перенесли зимовку нормально. Я медленно пошёл к фундаменту средней мачты. Обратная засыпка несколько осела, но это не страшно, можно подсыпать. На дальние мачты идти не стал, пошёл на берег. Собранный понтон уже был отбуксирован к кораблю, и разгрузка началась. Организовать разгрузку в три смены не удалось, на корабле не комплектовался третий крановщик. Утром погода резко начала портиться. Мы очень боялись, чтобы понтоны не вынесло на острые береговые камни. Даже при отливе накат был настолько велик, что волны заливали снятые с понтона грузы.

Небольшие легковесные ящики приходилось выносить на обсушку вручную, отливная волна стремилась их уносить в море. Дублирующих деталей не было, так что если что-то унесёт в море, можно смело сказать, что экспедиция, а вернее, цели, поставленные перед её участниками, провалены. С берега нельзя было уходить. Я попросил ездового, чтобы привёз мне что-нибудь перекусить, и на обед не пошел. В начале прилива неожиданно (собственно, всякое ЧП — неожиданное), у самой воды лопнул палец на гусенице трактора, который в момент «разулся». Я ещё на базе просил, чтобы мне дали комплект гусениц, но мне отказали. Бюрократы нашли,что срок ещё не вышел, что по нормам мои ещё должны служить два года. Они пользовались нормами работы машины на полях. Наш трактор работал на скальном грунте. Трактор беспомощно стоял в воде и всем своим видом просил,чтобы ему помогли, а иначе он утонет. Вода подымалась неумолимо. Отдать слабину на натяжных роликах было невозможно, нужно было ложиться, а вода поднялась уже на 30 см. Мы попытались связать траки проволокой и стянуть их с помощью самого трактора, но наши планы лопались, как и сама проволока. Когда уровень воды достиг верха гусениц, уже в отчаянии тракторист Канахевич мощным ударом кувалды загнал соединяющий палец в гнездо гусеницы. Вскочив в кабину, на полу которой уже орудовала вода, покрывая педали, он, как на катере, начал разворачивать трактор. Хорошо, что это был дизельный трактор, и вода, летящая из-под вентилятора, не заглушила мотор. В противном случае нам бы пришлось брать трактор на якорь, чтобы вода не сожрала его. Я дал указание механику срочно вводить в строй трактор НАТИ, который был хуже ДТ-54. Механик со сменным трактористом сразу ушли на базу ремонтировать второй трактор. Кузнецу было приказано нарубить из арматуры новые пальцы, которые были из мягкого металла, гнулись, перетирались очень быстро, но не лопали на ходу, создавая аварийные ситуации. Через несколько часов на берегу появился второй трактор, хотя трактором эту машину можно было назвать с большой натяжкой. Но всё же это был трактор. Когда на берегу появился капитан Гуляев, я предложил ему организовать звено плотников, чтобы срочно приступили к изготовлению новых саней-волокуш. На подходе — ещё один лихтер с материалом и конструкциями, нужно освобождать берег для них. Ротный со мной согласился и дал указания взводному изготовить сани. Пока не было вторых саней, мы организовали третью смену по развозке конструкций на точки. Диву даёшься, наблюдая, сколько выдумки, профессионализма, смекалки было у этих совершенно разных молодых людей, собранных в один коллектив из разных мест от Урала до Белоруссии, от Кавказа до Мурманска. При помощи рычагов, ваг, лежней они грузили многотонные конструкции на сани, отвозили их на точки и там разгружали. Такие работы могут производить только стройбатовцы, о которых бытует столько нелестных выдумок и небылиц. А ведь люди не за деньги и не за какие-то блага зимой и летом, по грудь в ледяной воде и под палящим солнцем воздвигали сооружения в тех местах, где нечасто ступала нога человеческая, не ожидая ни вознаграждения, ни благодарности.

Когда открыли трюмы, я увидел большое количество леса-кругляка. По документам я не представлял, что это так много. Лес грузить на понтон было нецелесообразно. Сорокатонный понтон не мог взять на себя даже 10 кубометров леса, что всего-то веса 7 тонн, да и грузить его на прыгающий понтон было сложно и опасно. Брёвна скатывались с понтона, и вручную поднять на понтон их было невозможно. Кроме того, они могли сбить в воду стропальщика. Я подошёл к командиру корабля и предложил для ускорения разгрузки транспортировать связки брёвен вплавь пакетами, но для этого нужен ещё один катер.


Практический урок новобранцам - сигнальщикам.


На корабле кроме одного белого спасательного катера есть ещё один, рабочий катер. С предложением организовать вторую смену разгрузки я обратился к командиру корабля.

- А почему Вы, лейтенант, обращаетесь ко мне? На корабле есть грузовой помощник и старпом, капитан-лейтенант Чернецкий, — сказал командир.

- Прошу прощения, товарищ капитан третьего ранга, но грузовой помощник отвечает за сохранность груза, а Вы — за рентабельность корабля. К помощнику у меня нет претензий. Груз доставлен в целости и невредимости. В скорости разгрузки заинтересованы Вы и я, и старпом, конечно. Однако он один этот вопрос не решит.

- Ладно, - прервал он меня и поднял телефонную трубку, вызвал старпома. Он кратко объяснил старпому суть предложения и выжидающе замолчал. Затем велел подойти к старпому и решить организационные вопросы.

Юрий сверкнул на меня своими чёрными цыганскими глазами, какие-то доли минуты подумал и, ещё раздумывая, медленно сказал:

- В принципе предложение правильное. Можно катер спустить на воду. К буксировке привлечём механика и врача. Они ведь тоже экипаж и тоже моряки! Погода удовлетворительная. Оснастку и связку пакетов обеспечивает начальник участка строителей.

- Быть посему! - сказал командир.

Мы с Юрием вышли. Он молчал.

- Я что-то не так сделал? - спросил я.

- Нет. Всё правильно, только надо было начать с меня. Хорошо, что шеф сегодня в хорошем настроении, а то бы ты летел из каюты пулей и, конечно, в плохом настроении.

- Хорошо, когда всё хорошо кончается, - отшутился я, - иду на берег организовывать разгрузку и приём леса, ещё увидимся.

Со следующим катером я пошёл на берег. Гуляев был на берегу. Мы разработали план работ. Остановили все строительные работы, урезали до минимума обслуживание роты, оставив только пекаря, повара и урезанный наряд по камбузу. Это мероприятие дало нам возможность во время разгрузки корабля работать круглые сутки. «Г-250» был разгружен за пять суток.

После ухода корабля мы устроили выходной. Солдат нужно было помыть, казарму нужно было привести в порядок, очистить территорию посёлка после зимовки. Лично мне нужно было привести в порядок приходную документацию, составить календарный план работы. Механик занимался профилактикой машин, мастера я усадил со мной составлять график работ. На вечерней поверке от имени начальника управления я объявил личному составу благодарность за досрочную разгрузку корабля и ознакомил личный состав с планом работ на месяц. Чтобы долго не держать солдат в строю, я сказал тем, кто меня не знает, что если у кого будут ко мне вопросы, я с удовольствием отвечу на рабочем месте, где мы будем встречаться по несколько раз за сутки. Все были довольны.

Утром начался первый рабочий день. Он был как две капли воды похож на все последующие дни и ночи экспедиции. И лишь очень редко какие-то обстоятельства вносили на короткий срок изменения. Прошли две недели. На рейде появился лихтер. Буксир, притащивший его, отошёл немного мористей и тоже стал на якорь. Будь у нас причал, или была бы гавань, буксир бы сразу ушёл выполнять другие транспортные работы. На рейде у нас баржу оставлять было опасно. Разгрузка баржи должна была производиться ещё быстрее, чем корабля. При шторме малому буксиру с большой баржой очень много хлопот. Мы это понимали и срочно организовали разгрузку. Из лихтера высадились шесть человек. Старший, разыскав меня, передал мне письма из дома, довольно увесистый пакет и лично мне указания от Мильштейна. В них говорилось, что я должен разместить бригаду монтажников товариша Виноградова из города Петрозаводска и поставить их на довольствие. Я должен передать им фундаменты под антенны и принять меры к быстрейшему монтажу антенн. Так я познакомился с Алексеем Виноградовым, замечательным специалистом, тонко знающим своё дело.

Разгрузка лихтера ничем не отличается от разгрузки корабля. Его силовая установка снабжала током электрокраны, которыми грузы из трюмов грузились на понтоны. Всё как будто шло по плану, но без ЧП не обошлось. Крановые на лихтере были малоквалифицированные. Когда грузили электроустановки на понтоны, то первые две погрузили удачно и нужно было их транспортировать на берег, но крановщик начал грузить третью. Не подчиняясь команде стропальщика, третью установку поставили так, что произошла децентровка груза и понтон накренился. Два солдата-стропальщика ухватились за штормтрап и крюк. Набежавшая волна приподняла сторону понтона и опрокинула его. Три дизельэлектрические установки в одно мгновенье скрылись под водой. Стропальщик, уцепившийся за крюк, был поднят на борт лихтера. Несмотря на то, что были сброшены буи, что подошедший буксир имел водолазное оборудование и водолаза и что глубина была сравнительно небольшая, достать установки не удалось. Водолаз, которого спустили с буксира, скоро, в аварийном порядке был поднят наверх. Костюм оказался с дыркой. Когда костюм привели в порядок и водолаз вновь погрузился в воду, то оказалось, что дно в этих местах покрыто водорослями высотой порядка четырёх метров, и водолаз никак не мог найти эти ящики. Они так и остались покоиться на морском дне.

Узнав о случившемся, я первым же катером направился на лихтер. Команда на лихтере была вольнонаёмная, разговаривать было практически не с кем. Я потребовал, чтобы меня срочно переправили на буксир, у которого была связь с Ваенгой.

Команда на буксире также была вольнонаёмной. Капитан мне сказал, что он уже передал на базу доклад о происшествии. Мне оставалось только в приёмных документах проставить прочерк, так как груз на берег не был доставлен. Экспедитор это принял как должное.

Приняв грузы и разместив бригаду монтажников, я опять вернулся к монотонной работе, сутки менялись одни за другими и были похожи друг на друга, как близнецы. Мы не всегда могли ответить на вопрос «Какое сегодня число?» На часы смотрели тогда, когда чувствовался голод. Иногда путали — пришли мы на обед или на ужин. Работа шла круглые сутки.

Монтажники не имели вопросов трое суток. Они ходили на дальние мачты, что-то распечатывали, что-то комплектовали. На четвёртый день утром бригадир пришёл ко мне и сказал, что нужно поговорить. Я пригласил его сесть и развернул чертеж, чтобы согласовать, в каком месте готовить мертвяки, необходимые для монтажа мачт. Алексей плавным движением руки подтянул чертёж к себе и свернул его.

- Лейтенант, эту макулатуру можешь выбросить и забыть о ней. А впрочем... нет! Посчитай по ним... объёмы работ и трудоёмкость в изготовлении мертвяков в скальном грунте. Если к вечеру подсчитаешь, то продолжим разговор. А теперь - самое неприятное. На объекте отсутствует один из девяти фаркопов (механизмов для буксирования грузов), без которого мы не сумеем смонтировать одну мачту. В любом случае сними людей с копки котлованов под мертвяки. Один мертвяк мы сделаем у средней мачты для испытания оттяжек. Котлован там готов. Итак, до встречи! - он встал со стула и ушёл.

Я даже сначала не понял, какую бомбу он взорвал своим сообщением об отсутствии одного фаркопа, или тарлепа. Он его называл и так, и так. Я сделал отметку, что нужно пойти в поселок Канин Нос и дать шифровку о недосылке одного фаркопа. Дальше занимался подсчётом работ и трудоёмкости по устройству мертвяков. К вечеру я подсчитал, что 9 человек должны работать до окончания экспедиции. Мастер Илюшин сделал перестановку рабочих, прекратив копку котлованов под мертвяки. После обеда, выкроив немного времени, я пошёл в посёлок к морякам и упросил командира БРО (береговой разведовательный отряд) дать шифровку в штаб флота о недогрузке одного фаркопа.

Когда после работы ко мне зашёл бригадир монтажников Алексей, я ещё проверял свои расчёты.

- Продолжим, лейтенант. Так сколько человек нужно на устройство мертвяков?

- До конца экспедиции - девять, - ответил я.

 - Девять? — с удивлением переспросил он. - Это до конца экспедиции? А я не собираюсь здесь до конца экспедиции сидеть. Ну ладно, девять,  так девять. Перейдём к делу. Мертвяки делать не нужно. В нужный момент дашь мне два трактора на час или полтора. Однако это не всё. С завтрашнего утра передаёшь мне трёх солдат на срок до конца монтажа. Рассчитываться с ними будешь ты. У тебя хватит объёмов.

Не дожидаясь ответа, он поднялся и ушёл.

Я позвал Гуляева и посоветовался с ним. Ему предложение Алексея понравилось, но вызвало сомнение по поводу техники безопасности.

- За технику безопасности на участке отвечаю я, если увижу, что не соответствует безопасным методам труда, договор будет моментально расторгнут.

- Алексей мне сказал,что солдаты будут работать внизу на вспомогательных работах, - успокоил я Гуляева.

Выделенные ребята Алексею понравились. До призыва в армию они были металлистами, укрупнительную сборку конструкций на земле вели успешно. Одновременно с монтажом мачт мы вели работы по устройству опор фидерной линии. На трассе нужно было установить триста деревянных опор. С этой работой нам было несколько проще справиться. Наши солдаты были в основном из Архангельской и Вологодской областей, и с детства топор и пила были их игрушками, а к призывному возрасту они уже были опытными плотниками. Затруднение у нас было с установкой опор. Большой участок трассы проходил через скальный грунт. Был немалый участок торфяника, где под метровым слоем торфа находилась неразборная скала, во многих местах торф был насыщен водой.

Проектировщики не удосужились взглянуть в геологию и провели трассу одной линией. Рекламацию писать было поздно, тем более не было возможности её переслать. Нужно было принимать какое-то решение. Некоторые опоры были низки, и с бревна отрезался кусок. Если эти куски были более полутора метров, их свозили в одно место и делали из них ряжи — деревянные срубы. На скальных участках и на торфянике, на месте установки опоры собирали ряж высотой в один метр, устанавливали в ряж опору, заполняя пустоты камнем из разборной скалы. Так мы проходили трудные участки.

Учитывая, что мастер Миша был из Коми АССР, именно ему я поручил вести работы по устройству опор под фидерную линию. Правда, было очень трудно определить, чего он делал больше - пользы или вреда. Миша, как я уже говорил, был заносчив, мог любого оскорбить, добивался выполнения своего указания после того, как ему доказывали, что оно абсурдно. Я очень боялся, что солдаты его могут побить, и как мог, сдерживал его. Одновременно с фидерной линией мы вели рытьё траншей и устраивали в них песчаные основания под кабель.

Кабелей было громадное количество видов. Каждый кабель требовал индивидуальную защиту при засыпке. Это создавало дополнительные трудности. Песок грузился на берегу моря и тракторами завозился на трассу. Трактора работали почти круглосуточно. Только в воскресный день мы давали солдатам отдохнуть. Текущее воскресенье было нашим праздником, Днём Военно-Морского Флота. После праздничного построения и оглашения приказа личный состав был свободен. Многие солдаты решили пойти к друзьям морякам в посёлок. С солдатами пограничниками дружбу никто не водил. Пограничники с нашими солдатами тоже не дружили, жили своим домком. Когда изредка приходил на стройучасток пограничник, он передавал нам ту или иную информацию и сразу отправлялся на заставу. Мы, офицеры (кроме ротного и доктора), тоже направились в посёлок. В посёлке чувствовалось праздничное настроение. Все поздравляли друг друга с праздником. Афиша на клубе сообщала о демонстрации нового фильма, который недавно привезли пограничникам. На ГМСе нас угостили обедом, пограничники пригласили на просмотр фильма. Казалось, ничего не предвещало неприятностей. Где-то через полчаса после начала демонстрации открылась дверь клуба и вошёл дежурный по части. - Боевая тревога! — отдал он команду. — Всем военнослужащим разойтись по своим частям!

Демонстрация фильма прекратилась. Все вышли из зала, но многие не побежали в часть, а пытались на месте узнать, что случилось. Меня окликнул матрос с повязкой на руке:

- Товарищ лейтенант, Вас вызывает начальник гарнизона.

Начальником гарнизона в посёлке был Олег, начальник погранзаставы. Я направился к нему в штаб. Он был в кабинете.

- Товарищ старший лейтенант, явился по вашему приказанию!

Он останавливающим жестом руки показал неофициальность вызова.

- Слушай, лейтенант, в гарнизоне ЧП. На боевом посту БРО застрелился дежуривший старшина. Срочно нужно доставить сюда вашего врача, чтобы констатировать смерть. Наш врач сейчас в отпуске.

По Олегу было видно, что он не расположен к разговору, поэтому я сразу ушёл.

Когда я прошёл мимо светового маяка, где начиналась тропинка, ведущая к стройпосёлку, я увидел в стороне от тропинки нашего меринка, который мирно пощипывал травку рядом со своей подружкой маячной кобылой. Это была удача. Я подошёл к нему, взял за узду. Он не убегал. Я всегда в кармане держал кусочек хлеба. Поделившись с ним, усыпил его бдительность, и он быстро домчал меня к стройпосёлку. Я передал коня доктору, и тот помчался к месту происшествия.

Праздник был сорван. Пришли из посёлка солдаты. По дороге домой, видимо, они по отрывкам разговора сослуживцев покойного сложили версию причины самоубийства.

Я составил картину произошедшей трагедии более точную, так как знал о дружбе моряка и служащей ГМС ещё при первой экспедиции.

Старшина с ней дружил полтора года, и они решили расписаться и узаконить их совместную жизнь. Уезжая в отпуск, старшина взял с собой девушку, чтобы познакомить её со с своими родителями. Родители же подготовили для сына невесту в своей деревне и встретили нежеланную гостью довольно агрессивно, что вынудило девушку сразу покинуть деревню и вернуться на Канин Нос. Вернувшись на службу, старшина пошёл к девушке, чтобы объясниться, но она с ним не захотела даже говорить, не то, чтобы поддерживать былые отношения. В своей деревне он не мог защитить девушку от своих родителей. Здесь он решил доказать свою любовь и силу воли самоубийством.

На следующий день ко мне пришёл матрос с хозяйства БРО. Ему сказали, что у меня есть фотоаппарат, и он от имени матросов попросил меня сфотографировать покойного. Я согласился. В 14 часов его похоронили матросы. Командование официально в похоронах не участвовало. Самоубийство в армии приравнивается к измене Родине. Я его сфотографировал и через три дня отдал фотографии. Комиссия по расследованию ЧП на Канин Нос приехала через 3 недели — погода не дала возможности это сделать ранее. Тело было эксгумировано. Патологоанатом дал заключение: «Малодушие». Так на многие годы на высоком берегу Каниного Носа осталась одинокая могила, о которой через 5-10 лет уже никто не вспомнит, не узнает, что на этом клочке земли, оторванной от всякой цивилизации, так неожиданно был затушен огонь большой любви, продолживший нескончаемую тему взаимоотношений отцов и детей.

Бытует какое-то сказание, что при рождении человека ему отпускается сосуд с жизнью, причем по ёмкости этот сосуд одинаков для всех. Однако в зависимости от людей, черпающих из сосуда жизнь, ее хватает всем не на одно и то же время. Одни опорожняют сосуд раньше, не обращая внимания на его истощение, другие пользуются им рачительно, соизмеримо с надобностью, сохраняют жизнь на долгие времена, удовлетворяясь тем, что каждый день жизни даёт новые ощущения, новые радости и огорчения - всё то, что называется жизнью. К великому сожалению, об этом сосуде начинают вспоминать очень поздно...

После столь печально окончившегося праздника настали трудовые будни. Ежедневно, вернее сказать, ежесуточно я обходил весь участок работ. Мы работали в три смены. Работы я запланировал вести так, чтобы они велись на одном из плеч участка, центром которого была средняя мачта. Таким образом я вместо 7 км обходил только 3,5 км. Теперь, используя один фундамент и один мертвяк, мы изготовили испытательный полигон для испытания оттяжек. Это дало большую экономию во времени и в деньгах. Готовились к монтажу первой мачты как к празднику. Этот праздник наступил. Первое нормальное звено мачты длиной 11 м лежало около фундамента средней антенны.

На фундаменте закрепили срубленный накануне бревенчатый ряж. Трактором подтащили специально привезенное сосновое бревно длиной 20 м. На верхний сруб бревна надели бугель с приваренной консолью и с блоком. Это бревно-копёр с закреплёнными оттяжками положили около фундамента. К копру закрепили временные оттяжки, подтащили к нему первую секцию мачты. Она была короче последующих, но тяжелее их из-за тяжёлой базы. Монтажники и наши солдаты, прикомандированные к ним в бригаду, быстро закрепили временные оттяжки к лебёдкам. Работали слаженно, быстро. Ни одного лишнего движения. Все были предельно напряжены и внимательны. Один только Алексей был подчёркнуто спокоен и своим единственным глазом всё видел и тихо отдавал указания. Трактористы подогнали трактора. Монтажники связали трактора друг с другом, а лебёдки закрепили за трактора. Начался подъём копра. Над копром установили вручную треногу с блоком. Небольшой лебёдкой приподняли бревно, закрепив его на верхней трети высоты. Одну стотонную лебёдку зацепили за мертвяк испытательного стенда, вторая лебёдка уже была закреплена за связанные трактора. Начался подъём копра. Электричества у нас не было. Лебёдки крутили вручную солдаты. Троса натягивали через систему полиспастов. Копёр подыматься не желал. Скоро лебёдка с тракторами начала движение к копру. Работу остановили. Ко мне подошёл Алексей.

- Лейтенант, трактора скользят по скальному грунту. Дай им в помощь ещё автомашину на І0-15 минут.

- Краморенко, — окликнул я лейтенанта, — найди шофера и пригоните быстро сюда автомашину!

Через пару минут машина подъехала к тракторам.

За рулём сидел Краморенко. Он до службы в армии был механизатором в колхозе. По указанию Алексея автомашину пришвартовали к тракторам. Плотники восстанавливали треногу, которую они недавно разобрали, сместив её ближе к центру ствола копра. Когда работы были закончены, малой лебёдкой через треногу приподняли ствол, выводя его с мёртвой точки. Одновременно солдаты начали работу на основных лебёдках. В течение десяти минут копёр подняли, а через полчаса он был готов к работе — три временные оттяжки прочно удерживали ствол в вертикальном положении. Автомашину и один трактор отправили в гараж, второй трактор подтащил первое звено мачты в зону монтажа и тоже покинул монтажную площадку. Время подошло к обеду. Алексей показал мне забитый им кол и просил, чтобы после обеда я установилна этом месте теодолит.

 

После обеда весь личный состав занимался работами согласно расстановке. На монтажной площадке осталась бригада монтажников и я с теодолитом. Первая, самая тяжёлая секция мачты весом около трёх тонн повисла под стрелой копра и ручной лебёдкой была поднята на монтажную высоту. Монтажники небольшим усилием завели её на монтажную точку и опустили на металлическую плиту, лежащую на деревянном ростверке (верхняя часть сваи), смонтированном на бетонном фундаменте. Алексей во время монтажа стоял на выбранной им площадке, чтобы видеть всех участников монтажа, и был похож на наблюдающего зеваку, разве только голова его всё время резко поворачивалась в ту или другую сторону. Он своим единственным глазом должен был всё видеть и вовремя дать указание или скомандовать. В этот момент он был похож на ястреба, который высматривает свою жертву. Монтажники быстро растянули временные ванты крепления и при помощи небольших тарлепов (строп) натянули их.

Настала моя очередь поработать. При помощи теодолита я выровнял вертикаль секции, подавая сигналы, в какую сторону натягивать ванты. Пока я работал, трактор на маленьких салазках подтащил вторую секцию в монтажную зону. После проверки закрепления вторая секция мачты была поднята над первой. Два молодых монтажника быстро поднялись попервой секции и соединили фланцы секций болтами. Ко мне подошёл Алексей и с довольной улыбкой сказал:

- Спасибо, лейтенант, за помощь, на сегодня ты нам больше не нужен, но завтра с утра на часок ты ещё понадобишься.

Я с удивлением посмотрел на него: рабочий день ещё не кончился.

- Нет, — понял он меня, — мы работать ещё долго будем. Настоящий монтаж начнётся с завтрашнего дня, а пока нам нужно нацепить ползучий кран.

 

К утру ползучий кран был смонтирован и навешен на вторую секцию. Здесь же, при мне с помощью одного трактора была демонтирована установка копра. Она была подготовлена для транспортировки на монтажную площадку второй мачты. Все секции, которые должны были монтироваться здесь, были подтащены к монтажной площадке. Я со своей точки теодолитом проверил вертикальность двух смонтированных последующих секций, после чего Алексей отпустил меня «на все четыре стороны», как он выразился.

За месяц со дня начала монтажа первой антенны были смонтированы полторы антенны. Эту работу выполнили, как говорится, «на одном дыхании». В один из дней посыльный с маячного посёлка принёс нам телеграмму, что к нам выходит транспорт с грузами и бригадами. Было указано, сколько бригад, численность в каждой бригаде и сколько помещений нужно подготовить. Далее было приказано бросить все силы на разгрузку корабля, как будто мы это сами не знали. А затем последовало нечто новое: «отделать», что значило вновь провести отделочные работы и передать по акту начальнику маяка один домик, а также сдать ему по акту аппаратную. Меня это указание насторожило. Его писал не Мильштейн. Инженер знал, что все четыре домика отделаны и аппаратная тоже готова. Явно это указание было не его. Я вызвал дежурного и велел ему срочно отыскать командира роты и передать ему, что я прошу его прийти в контору. Сам сел и начал составлять план работ, чтобы не быть застигнутым врасплох. Всё вмещалось в недельный срок, хотя надо было приложить ещё руки. Когда пришёл Гуляев, я его ознакомил с приказом и со своим планом выполнения этого приказа. Он дал свои предложения и после обсуждения их план был свёрстан.

Со следующего дня один трактор был снят с трассы и поставлен на профилактический ремонт, чтобы иметь резерв. Бригада отделочников была снята с траншей и фидерной линии. Этого мы делать не хотели, но это была вынужденная мера. Самое главное для нас было то, чтобы судно не пришло раньше, чем мы успеем выполнить всё предписанное нам приказом. Всё было выполнимо при определённой организации за исключением погоды, которая была нам не подконтрольна.

В один из этих дней напряжённой недели мы, офицеры, собрались в кают-компании на завтрак. Доктор снял пробу и разрешил выдавать пищу солдатам. Каждое утро солдатам на завтрак выдавалась селёдка. Если она была крупная, тихоокеанская, к завтраку выдавалась половина селёдки на порцию. Когда же была некрупная атлантическая, на порцию выдавали одну селёдку. Проба была снята добросовестно, но получилось так, что старая бочка сельди была съедена и открыли новую. Часть солдат и офицеры получили сельдь из старой бочки и спокойно начали завтракать. Вторая часть солдат получила сельдь из новой бочки и есть её не смогли — сельдь была порченой. Поднялся шум. Доктор попробовал сельдь и велел немедленно забрать эту сельдь и выдать полноценную. Командир роты приказал кладовщику заменить сельдь, а испорченную вывезти и выбросить. Кладовщик приказ выполнил, инцидент был погашен. Порченную бочку с сельдью помогли возчику погрузить на возок, и тот вывез её на берег и сбросил с высоты в расчёте, что бочка откатится к берегу и будет поглощена приливом воды. Он даже не посмотрел, что бочка ударилась о камень, разбилась и не долетела до воды. Это было недалеко от нашей разгрузочной площадки

Через несколько дней на рейде встал на якорь Г-250. К этому времени у нас понтон в сборе находился на берегу. Первым катером на берег прибыли майор Мильштейн и бригада электриков. Нельзя сказать, что главный мне не доверял, но мой подход к решению технических вопросов его всегда настораживал. На этот раз, а может, это мне показалось, при встрече он был несколько спокойнее. Мой рапорт, как всегда, оборвал. Он ещё с корабля увидел смонтированные одну с половиной мачты. Когда мы пошли к строительному посёлку, по дороге он увидел столбы фидерной линии, а когда подошли к центральной мачте и он увидел пробитые в скальном грунте 180 длинных траншей для высокочастотного заземления антен, он не сумел сдержать своего удовлетворения, что выразилось одним тихим словом: «Молодцы...»


 

Антенна

с контрольным пунктом


Положив свой походный чемоданчик у меня в кабинете, главный предложил пройтись по объектам на самом посёлке. Сначала мы направились в аппаратную. Зал аппаратной был отделан полностью цинковыми белилами. Несмотря на то, что я его всё время проветривал, запах цинквайса ещё чувствовался. Ёмкость склада горючего была смонтирована в котловане на фундаментах и ждала следующего технологического процесса — гидроизоляции и обваловки. В дизельной меня ждал довольно неприятный сюрприз. Когда мы зашли в машинный зал, там уже были электромонтажники. Угол одного из трёх фундаментов был отбит. Бригадир электриков, Михаил Иванович, с которым я познакомился на берегу, невысокий, широкоплечий пожилой человек с большой лопатистой седой бородой «а ля Карл Маркс», вопросительно глядел на меня своими большими, ещё не стариковскими глазами. Я и сам видел, что цемент, на котором мы изготовляли бетон, не годится, но ждал какого-то чуда, что фундаменты наберут прочность, но чудо не сотворилось по вполне закономерной причине: дело в том,что до меня на объект было завезено 50 тонн гидрофобного цемента. Этот цемент уже два года был сложен у нас на складе.

Была на мешках указана марка цемента, но не было инструкций по его применению. Для окончания работ мне вообще не нужно было иметь такое количество цемента. Я решил на внутренние фундаменты применить более старый цемент, чтобы он не слежался. Расчёт количества цемента я сделал согласно марке цемента. Однако я не мог знать, что этот цемент нужно особо сильно перемешивать в бетономешалках принудительного перемешивания или в больших бетономешалках с вращающимися барабанами. Только в этих бетономешалках можно было разбивать жировую плёнку, которой обволакивалась каждая частичка цемента. В моей бетономешалке вода не смешивалась с цементом, поэтому бетон имел почти нулевую прочность. Но это я узнал намного позже. По реакции главного инженера я понял, что на этом гидрофобном цементе «сгорел» не только я. Главный инженер мне тихо сказал, чтобы я разобрал эти фундаменты, а новые делал по чертежам, которые придут с паспортами электродизельных машин — их должны сейчас разгрузить из корабля.

Когда мы вышли из дизельной на территорию стройпосёлка, пришли шесть человек. Эти люди должны произвести шефмонтаж оборудования, которое изготовил их институт. Во главе группы был кандидат технических наук Иван Иванович, вот фамилию его я запамятовал, да она мне и не была нужна. Они все шли за телегой, загруженной чемоданами, которую тащил наш неутомимый мерин. Дежурный офицер встретил их и повёл в выделенный им домик, где они заняли две комнаты. Положив свои чемоданы, все кроме Ивана Ивановича ушли на берег принимать их грузы. Грузы были особенные, и их боялись доверять солдатам. Кроме ящиков, довольно тяжеловесных, было ещё много ящиков с радиолампами громадных размеров. Каждая лампа была подвешена в деревянной клетке на пружинах, и вдобавок на каждой лампе были надеты фетровые кольца. На корабле отгружали это оборудование начальник радиомаяка капитан Попов Юрий Владимирович и его подчинённые — четыре старшины, классные специалисты.

Через два часа нас нашёл в «прорабке» Иван Иванович, когда мы с Мильштейном корректировали планы работ по объектам. С подчёркнутой питерской деликатностью и вежливостью он произнёс:

- Понимаете, товарищ лейтенант, наш институт изготовил основной блок пульта на восемьдесят сантиметров шире, нежели проём в стене аппаратной. Этот блок не входит в проём.

Мильштейн в разговор не вступал, он только поднял глаза и ждал, что я отвечу.

- Понимаете, Иван Иванович, коль скоро ваш институт изготовил блок таких размеров, что он на 80 см не входит в проём, он должен был предусмотреть монтажный проём, однако товарищи из института этого не сделали.

Ответив ему, я сам удивился, что начинаю быть не «мальчиком» в строительстве.

- Это понятно, но в полевых условиях мы здесь блок разобрать не сумеем и под открытым небом его оставлять нельзя, — растеряно произнёс он.

- Я готов признать, что это наша ошибка и виновные понесут наказание.

Он сделал небольшую паузу, как бы давая мне время на обдумывание, а затем продолжил:

- Я прошу найти возможность расширить проём и сделать это в кратчайший срок. Влага не должна проникнуть в агрегат. Заранее благодарю.

Он надел велюровую шляпу, с которой никогда не расставался, и вышел из помещения, аккуратно закрыв за собой дверь.

- Конечно, нужно расширить проём или разобрать оконный проём, что приемлемее, — отдал указание главный инженер и углубился опять в бумаги с графиками, как будто нас не прерывали.

 

Когда мы окончили работу, Главный взял свой дорожный чемоданчик, и мы отправились на место приёмки грузов с понтона. На разгрузочной площадке работали два трактора. Один вытаскивал грузы с обсушки, другой на новых волокушах тащил грузы в посёлок. Мы с Главным пошли на понтоне к кораблю. Теперь штормтрап нам подали на понтон, и мы благополучно поднялись на корабль. Встреча со старпомом была радостной и громкой.

- Я так и знал, что тебя здесь долго держать не будут! Твой салон ждёт тебя, — шутливо громко сказал Юрий, чтобы слышал главный инженер.

- Нет, Юра, если бы ты шёл на Соловки, я бы ещё подумал идти с тобой или нет. Я пришёл приветствовать тебя в наших водах и пожелать тебе иметь под килем не менее шести футов и, конечно, здоровья!

- А раз так, тогда пошли, — сказал он и направился к себе в каюту. Мильштейну нравилось, что я был в хороших отношениях с командованием корабля. Когда я, попрощавшись с ним, пошёл за старпомом, он отпустил редкую лёгкую улыбку. На корабле он был гостем командира корабля.

Мы зашли в каюту. Юрий достал два стакана, бутылку коньяка, налил по стакану, а остальное закрыл винной пробкой и поставил в шкаф.

- Больше нельзя, — сказал он. — За здоровье!

Мы выпили. Закусили консервированной ветчиной и пошли на палубу

- Видно, тебе придётся в этом году долго загорать, — сказал он, глядя в полные трюмы, которые были наполнены кабельными катушками, бухтами провода и ящиками с оборудованием.

- Да, наверное, в этом году будете меня снимать на Большую землю ледоколом, — и добавил: — скажи пожалуйста, бочек 10 солярки для тебя это проблема? Понимаешь, я не знаю, будут ли приходить в этом сезоне ещё какие-нибудь грузы, да ещё неизвестно, кого пришлют, а я на зиму хочу зарезервировать для зимовщиков немного солярки.

- А бочки у тебя есть? — спросил старпом.

- Не было бы — не просил бы солярки.

- Грузи на следующий понтон!

Трактор ушёл с грузами в стройпосёлок. На обратном пути я приказал отгрузить 10 пустых бочек под горючее. Сам остался на берегу.

Трактор вернулся на берег после обеда, даже ближе к вечеру. Понтон стоял разгруженный и ждал прихода катера. Мы на него погрузили бочки и ждали, когда понтон отбуксируют к кораблю. Катер не приходил. Я велел поставить трактор фарами к кораблю и включить фары. Одного солдата поставил у одной фары и велел ему прикрыть эту фару, чтобы её не было видно на корабле. При помощи шапки я начал писать букву «А», что означало, что корабль вызывает берег. Не могу вспомнить, откуда я это знал, но корабль мне ответил. Семафор мне давал какую-то информацию, но какую — на берегу никто прочесть не мог. Однако при малейших остановках семафора я давал сигнал «тире», что означало «понял». На корабле поняли, что их на берегу не понимают, и семафор погас. Ко мне подошёл какой-то парнишка с корабля, неизвестно каким образом оказавшийся на берегу.

- Я третий механик на корабле. Сейчас штиль, отлив и лёгкий ветерок к кораблю. Я предлагаю столкнуть понтон на воду, и своим ходом он дойдёт до корабля, а там пришвартуемся.

Не знаю, какой чёрт меня дёрнул. Я согласился. То, что предложение сделал мне моряк, видно, было решающим фактором. Уж, наверное, в успехе он был уверен... Мы положили две половые доски на понтон, отдали концы, оттолкнулись досками от берега, сели на бочки и с удовольствием наблюдали, как берег начал от нас отходить. Когда мы отошли от берега на 300-400 метров, ветер стал усиливаться, берег удалялся быстрее. Мы прошли половину пути и увидели, что идём курсом левее нужного. Взяли в руки доски и начали загребать правее, но парусность была большой, и наши вёсла-доски с понтоном ничего сделать не могли. Тогда мы переставили бочки таким образом, что ветер сам погнал понтон к кораблю. Мы успокоились и ждали момента, чтобы изменить галс и уже точно направить понтон на корабль. Но тут произошло неожиданное: от корабля отвалил катер, буксирующий пять вязок брёвен для фидерной линии. Катер шёл курсом на нас. Я сразу не понял опасность, но когда осознал, вскочил на бочку и рукой показал рулевому катера, чтобы обходил нас слева. А у руля катера стоял корабельный врач, который очень следил за направлением катера и меня не замечал. Когда же он меня увидел, то начал жестом показывать, чтобы мы обходили его справа. В последний момент он сообразил и круто повернул катер вправо, но было уже поздно: четыре пакета прошли мимо нас, а пятый пакет стукнул по понтону. Бочки повалились, четыре упали в воду. Мы на ногах тоже не удержались и упали на палубе понтона. Вскочив на ноги, сразу начали подымать бочки, при помощи досок сравнительно легко. Пока мы наводили порядок на понтоне, подымали бочки, нас ударом брёвен отнесло в сторону от корабля. Мы ожесточённо начали грести нашими досками к кораблю, но тщетно: нам это не удалось. С ужасом мы наблюдали, как медленно но верно мы поравнялись с кораблём, а затем нас ветром понесло на север, в Ледовитый океан. Ужас нашего положения я видел в том, что когда я был на корабле, то обратил внимание, что второй грузовой катер на борту отсутствует. Первый катер ушёл с лесом на берег и обратно придёт где-то через час. За час нас отнесёт чёрт знает куда, а ночь медленно, но подходит. Сейчас на борту Г-250 Мильштейн, и опять он узнает о моей выходке.

Неприятной беседы с ним мне не миновать... Когда мы отошли от корабля метров на двести, мы услышали вой сирены на корабле. Она оповещала о тревоге. Грузовой катер был на берегу, значит, командир решил нам на помощь послать спасательный катер. Спуск на воду спасателя фиксируется в корабельном журнале, что впоследствии подлежит разбору. Где, когда, почему, а дальше — наказание. Я не ошибся: на воду был спущен белый спасательный катер и он, как чайка, понёсся в нашу сторону. На борту у него было два человека. Мы от корабля были уже на расстоянии не меньше километра.

Ничем не загруженный катер шёл как глиссер, задрав носовую часть, и казалось, что воды он касался только винтом. За кормой высоко вверх подымался водяной вихрь, который, опускаясь на воду, двумя волнами уходил от катера в разные стороны. По ходу катера можно было определить, что морякам было приятно промчаться на новеньком катере, который за своё существование всего пару раз опускался на воду. Их удовольствие нам очень дорого досталось.

Чтобы принять конец с понтона, они попытались ближе подойти к нам и, приблизившись, сделали крутой поворот, вираж. Созданная катером волна едва не опрокинула понтон, наклонив его больше чем на сорок пять градусов. Мы упали на палубу и уцепились за доски настила, бочки перекатились через нас, оставив на теле свои отметины. Опомнившись и встав на ноги, мы высказали морякам своё возмущение на сленге, от которого я в своём повествовании воздерживаюсь, и начали собирать бочки уже во второй раз. Моряки, чувствуя свою вину, усиленно начали нам помогать, подгоняя бочки к понтону. Окончив погрузку, мы на буксире благополучно были доставлены к кораблю. Поднявшись на борт, я дал указание поднять бочки. Взбучка была неизбежна. Дежурный матрос передал, что командир корабля приказал мне явиться к нему. Я пошёл за матросом. Показав мне на дверь рабочего кабинета командира, матрос удалился. Я зашёл в кабинет и доложил, что по его приказанию явился. Он внимательно смотрел на меня и, казалось, во время рапорта подбирал такие слова, чтобы побольней меня характеризовать, оскорбить, для того, чтобы лучше запомнил.

- Лейтенант, выйдя в море на понтоне, Вы не являлись членом корабельной команды. Понтон Ваш к кораблю не имел никакого отношения. Я мог не высылать за Вами катер, и через двадцать-тридцать минут мы бы с Вами расстались и, быть может, навсегда. Вот к чему должно было привести Ваше недомыслие! Неужели, служа на флоте, Вы до сих пор не поняли, что с морем шутить нельзя? Его нельзя бояться, но его нужно знать и подчиняться законам моря, продиктованным многими веками. Вы же поступили, как мальчишка! Когда я был в вашем возрасте, я тоже думал, что покорил море. Оно поставило меня на место, сделав свою отметину, — он показал свою левую руку, на среднем пальце которой отсутствовало две фаланги на указательном и безымянном — по одной.

Помолчав немного, он продолжил:

- Вам ещё долго служить и, видать по всему, будете связаны с морем. Будьте осмотрительны. Прежде чем что-нибудь предпринять, подумайте о последствиях, а затем делайте. Боже Вас сохрани, если Вы будете делать наоборот! Идите!

Я вышел от капитана весь мокрый. Он прав, мне крыть было нечем. Ссылаться на подтолкнувшего меня к этому поступку моремана было бы ещё глупее. Я сошёл с капитанского мостика и попал на Юрия.

- Ну и отмочил ты хохму, — только и сказал он, увидев меня и зная, что я был у капитана «на ковре».

Полные бочки дизельного топлива грузились на понтон, который уже частично был загружен монтажными грузами.

Я нашёл на корабле своего главного инженера, попрощался с ним и на понтоне ушёл на берег.

Поздно вечером, когда был дан отбой, мы с офицерами обсуждали работу прошедшего дня. Это было не офицерское собрание, а просто так, в некотором смысле трёп. Дежурный офицер рассказал нам, что он был в домике, где живут ленинградцы. Всё там хорошо, за исключением того, что в помещении очень тяжёлый воздух, стоит запах вонючей рыбы. Отпустив по этому поводу несколько шуток, мы перешли к обсуждению проведенной работы. Ночная смена к утру должна была закончить разгрузку корабля. Мы наметили план работы на следующий день и решили разойтись на ночлег, когда к нам подошла группа моряков. Я их видел на корабле, а с капитаном Поповым уже познакомился. Это был среднего роста чернявый мужчина, широкоплечий, с короткой шеей. Его прищуренные глаза, немного увеличенный рот с тонковатыми губами придавал ему вид солидной ехидны. Обычно физиономисты сразу определяют этих людей. Впоследствии мы убедились, что он в некоторой мере обладал этим качеством, но в целом был хорошим человеком и руководителем, а также прекрасным специалистом. Остановившись в нескольких шагах от нас, ни к кому не обращаясь он тихо произнес:

- Я так и знал — пехота! Ну, пехота, признавайтесь, в преферанс играете? — он сделал паузу и, не услышав вразумительного ответа, сказал: — Будете играть.

Далее он представился уже официально и представил каждого из старшин, прибывших с ним. Дежурный офицер отвёл их в домик, где расположились питерцы. Они получили там две большие комнаты.

Утром подъём был по распорядку. Во время завтрака я спросил у Попова, как спалось на новом месте.

- Спасибо, лейтенант, хорошо. В особенности хорошо спится, когда целый день натягаешься с оборудованием. Но вот одно плохо. Сильно воняет порченой рыбой.

Это был второй сигнал о порченой рыбе, и я решил сам проверить. Когда я вошёл в прихожую домика (да что зашёл — когда я открыл дверь!), мне в нос ударил этот дурной запах испорченной рыбы. Постучав в дверь комнаты ленинградцев, открыв её, зашёл в комнату. За столом в комнате сидели питерцы и ели сельдь с хлебом.

- Заходите, лейтенант, — приветливо пригласил меня зайти Иван Иванович, — мы здесь решили с ребятами перед завтраком побаловаться немного селёдочкой...

Он сделал паузу и как бы в доказательство, что селёдка замечательная, укусил большой кусок, пожевал немного и проглотил, после чего продолжил:

- Понимаете, лейтенант, вчера, когда мы высадились на берег, то прохаживаясь по берегу, мы обнаружили бочку сельди архангельского посола. Понимаете, замечательная сельдь, но нерадивые хозяева так небрежно разгрузили бочку, что часть сельди вывалилась на землю, и мы взяли себе по несколько штук. У нас в Ленинграде такую достать трудно.

Я понял всё. Но как я мог объяснить этим людям, которые чудом уцелели в блокаде, что мы выбросили эту сельдь как недоброкачественную, что у нас есть много сельди, что мы предоставим им возможность есть её столько, сколько они сумеют съесть! Как я мог объяснить им, пережившим блокаду, что есть нужно по времени или тогда, когда хочешь есть, но не тогда, когда достанешь где-то еду... Я вспомнил, как в первые послеблокадные дни к нам в Ижевск, где наша семья была в эвакуации, приехали ленинградцы. В 1943 году мы в лесу раскопала участок земли и засадили её картофелем. Посадочный материал мы собирали около года, отрезая глазки в картошке, которую покупали у удмуртских крестьян для супа. После сбора урожая мы уже считали, что не голодали — был картофель. Мы могли его есть до утоления голода. Я хорошо запомнил гневные глаза ленинградцев, когда они увидели, что мы чистим картофель: они готовы были признать нас врагами народа! Да, они были голодны, но прошло уже десять лет, а они по-прежнему обожествляют продукты питания.

- Уважаемый Иван Иванович, — медленно и тихо произнёс я, — не могу себя даже намёком поставить рядом с голодающими питерцами в годы блокады, но голод я познал в самом безжалостном варианте в содружестве с цингой. Поэтому прошу меня простить, если я скажу что-то не так. Дело в том, что сельдь, которую вы принесли в посёлок — испорченная, а не архангельского посола. У нас в экспедиции вся медицина в одном лице — фельдшера Мудрова. Я прошу, чтобы не дай Бог не было у нас дизентерии, немедленно выбросить селёдку. У нас достаточно продуктов высококачественных, чтобы не чувствовать голода. Прошу мне верить. Извините, пожалуйста.

Я вышел из домика и направился к Гуляеву. Рассказав ему о разговоре с питерцами, попросил его, чтобы первые дни он изыскал возможность несколько увеличить им рацион в виде добавок по их просьбам. Командир роты меня понял.


Я с Илюшиным на фидерной линии.


После ухода корабля работать стало значительно сложнее. Раньше все силы были направлены на обеспечение фронта работ монтажников мачт. Сейчас добавились монтажники спецоборудования, электромонтажники. В первый день совместной работы я пригласил бригадиров, Иван Ивановича, командира роты и хозяина маяка капитана Попова в 18 часов на пятиминутку.

Здесь мы решили, что ежедневно в это время будем встречаться и решать вопросы организации работ на следующий день. Мы, как и раньше, работали двумя тракторами в две смены. Конечно, все звенья и бригады требовали, чтобы их снабжали в первую очередь. Все очень хорошо понимали, что лучше работать при 10 градусах тепла, чем при 10 мороза. Мы с Гуляевым приняли решение, что старшие групп к восемнадцати часам сдают заявки на следующий день до двадцати часов, мы с Гуляевым рассматриваем заявки, связывая их с возможностью, и результаты передаём в бригады, подавшие заявки. В случае моей задержки на стройплощадке заявки согласовывал сам Гуляев. Однако люди полагают, а Бог располагает. У нас вышел из строя трактор НАТИ. Остались трактор ДТ-54 и автомашина с большим ограничением доставки грузов из-за отсутствия дорог. Когда механик доложил мне, что трактор НАТИ восстановить нельзя, мы решили оставшийся трактор использовать 18 часов в сутки, пересадив второго тракториста. Два тракториста, проработав по девять часов в смену, очень устали. В результате привлечённый тракторист Мараховский, заканчивая смену, уснул за штурвалом трактора, когда ехал на базу вдоль траншеи, куда уже укладывали кабель. В предыдущую смену кабельщики, уложив очередную катушку кабеля, отбросили пустую катушку, оставив домкраты подъёма катушек на дороге. Трактор наехал картером на домкрат и образовал в алюминиевом картере большую дыру. Был бы картер стальной, его можно бы было заварить. На наше «счастье» здесь картер был алюминиевый.

Узнал об аварии я от механика. Эта новость ошеломила. Мы с Андреем перечисляли варианты восстановления трактора, но они все были неосуществимы. На пуске трактора ДТ-54 можно было поставить крест. Из транспорта у нас остались мерин с телегой и автомобиль при отсутствии дорог. Шофёр у нас был отличный. К тому, что он заставил кусок железа двигаться, он ещё отвоёвывал у тундры по куску площади, через которую он прокладывал колею по 100-200 метров. Сейчас это было очень кстати, но вопроса доставки груза на объекты не решало.

Пришёл тракторист Канахевич и принёс картер и отломанный кусок от него.

- Алюминий. Его ни паять, ни варить нельзя, — с горечью сказал он. Без трактора делать нечего. С большой земли картер не доставят. Из-за него корабль посылать не будут. Товарищ лейтенант, — обратился ко мне Канахевич с явно белорусским акцентом, — у Вас в складе я видел листы меди. Мне нужен кусочек 30 на 30 сантиметров. Я попытаюсь восстановить картер.

Действительно, в складе лежали листы красной меди для высокочастотного заземления.

- Что ещё нужно для этой работы? — неуверенно спросил я. Неуверенность в меня внедрилась потому, что механик участка даже не намекнул мне об этом варианте.

- А больше ничего не нужно. У нас в колхозе мы с этой работой встречались, но там не было меди, и мы работали с листовым железом. Не всегда получалось.

Выхода иного не было, как согласиться на предложенный вариант. Я поручил Андрею не отходить от Канахевича и обеспечить работу. Через 15 минут тракторист сидел с зубилом и рубил медный лист. Затем взял отрубленную медь, картер и отломанный кусок картера и пошёл к мастерской-кузнеце. Встав за верстак, казалось, он слился в одно целое с верстаком, инструментом, деталями. Я несколько раз за день подходил к нему и наблюдал за его работой. Поза у него была одна и та же. Он весь был в работе. Андрей не отходил от него.

Иван Иванович мне не докучал. Он видел, в каком тяжёлом положении оказался я. Однако где бы я не находился, он ухитрялся показаться мне на глаза, напоминая о главном блоке аппаратной, который сиротливо стоял под открытым небом у входной двери в здание. С разборкой оконного проёма для втаскивания блока ничего не получалось. Нужно было снимать перемычку, а следовательно - весь участок стены до крыши. Кроме всего этого крепления балки обязательно бы дали трещины на потолке, который был отделан высококачественной краской. Я решил втаскивать блок через двери.

 Разборки стен при этом варианте было больше, но последующее восстановление было проще. Душа разрывалась, когда мальчики ломами начали крушить стены, отделанные высококачественными красками, но у меня третьего варианта не было.

Самое главное — чтобы нас не настиг дождь до того времени, когда мы затащим блок под крышу. Когда эта махина была уже в аппаратной, можно было уже не спешить, хотя питерцы настаивали на быстрейшем восстановлении помещения. В блоке были какие-то элементы секретности, и этим они аргументировали свои требования. Я же парировал тупостью их группы, которая допустила ошибку в проекте.

 

 

В выходные дни

можно погреться на солнышке

/начало июля/.


Август мы разменяли, две антенны были смонтированы, а третью не могли начать монтировать из-за отсутствия фаркопа, которого так и не прислали. Для начала монтажа также нужен был второй трактор, чтобы с его помощью заменить мертвяк при подъёме копра. Пошли вторые сутки ремонта трактора. Каждую свободную минуту я был в мастерской. Конахевич работал не поднимая головы. Он только попросил меня найти два метра медной проволоки диаметром три миллиметра и если можно — паяльную лампу. Его лампа дышала на ладан и могла подвести. Я попросил Попова, и он прислал мне два метра кабеля, в котором жилы были из 3-миллиметровой медной проволоки, и совершенно новую паяльную лампу. Наш умелец просверлил по контуру медного листа три ряда отверстий, лист к корпусу картера прикрепил двумя 3-миллиметровыми болтами. Нагревая осторожно медь, он маленьким молоточком придавал листу форму днища картера. Я его не спрашивал, когда он закончит работу, и он, видимо, это понял. С парня больше выжать было невозможно, а других специалистов не было.

Утром ко мне зашёл Алексей и осведомился, нет ли вестей с Большой земли насчёт досылки фаркопа. Я его ничем не мог обрадовать. К концу августа погода начала портиться, температура резко начала понижаться. На следующий день до общей побудки я зашёл в мастерскую. Канахевич завершал работу по восстановлению картера. Я понял, что через несколько часов трактор будет на ходу. После завтрака пришёл Алексей со своим традиционным вопросом о фаркопе. Он был одет в американскую меховую безрукавку.

- Видишь, лейтенант, я уже перешёл на зимнюю форму. Если через 10-15 дней не будет фаркопа, мачта смонтирована не будет. И сейчас никакой гарантии нет, что завтра не сорвётся ураган.

- Я с тобой, Алексей, согласен во всём. Они на Большой земле молчат, как будто они сидят на острове, а не мы, — я говорил с ним, а сам смотрел на его коричневую душегрейку. Уж очень она мне понравилась. - Слушай, Алёша, уж очень мне понравилась твоя душегрейка, она тебе ни к чему. Продай мне её!

Я так быстро переменил тему разговора, что мой собеседник оцепенел и вместо ответа только промычал: - Ну и ну!

- Нет, я серьезно, — повторил я своё предложение. — Ты смонтируешь последнюю мачту и уедешь домой, а мне здесь ещё куковать и куковать.

- А что, — опомнившись, выпалил Алексей, — давай литр водки — и я здесь же ее отдаю тебе. Но учти, денег я не возьму. Нафиг они мне?

- Дай хотя бы померить, а то и не померяю, жалко будет. Сам знаешь, водки у меня нет, — как бы досадуя, сказал я.

В это время в «прорабку» вошёл Гуляев. Я взял меховую безрукавку — лёгкую, тёплую, тонкую — и надел на себя. Она была размером как будто по мне сшита.

- Понимаешь, Нестерович, Алексей за эту вещь хочет литр водки, а ведь у меня водки нет, а только спирт.

- Поллитра спирта нам тоже не помешает, — издеваясь, сказал Алексей, — мы люди не гордые.

- А плакать не будешь? — спросил я.

- Никогда! — выпятив грудь, ответил бригадир.

Я взял стул, подошёл к печке, влез на стул и снял с печи бутылку спирта, которую я держал как НЗ на всякий случай. Блеснул и моментально померк глаз Алексея. Он взял бутылку, внимательно осмотрел её. Сургуч был цел. Я специально завернул бутылку в старую рубашку, зная,что солдаты, которые убирают комнату, заглядывают в шкафы и чемоданы в поисках бумаги для курева. Итак, всё было в порядке. Алексей открыл дверь и позвал двух ребят со своей бригады, которые его ждали. Откуда ни возьмись явился доктор Мудров. Алёша ловким ударом по донышку бутылки правой рукой открыл бутылку, разлил спирт по стаканам, и мы обмыли мою покупку.

Рассказывая о своих друзьях и сослуживцах, я очень мало рассказал об одном офицере в нашем коллективе, замполите роты, старшом лейтенанте Вишневском. Не знаю, как он попал в строительные войска, но уже второй год он носил почему-то авиационную форму одежды. В строительстве он не понимал ничего. К праздникам он брал солдат и украшал флажками казарму, клуб-столовую. Днём он бегал по объектам и подбадривал солдат возгласами: «Давай-давай!», «Вперёд!», «Молодцы ребята!». На планёрках он присутствовал. В первую экспедицию на планёрке пытался что-то сказать, но сказал невпопад, и когда я его оборвал, перестал вообще на планёрки приходить. Теперь он на планёрки приходил, что-то записывал, но голоса не подавал. По разговорам с солдатами я знал, что меня он недолюбливал, но при разговорах со мной вида не подавал. Солдаты в своих кругах называли его «попом», вкладывая в эту кличку свое негативное отношение к религии. Я знал, что с такими людьми нужно держать ухо востро. Я уже подорвался раз в батальоне на дружбе с замполитом роты Алексашовым, который на партсобрании облил меня ушатом дерьма. Кстати, о Вишневском я предупредил Попова, который очень резко отзывался о руководителях партии и о Сталине. Это было опасно даже здесь, но об этом расскажу ниже.

Однажды, когда в строй вошли два трактора после ремонта, мы автомашину ГАЗ-51 поставили в гараж на профилактику. Я попросил шофёра принести аккумулятор с машины и подключил к нему работающий на батареях радиоприёмник «Орион». Когда я приёмник настроил на Москву, то был поражён услышанным. Передавали сообщение о разоблачении и аресте Берия. Я был потрясён услышанным. Берия оказался врагом народа. Он был повинен в гибели миллионов людей в лагерях ГУЛага. Радиоприёмник был очень старый, ещё со времён войны, поэтому работал очень тихо, несмотря на то, что аккумуляторы были полностью заряженные. К прорабской начали подходить офицеры и руководители бригад и звеньев. Они группами собирались у дверей снаружи, шумно беседовали, ожидая начала планёрки. Я на время выключил приёмник, пока все не войдут на планёрку. Замыкал группу явившихся на планёрку Гуляев. Как командир роты он считал, что должен зайти после всех. С Гуляевым вошёл Вишневский. Он тоже считал, что должен заходить крайним, только не знал, как кто. Когда все уселись и умолкли, я, глядя в бумаги, лежащие на столе, как бы невзначай сказал: «Ну и Лаврентий Павлович, ну и Берия, подлец, гад паршивый...»

Я ещё произнёс несколько более веских ругательств и посмотрел на Вишневского. Он один вскочил со стула. Он ничего не мог сказать и только глубоко дышал, судорожно производил глотательные движения, отчего кадык на горле прыгал как балерина. Он переводил глаза на каждого присутствовавшего, как бы приглашая быть свидетелем произошедшего.

- Сядьте, лейтенант! — скомандовал я, давая понять, кто здесь хозяин, - да-да, садитесь! Всё, что я сказал, должны были сказать Вы, лейтенант Вишневский, а для этого нужно было лучше готовить экспедицию и позаботиться в приобретении нормального радиоприёмника. Товарищи, только что передали из Москвы, что органами арестован Берия, который хотел свергнуть правительство. У меня сейчас настроен приёмник на Москву, и мы с вами сейчас послушаем, что делается там, а планёрку проведём позже.

Я подошёл к приёмнику и включил его. Он говорил очень тихо, но понять можно было всё. Все замолкли и, казалось, перестали дышать.

В контору вошёл солдат-пограничник и передал приказание начальника гарнизона командиру роты немедленно прибыть к нему. Гуляев ушёл. Я выключил приёмник и начал планёрку. По окончании её никто не расходился, все ждали возвращения Гуляева. Мы чувствовали, что вызов Гуляева связан с московскими событиями. Что касается самих событий, то каждый из нас знал, что в тюрьмах сидело много людей, их перевоспитывали в духе коммунизма. Об этом даже в фильмах показывали. В фильме «Заключённые» показывали грамотных чекистов, воспитателей. О мусаватизме и мусаватистах знали, что ещё в 1920 году они были разгромлены и уничтожены в Азербайджане. Но какая связь между грузином Берия и мусаватом, о которой говорилось в передаче, мы не могли взять в толк. Своё слово вставил хозяин объекта капитан Юрий Попов:

- Вы не знаете, какая связь? Вы и не узнаете. Во всяком случае вам никто не скажет и газета «Правда» не напечатает. Причин после его смерти может быть много: инсульт, инфаркт, паралич или, может, как Геринг проглотить таблетку. Я всю или почти всю свою сознательную жизнь прожил на Кавказе и знаю, как это происходит.

Ожидание ротного было мучительным. Мы знали, что что-то происходит, но не знали — что. Пришёл Гуляев.

- Хорошо, что вы не разошлись, — с ходу сказал он, — в Москве хотели произвести правительственный переворот. Возглавлял выступление против правительства Берия. По стране объявлена в войсках боевая готовность номер один! Приказано во всех войсковых подразделениях нести службу согласно войсковым уставам внутренней службы.

Он напомнил, какие требования к военнослужащему предъявляются при указанной готовности.

Когда после объявления боевой готовности строй был распущен, многие солдаты обратились к Гуляеву с вопросом, какими должны быть их действия, если в роте всего одна винтовка.

- Оружия будет столько, сколько нужно и какого нужно , — ответил Гуляев, — если, конечно, оно будет нужно.

Очевидно, ему об этом сказал начальник гарнизона. Но слава Богу, оно нам не потребовалось. В Москве, как мы впоследствии узнали, всё было локализовано благодаря Георгию Константиновичу Жукову, который ещё раз показал себя как умный, решительный, грамотный командир и политический деятель. Наша винтовка и немного патронов нам пригодилась на рыбной ловле. Я чувствовал громадное удовлетворение, когда угощал питерцев икрой от пойманной красной рыбы, а также ухой. А между тем погоды начали портиться. Недостающий фаркоп нам не присылали. Две мачты-антенны были смонтированы полностью, последнюю мачту из-за отсутствия фаркопа нельзя было даже начать монтировать. Монтажники были на простое. На помощь пришёл Алексей.

- Слушай, прораб, пришло время решать. Для монтажа мачты холод не страшен, но вот если задуют ветры, мы наверху не удержимся.

- Есть ли какой-то выход, предложение? — спросил я.

- Да, есть. У тебя есть несколько стотонных лебёдок. Они нужны для первоначальной растяжки вант и для их испытания. Мы заготовим оттяжки, сделаем растяжку их, а также испытание. Затем разбираем лебёдку. У неё есть два вала с резьбой, идентичной резьбе фаркопа. Из этих валов мы сварим фаркоп. У нас достаточно лебёдок, чтобы сделать испытание фаркопа. При испытании его увеличим нагрузку на 20%.

Предложение было довольно заманчивым и, как мне казалось, единственным. Для меня сложность заключалась в том,что вся ответственность за дальнейшее состояние мачты ложилась на меня. Но раздумывать было некогда.

- Быть посему. Сколько дней нужно на монтаж и что требуется от меня?

- Сейчас ничего. Впоследствии нужно будет то, что на двух предыдущих смонтированных мачтах. В смысле сроков выполнения работ нужно 10-15 дней безветренной погоды, но это ни от тебя, ни от меня не зависит, — оживившись, сказал Алексей, вставая со стула.

Нельзя было терять ни минуты. Все силы и транспорт были мобилизованы на монтаж третей мачты в бухте «Кашалот», к которой нужно было идти 3,5 километров.

Приехали к нам в гости ненцы на двух оленьих упряжках. На привязи за вторыми нартами бежал крупный олень. После переговоров с ротным они зарезали оленя, погрузили мешок муки, занесли оленя на кухню. Сделав дело, они не отказались от чая, а после чаепития укатили восвояси. Проезжая по дороге к нам через районный центр Шойну, наши гости захватили на почте письма, адресованные нам. Их оказалось много. Я получил сразу три письма от Софушки, два письма из Одессы, где она отдыхала, а одно из Ваенги, куда она приехала для продолжения работы. Разложив письма по порядку, по датам их отправления ознакомился со всей деятельностью жены в отпуске и дома до начала учебного года.

 

Письма были тёплые, полные заботы обо мне, любви. Но какое-то странное чувство охватывало меня, когда не было писем долгое время, преследовала меня тревога о жене, с которой мы только начали строить свою жизнь, наверное, потому, что всё у нас было не так, как у людей.

Сначала она осталась в Одессе заканчивать учебу в университете. По приезде ко мне на Север через пол года опять расставание — я ушёл в экспедицию на восемь месяцев. А по возвращению домой через пять месяцев опять отбыл в экспедицию, продолжительность которой мне неизвестна. После получения писем на душе становится чертовски плохо, появляется апатия, пропадает сон. И это до тех пор, пока это чувство не сменяется тревогой и беспокойством.

 


Охота. Для такого охотника, как я,

это редкость.


 

А между тем жизнь берёт своё, работа есть работа. Мачту подняли и закрепили на самодельном фаркопе. Бросив высокочастотное заземление и законсервировав фаркопы солидолом и мешковиной, Алексей со своей группой на попутном рыболовном корабле ушёл домой через Шойну, Мизень, Архангельск, Петрозаводск. Техника и все усилия были направлены на закрытие траншей с кабелями. Необходимо эту работу было окончить до наступления метелей. Когда работа подходила к концу, была получена шифровка. Нам приказали готовить основной личный состав к отправке на базу, оставить только 20 человек. Подробно приказ будет в письменном виде, его передаст нам командир корабля. Готовясь к отбытию, рота не снижала темпа работы, но метели нас всё-таки настигли.

Я готовил отчётную документацию, чтобы отправить её с ротой на базу. Сняв со шкафа чемодан, я извлёк из него последние бланки отчётности, которые прятал от солдат-уборщиков конторы. Нашу экспедицию снабдили полностью махоркой, но забыли снабдить курительной бумагой. Поэтому после того, как были искурены все подшивки газет, в ход пошли мои бланки отчётности, остатки которых я спрятал в чемодан. Когда я доставал последние бланки из чемодана, под ними я обнаружил луковицу, по величине которой нельзя было её назвать средней величины — наш край нас не баловал свежими овощами и дома, но там иногда мы докупали свежие овощи на рынке в Мурманске. Здесь мы уже пятый месяц не видели свежих овощей. Но вот нашлась маленькая луковица, оставшаяся от двух килограммов лука, привезенного из дома, и который был съеден за одну неделю. Я взял эту луковицу и положил в карман, чтобы съесть её к обеду.

За обеденным столом в нашей кают-компании, которая находилась в варочном зале камбуза, за столом было четыре офицера. Дежурный офицер и замполит находились в обеденном зале для солдат. Кухонный наряд солдат к началу раздачи пищи обязан произвести хлорную уборку на камбузе, вымыть полы с хлоркой и протереть столы хлорной водой. Солдаты после помывки столов рассыпали хлорку по полу, залили полы водой и резиновыми швабрами погнали по цементным полам хлорную жижу в направлении офицерского стола, рядом с которым было отверстие, через которое жижа стекала во двор. Я с большим удовольствием, чтобы видели мои коллеги, вынул из карману луковицу и показал её всем. Три офицера на луковицу смотрели так, как дети в зоопарке смотрят на редкую, очень красивую зверюшку. Я вынул нож из кармана, разрезал луковицу на четыре части и разложил их на столе.

- Господа офицеры, прошу угощаться, — с пафосом произнес я. В этот момент кок доложил доктору, что обед готов и он просит разрешения к раздаче его личному составу. Доктор положил свой кусочек луковицы на стол и пошёл к котлам. Сняв пробу, через минуты две он вернулся к столу, когда мы свои дольки, разжевывая по лепесточку, съели. К этому времени основную массу воды с грязью и хлоркой уборщики подогнали к дыре в стене, чтобы спустить её наружу. Наш стол как остров возвышался над лужей. Доктор не стал дожидаться, пока вода сойдёт, встал в лужу, взял свою дольку луковицы, поднес её ко рту и издевательски произнёс:

- Так вот, вы своё уже съели, теперь можете мне позавидовать и посмотреть, как я буду наслаждаться.

Он медленно второй рукой хотел очистить луковицу от жёлтой шелухи и...

Не знаю, как это получилось, но то ли от предвкушения освежающего вкуса луковицы, то ли от волнения, то ли по другим причинам, но луковица выскользнула у него из рук и упала в самую гущу грязехлорной лужи. Мы все замерли, с сожалением глядя на эскулапа. Он же не спускал взгляда с луковицы, боясь её потерять из виду. Затем наклонился извлёк её из лужи, дочистил, осмотрел, потёр ею о рукав шинели.

- Будем считать, что она стерильная, — сказал доктор и отправил её себе в рот.

Этот героический поступок доктора вызвал у нас вздох облегчения и послужил темой обсуждения и насмешек на несколько дней, собственно, до отъезда основного состава экспедиции, с которой ушёл Мудров. Когда на рейде бросил якорь логер, небольшой корабль, мы с Гуляевым пошли на берег встречать гостей. Подошли к берегу одновременно с катером. Взяли у моряков пакет с приказами. Моряки попросили, чтобы мы не мешкали с отгрузкой личного состава. Погода по показаниям прогноза давала нам возможность погрузиться в течение нескольких часов. Приближался ураган. Мы обещали морякам ускорить сборы и попросили их следить за берегом. Костёр на берегу будет сигналом готовности погрузки. В приказе было указано, что 20 человек из состава роты должны остаться на объекте и отдельно пять человек оставить зимовщиков. Кроме начальника участка с личным составом остаётся один офицер роты.

Одному Богу известно, как разместились 100 человек на логере, но для них канинская экспедиция закончилась.

Я и взводный лейтенант Василий Краморенко остались с 25 солдатами продолжать работу. Интенсивно производить какие-либо работы было невозможно, но мы работали, хотя план строительных работ на эту экспедицию был выполнен. Скоро свою работу окончили питерцы, технологический монтаж маяка был завершён, пусконаладочную работу должна была делать другая бригада. Для этой работы нужна была электростанция, но взамен утопленных агрегатов ничего не прислали. Мы работали на мачте в бухте «Кашалот», вели отделочные работы. Технологический щит уже был смонтирован.

В этот момент произошло то, чего мы больше всего боялись: я заболел. Врача не было, врач на посёлке также отсутствовал, он был в отпуске. Лечил меня Василий. Он на мне испробовал все медикаменты, которые оставил врач, но результатов положительных не было. Температура держалась высокой. Василий принёс несколько солдатских одеял, но озноб не проходил, меня трясло, как при малярии. Однако неприятность была ликвидирована так же внезапно, как и возникла. К нам на чаёк заглянули ненцы. Василий их принял, как подобает хозяину, но операцию «олень-мука» он провести не мог по двум причинам: во-первых, не было командира роты, во-вторых, нам олени теперь были не нужны, т.к. в любой момент нас могли снять с точки.

Однако Василий рассказал гостям, что не может справиться с моим заболеванием. Ненцы моментально откликнулись на мою беду. Поговорив о чём-то между собой, один из них вышел к упряжкам и принёс огромную шкуру оленя. Сбросив с меня все одеяла, он накрыл меня шкурой ворсом к телу.

- Завтра, начальник, будешь здоров, — сказали гости, откланялись и уехали. Не знаю, что мне помогло, то ли оленья шкура, то ли время болезни, но на следующий день температура опустилась до нормальной, а ещё через день я вышел на работу.

На контрольные пункты дальних мачт мы вывезли щиты с аппаратурой, и бригада электриков их устанавливала и должна была прозвонить, то есть проверить целостность кабелей, идущих к щитам. На двух пунктах мы вели отделочные работы, хотя знали, что многое придётся переделывать. У нас не было источников тепла, чтобы обогревать контрольные пункты. Одной из важных работ была засыпка кабеля. После весенне-летнего периода работы для меня наступил период отдыха. Я в основном находился в «прорабке» и изучал документацию на завершающий период работы. Именно в этой работе я обнаружил, что проектировщики, проектируя комплекс маяка, забыли разработать проект водозабора и внутри посёлочного водопровода, ограничившись только водонапорной башней над гаражом. Спущен был проект отепления бака.

В эти дни я ближе познакомился с первым начальником маяка капитан-лейтенантом Юрием Владимировичем Поповым. Он оказался очень интересным человеком. Как и обещал, он нас обучил игре в преферанс. Играли мы ночью, в выходные дни, в свободное время при неблагоприятной погоде. Во время игры особенно не познакомишься с человеком. Но вот теперь, когда основная работа окончена, основной контингент рабочих отбыл, у меня появилось свободное время. Попов тоже сейчас не был загружен работой. В основном его задача состояла в том, что он должен обучить молодых специалистов работать на такой конструкции маяков. Сейчас он со своими подчинёнными готовил стенды со схемами узлов, стенды типов кабелей. Эти схемы и стенды должны стали наглядным пособием для военнослужащих маяка, которые должны были прибыть в новом году.

Вечерами я заходил к Юрию, или он приходил ко мне. Говорили о доме, о семье, о доармейской жизни, которая не очень жаловала Юрия. Отец его был кадровым военным с дореволюционным стажем. На сторону революции перешёл сразу. Мать его была революционеркой-профессионалом. Успела побывать при царизме на каторге. После революции работала на ответственных должностях исполкома в различных городах Грузии. Отец был русским, мать еврейкой. В 1937 году мать была репрессирована. Её обвинили в сионизме. Отец в это время работал в военном училище. Вскоре арестовали и судили отца как мужа врага народа. Их выслали в Сибирь. На Юрия оформили документы и должны были определить в интернат, но тётя, сестра матери, жившая тоже на Кавказе, забрала его в какую-то деревню и устроилась там на работу в школу преподавателем. Там Юрий получил среднее образование и поступил в военно-морское училище на радиотехнический факультет. С 1942 года воевал на Балтике. После окончания войны служил в средней полосе России, а с присвоением звания капитан-лейтенанта его направили на работу в качестве начальника радиомаяка на Канин Нос. К этому времени отец его умер в Сибири от туберкулеза. Мать после войны была реабилитирована. К сыну она приехала уже будучи сильно больной. Через полгода умерла. В семейной жизни ему тоже не повезло. Женился неудачно. Перед отъездом на Канин Нос оформил развод.

От Юрия я впервые услышал слова, осуждающие Сталина за его деятельность, сказанные открыто во весь голос. Однако как он ненавидел Сталина, так он верил в непогрешимость идей и действий Ленина. На его импровизированной книжной полке стояли многотомное собрание сочинений Ленина, «Вопросы ленинизма» Сталина, «12 стульев», «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова, а также книга, не вписывающаяся ни в какие рамки: «Книга о вкусной и здоровой пище». Когда в наших беседах возникал какой-то спор о нашей действительности, Юрии подходил к полке, доставал какой-то том, открывал нужную страницу и читал из книги изречения Ленина по данному вопросу. Иногда он брал в руки книгу Сталина, находил нужную страницу и зачитывал отрывки по этому же вопросу в этом же контексте, только изложенные другими словами. Здесь же он доказывал, что это чистой воды плагиат. У меня иногда возникала мысль, что из-за этих суждений он и попал на Канин Нос.

- Ты знаешь, Юрий Владимирович, не эти ли суждения дали тебе путёвку на Канин Нос? — спросил я его однажды.

- Ты знаешь, — ответил он мне, — здесь я себя чувствую совершенно свободно. Я могу говорить открыто не подбирая разрешённых слов. Севернее меня не пошлют и на юг южнее Кушки тоже не пошлют, я уже там был. А вообще я уверен, что гораздо лучше обсуждать не политические книги и суждения наших политических лидеров, а книги Ильфа и Петрова. Это воистину вечные книги, это классика Советской литературы.

Он здесь же начинал цитировать главы из книг, которые знал на память. Мы засиживались с ним до поздней ночи, разговаривали, спорили.

- Знаешь, — говорил он мне, — жалко, что ты не остаёшься на зимовку. Я б тебя просветил, и ты бы совершенно другими глазами смотрел на мир и на окружение.

Я спорил с ним, доказывая, что никогда не изменю своему мнению о конечной цели коммунизма, о средствах достижения этой цели. С дороги, ведущей к этой цели, я не сойду. Юрий усмехался своей ехидненькой улыбкой и обзывал меня «очень серым, серым человеком». Я с ним не соглашался, и мы расходились каждый со своим мнением. Утром мы с ним снова встречались на стройплощадке, обговаривали окончательные варианты некоторых работ, не оговоренных проектом.

В середине октября на рейде у посёлка Канин Нос встал на якорь небольшой корабль. Ввиду того, что на корабле был пакет в мой адрес, меня через посыльного вызвали в посёлок. Я получил указания моего начальства подготовиться к отбытию на базу: произвести консервирование объекта, оставить зимовщиков, ещё раз проинструктировать их. Также было указано силами личного состава оказать помощь в разгрузке продуктов для зимовщиков посёлка. Корабль должен был зайти и разгрузиться на несколько точек и на обратном пути в Мурманск забрать нас. Погода стояла неустойчивая. Ветер менялся как по силе, так и по направлению, что на Канином Носу имеет большое значение. Набегающие снежные заряды останавливали разгрузку из-за отсутствия видимости. На разгрузке работали 10 солдат, отобранных Краморенко. Зимовщиков на разгрузки не привлекли, боялись простудить.

С этим кораблём в посёлок вернулся из отпуска врач с женой. Мы были с ним знакомы ещё с первой экспедиции. Он был выпускником Одесского Военно-Морского Медицинского Училища. До начала разгрузки я зашёл к нему домой поздравить их с благополучным прибытием. Жена доктора усадила меня за стол, за которым сидел хозяин. После стакана водки, борща со свежей капустой, жареного картофеля с тушёнкой я почувствовал прилив сил и, поблагодарив хозяев, отправился на разгрузку корабля, где уже трудился Краморенко с солдатами. Вася определил мне место в конвейерной цепи. С первых сказанных им слов я понял, что Василий уже тоже принял допинг, но в другом месте. Мужчины маячники, матросы БРО работали вместе с нами. На берегу горел большой костёр. Часть разгружающих выносили из воды, вернее, из шлюпки на сушу мешки, вторая часть людей мешки тащила на обсушку, женщины маячницы и из ГМСа отвозили овощи в хранилище и укладывали их на зимнее хранение или раскладывали в хранилище для сушки.

Люди, снимающие грузы со шлюпки, время от времени сменялись группами, которые немного отогревались у костра. Костёр нес двойную службу: он обогревал намокших и служил морякам на катере маяком. Ветер крепчал. Разъярённые волны пытались развернуть шлюпку так, чтобы вторым ударом опрокинуть её или выбросить на береговые скалы. Несколько солдат уже падали в воду с мешками и теперь сидели у костра и грелись. По грудь мокрые были все, но у всех было стремление до прихода катера со второй шлюпкой разгрузить первую. Катер в маленьком фьорде стоять не мог, его могло разбить об скалы. К 21 часу разгрузка была закончена. Корабль дал прощальный гудок и ушёл в бушующее море.

После разгрузки офицеры БРО, строители, Попов, матросы которого тоже участвовали в разгрузке, собрались на квартире у доктора. Сюда пригласили и начальника погранзаставы как гостя. Пограничникам грузы доставлялись отдельно. Был приготовлен шикарный ужин, хорошо натоплено. Солдатам приготовили ужин в БРО. Им также хорошо натопили помещение столовой и каждому были выделены 150 грамм водки.

Только я зашёл в квартиру доктора, его жена приказала мне сбросить одежду и, порывшись в шкафу, достала оттуда брюки и рубашку доктора и приказала мне переодеться. Доктор был намного ниже меня ростом и плотнее. В его одежде я выглядел не совсем должным образом, но сухая одежда была приятней холодной мокрой. Переодевшись, я сел у тёплой печки и наслаждался. Доктор налил мне стакан водки и велел немедленно выпить, а на закуску дал солёный огурец. Моя мокрая одежда была развешена вдоль печки.

Не заставили себя ждать Василий, Юра, Олег — начальник погранзаставы, офицеры БРО. Начался ужин. Закуска была отличная, и было её много. Спирта так же было достаточно. Тихая беседа усиливалась в обратно пропорциональном отношении с содержанием в бутылках спирта. С убыванием содержимого в бутылках усиливались голоса. С Юрием у нас настолько усилились голоса, что беседа переросла в спор. Возник он в сущности из-за пустяка. Доля правды была у одного и другого. Морозы и сильные снегопады не давали мне возможности окончить штукатурные работы в последнем контрольном пункте. У меня было желание во что бы то ни стало заштукатурить помещение внутри, хотя это ничего уже не решало. Щит, начинённый электроникой, уже был смонтирован. Жечь костры в помещении было невозможно, так как дым мог осесть в шкафу и попортить содержимое шкафа. Мы брали большую металлическую бочку, нагревали в ней воду на костре вне помещения, затем горячую воду наливали в такую же бочку внутри помещения. Создавалась влажная положительная температура, при которой можно было работать. Я знал, что на следующий год штукатурку нужно будет подремонтировать, но это легче, чем штукатурить поверхности, сложенные из постелистого бута. Наш разговор с Юрием выходил за рамки приличия. Я утверждал, что я работы веду согласно СНИПа (Сметные нормы и правила), хотя этих норм у меня не было и я их вообще пару раз видел, но не читал. Юрий твердил, что строю я хреново и через год всё развалится. Нас стали успокаивать. Было около двух часов ночи. Участники застолья уже начали одеваться, чтобы идти по домам. Я надел свою, уже почти что высохшую одежду и предложил Попову пойти к спорному контрольному пункту, чтобы он убедился в хорошем качестве работ. Он согласился.

Расстояние к бухте «Кашалот» было километра 2,5. К нашему стройпосёлку от контрольного пункта было ровно 3,35. Предстоял нам довольно длинный путь, чтобы достичь истины. Часть пути, который мы должны были пройти, проходил через каменное плато, где сплошь и рядом лежали валуны, а часть пути нам нужно было пройти через поляну мшистых кочек высотой 40-70 см. Местами между кочками протекали ручьи или просто стояла вода. Идти нужно было в полной темноте, при слабых отблесках северного сияния. Чем дальше мы уходили от посёлка, тем тяжелее было обходить валуны, лежащие на плато. Уже несколько раз падал Юрий. Я его не видел, но слышал его ругань, когда он подымался. Я думаю, мою ругань он тоже слышал. Но вот каменное плато закончилось, и мы пошли по мягкому торфу. Взошла луна. Все неровности на земле под ногами стали рельефными. Они чётко подчёркивались тенью от лунного света. Однако облегчения особого не было, чувствовалась усталость предыдущего рабочего дня. Я уже несколько раз падал с кочек в воду и явно чувствовал, как она, проклятая, медленно проникала за воротник в области груди. Поднявшись, я увидел, как Юрий ловко перепрыгивал с кочки на кочку в направлении контрольного пункта, который находился от нас уже на расстоянии не более двухсот метров. Я попробовал сделать несколько прыжков, но попав на обледенелую кочку, спиной свалился в воду, которая при попытках встать потоком потекла по спине до самого пояса. Это был финал моего передвижения вперёд. Я ещё нашёл в себе силы подняться на кочку, поднял руку кверху и крикнул «Вперёд за Сталина»! Упал и полностью отключился.

Далее о событиях, которые произошли со мной, я узнал позже, через день из рассказа Юрия. Он вышел на поляну, где находился контрольный пункт, и спрятался за его стенкой от ветра. Он был также изрядно мокрый. Подождав меня какое-то время, он решил, что нужно мне помочь, и по своим следам направился обратно искать меня, что было делом нелегким. К счастью, наши следы были почти что рядом, он вычислил моё местонахождение. Однако попытка его вытащить меня на сушу окончилась неудачей. Он сам потерял силы, а я помочь ему ничем не мог, так как полностью отключился. Юрий решил идти в стройпосёлок за помощью. Придя в расположение, он рассказал всё Краморенке, который уже давно вернулся со своего застолья с солдатами, разгружавшими корабль. Одежда его ешё была мокрой, и он решил послать мне на помощь своего заместителя, сержанта. Сержант взял фонарь и двух солдат, которые не принимали участие в разгрузке, пошли на поиск.

Пока суд да дело, ведь дорога туда и обратно не коротка, я пролежал на прохладном воздухе, да и холодная водица не мать родная, не согрела, все эти факторы привели меня в сознание. Поднявшись, осмотрелся. Увидев контрольный пункт, я направился к нему. В нём было гораздо теплее, не было пронизывающего холодного ветра. Расслабившись, я снова почувствовал, что силы меня опять оставили. Не помню, упал ли я, или улёгся на пол и уснул.

В это время сержант и два солдата пришли в указанный им район, но обнаружить меня или хотя бы мои следы им не удалось. После неудачных поисков, по рассказу Краморенко, они постояли у контрольного пункта, покурили и пошли в расположение на доклад к Краморенко, который после этого взял двух отдохнувших ребят и отправился на поиски. Поиски он начал с контрольного пункта и сразу обнаружил меня. Я отдыхал на куче цемента, который завезли накануне для окончания штукатурки. Василий отпустил солдат в казарму и после этого разбудил меня. Я проснулся сразу, но понять ничего не мог.

- Какая сволочь меня сюда затащила? — спросил я и сразу вспомнил о событиях, произошедших накануне. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда перед товарищем.

Домой шёл по знакомой дороге, твёрдо чувствуя под собой землю. Придя в расположение уже под утро, я поблагодарил Василия за помощь и пошёл к себе на ночлег, времени на который мне уже отпущено не было.

В темноте я снял мокрый плащ с телогрейкой в сенях и зашёл в комнату. Зажёг лампу. Когда на меня глянуло чудовище из зеркала, я ужаснулся. Нет, это не был негр. Негры были чёрные, или тёмно-коричневые, а этот был серый, да вдобавок ещё с оттенками. Я ощупал лицо. Моё ли это? К великому сожалению обнаружил, что моё. На усах прилепились два цементных шарика, которые за ночь хорошо окрепли. С усами пришлось расстаться. Начал чистить цемент с лица и рук. Когда с этим было покончено, принялся за одежду. Постирал плащ, брюки, вымыл сапоги, шапку. На завтрак пришёл в фуражке, телогрейке, резиновых салоґах. До обеда я занимался документацией, отчётами, немного отдохнул под своей оленьей шкурой, а после обеда пошёл на злополучный контрольный пункт, где штукатуры заканчивали штукатурку стен. Кучи цемента уже не было, часть я унёс на себе, часть ушла в штукатурный раствор. Ребята, знавшие о моём ночном приключении, не подавали вида. Одни подходили и просили бумагу для самокрутки, другие задавали какие-то второстепенные вопросы, громко подшучивали друг над другом, вспоминая промашки при разгрузке корабля, подчёркивая, что не только со мной приключился такой казус:

- Ну, Петька Шевелёв вчера дал дрозда! Вместо того, чтобы взять мешок после волны, он поспешил и взял перед волной. Когда он пошёл на берег, она его догнала, да как шуранёт сзади, что только ноги его видны были! Хорошо, что ему помогли, а то захлебнулся бы.

- Да что Петька! Вот Колька Крюков учудил — так учудил. Он у шлюпки начал прилаживать мешок и прозевал волну. Так она, родимая, его прямо у шлюпки приголубила, что нам пришлось по отдельности мешок и Кольку вытаскивать.

Я чувствовал, что эти простые ребята своими воспоминаниями о вчерашней разгрузке пытались погасить мою неловкость, связанную с моими ночными похождениями. Странная вещь происходит на Руси. Человек выпил лишнее, нашкодил, обидел друзей и ещё черт знает что натворил, так вместо того, чтобы его осудить, его жалеют: «Ведь он не знал, что творил, он же был пьян».

Подошёл мой мастер Миша Илюхин. Он в разгрузке не участвовал. Он доложил, как идут дела на кабельной трассе, а также что одна опора фидерной линии повалилась, и он дал указание срубить более объёмный ряж и восстановить опору. Механик доложил, что трактор НАТИ полностью вышёл из строя, но это известие меня уже не огорчило. Сейчас он мне уже был не нужен. В следующем сезоне можно обойтись одним трактором, работ оставалось не так уж много.

И только один человек, участник моих приключений при встрече ехидно улыбнулся и с подковырками начал рассказывать о нашем ночном путешествии.

- Так как же, товарищ лейтенант, осмотрели контрольный пункт? Понравился он Вам? Вот мне он совсем не понравился. Я подошёл к нему и начал перечислять недостатки, но Вы и слушать не хотели и плотно залегли, как перед пулемётным гнездом между кочками.

Я ему рассказал, что было дальше, после того, что он меня оставил в тундре. Мы спокойно осмотрели контрольный пункт. Я ему сказал, что сознательно иду на то, что весной придётся штукатурку немного подремонтировать, но это будет намного быстрее сделано, нежели делать новую штукатурку.

К вечеру мы закрыли контрольный пункт на замок и попрощались с ним до весны.

Прошло несколько дней, неделя, а корабль за нами не приходил. По-прежнему днём мы работали на трассе, а вечером искали, куда себя деть. Я в основном коротал время с Поповым. С ним было интересно. Он мне доказывал несостоятельность нашей системы, говорил, что управляли государством люди, некомпетентные в делах управления страной. Для меня эти откровения были непривычны.

- Вот смотри, — говорил он, — люди, которые всегда врут и мошенничают, всегда обвиняют в нечестности других чаще, чем те, кто их уличает в нечестности. Хочешь пример? Пожалуйста. Часть твоих чертежей лежит в секретной части БРО. Чтобы пользоваться ими, ты идёшь три километра в секретную часть, снимаешь эскизы и по эскизам строишь. А ведь в этих чертежах ничего секретного нет. Смотри, вот эту книгу, — он достал с полки книгу, — я купил в Москве в книжном магазине. Смотри, я открываю 56 страницу. Знаком тебе этот рисунок? А эта схема знакома тебе? Да, это действующий в Англии радиомаяк типа «Консолл». Здесь даже расставлены размеры между антеннами — 3 500 метров. Англичане не боятся публиковать этот материал, потому что здесь нет ничего секретного. В секрете держится только частота волны, на которой работает маяк. А эти недоумки из КГБ засекретили чертежи выгребного гальюна по известным только им причинам. Делают вид, что если кто-то работает в стране, то это только они. И так во всём и повсюду.

К великому сожалению, Юpa был прав, но он очень легко к примеру приводил мелкие факты и здесь же переводил эти факты от мелких исполнителей к политическим деятелям страны, которых мы иначе. чем вождями не называли. Если я ему говорил, что в войну одержали победу партия и правительство, ведущие народ, то он мне парировал, что победу одержал народ и спас от смерти правительство, которое предательски допустило эту войну и угробило много десятков миллионов своих соотечественников. Мне с ним было тяжело спорить.

Но вот рано утром меня разбудил дежурный и сообщил, что на рейде какой- то корабль даёт семафор на БРО. Я вышел на полянку, откуда было видно мелькание огней семафора. Корабля видно не было.

Мы уже давно были готовы к отбытию на базу, но в последний момент каждый о чём-то вспомнил, что-то не доделал, и началась суматоха. В общем, мы были готовы к возвращению домой. Перед тем, как опечатать склад, я вывез весь аммонит на берег и утопил. Бикфордов шнур и запалы разложил между вещами в двух чемоданах.

Здесь я должен сделать небольшое отклонение от рассказа.

В одной из встреч с начальником гарнизона он спросил меня, как хранятся у меня взрывчатые вещества. Я ответил, что в складе. Он мне сказал, что спросил не просто так. Дело в том, что зимой у одного из матросов в руках взорвался взрыватель, который был в гарнизоне только у меня. Храниться взрывчатка должна на отдельном складе, специально оборудованном. Такого склада у меня не было, и я решил взрывчатку утопить, а шнур и взрыватели сдать на базе в склад, чем доказал свою полную безграмотность. Никто никогда мне не говорил, как нужно перевозить взрывчатые вещества. Впоследствии это привело к большим неприятностям и характеризовалось как уголовное преступление.

Когда немного рассвело, мы положили свои личные вещи на повозку, а также провиант на три дня и отправились на берег. Ребята-зимовщики предложили на корабль идти на понтоне. Погода стояла свежая, морозец и ветер с моря. Несмотря на прилив, корабль стоял от берега довольно далеко. Мы уже отчётливо видели, что за нами пришёл Г-250. Он имел осадку большую, чем все корабли гидрографии, и поэтому бросал якорь на милю дальше от берега, а следовательно, к кораблю идти нужно дольше. Мы приняли решение к кораблю добираться на понтоне. Во-первых, мы не так намокнем и во время пути не так замёрзнем, во-вторых, это будет быстрее, так как мы на понтоне поместимся все.

Когда мы подходили к берегу мы ясно видели, что от корабля отвалила точка. Это был катер. Мы на берегу разожгли костёр, чтобы нас видел экипаж катера. Ожидая подхода катера никто не говорил о погоде, хотя каждый с опасением смотрел на огромные валы волн, которые с шумом вываливались на берег. Откатываясь в море, валы оставляли на обсушке множество камней с прикреплёнными к ним длинными хвостами свежих водорослей. Свежие зеленные водоросли никак не гармонировали со снежными сугробами вокруг обсушки. Катер, гонимый мощным мотором и ветром с моря, приближался к берегу. Уже можно было рассмотреть, что экипаж состоял из двух человек, рулевого и моториста, который исполнял также работу матроса. Подойдя на максимально безопасное расстояние до берега, катер сделал крутой вираж и пошёл вдоль берега, чтобы найти более подходящее место для погрузки людей. Затем катер сделал ещё один вираж, развернулся на 180 градусов и, снизив скорость до минимума, направился к нам. Все обратили внимание, что этих моряков мы не знали, они были новые, поэтому они искали новое место для погрузки. Видимо, они здесь никогда не были. Ротация на Г-250 была чаще, чем на других кораблях. Хорошие моряки уходили на корабли дальнего плаванья.

На технический флот, гидрографию идут моряки, списанные с кораблей дальнего плаванья или рыболовецких за пьянку или профнепригодность. Настоящие моряки в гидрографии были пожилые люди, которых списали с других кораблей по состоянию здоровья.

Когда катер подошёл к берегу на расстояние, ближе которого было подходить опасно, матрос метнул швартовы к берегу. Солдат в водолазном костюме хотел подобрать канат, но мощная волна сбила его с ног и выбросила на берег. Швартовы с откатной волной ушли к катеру, включившему задний ход, уходя от береговой опасной зоны. Два захода катера не дали результатов. При последнем заходе солдата в водолазном костюме сильно ударило камнем, и мы больше не стали рисковать. Но здесь выскочил мой мастер Миша. Его вспыльчивый характер и несколько превышающее норму самомнение не в силах были вынести какие-либо отступления, если они даже разумные. Обвинив нас всех в трусости, он без водолазного костюма вошёл в воду и направился к катеру. Я понял абсурдность его замысла и приказал вернуться. Но он бы не был Мишeй Илюшиным, если бы выполнил с первого раза приказ. Повторить приказание я не успел. Набежавшая волна, под которой Миша хотел выйти за линию прибоя, легко оторвала его от почвы, на которой он стоял как Антей, вмиг перевернула его. Сначала мы потеряли его из вида. Вторая волна, как бы передавая от Миши привет, вынесла на берег его чёрную из цигейки ушанку. Третья волна вынесла Михаила. Он удачно, головой вперёд, лёжа на спине вылетел на обсушку чинно, без шума. Можно было бы подумать, что он спит, если бы не широко раскрытые глаза, которые всё время непонимающе мигали. Рядом с ним неслись, словно соревнуясь в гонках, камни со своими спутниками - зелёными водорослями и каждый пытался хоть немного достать Михаила. Мы кинулись ему на помощь и потащили его к костру. Катерники отплыли в безопасное место и, делая малые круги, ждали команду с берега.

 

Снятие последней группы экспедиции.


Необходимо было что-то предпринимать. Я позвал Краморенко и велел ему быстро послать ездового ко мне в конторку. Там в шкафу лежал тонкий оттяжной канат, который оставили монтажники, а сам выбрал небольшую скалу, взобрался на неё и крикнул катерникам, чтобы они никуда не уходили, что через 20 минут мы им подадим швартовы понтона. Они меня услышали и, отойдя ещё немного, бросили якорь и заглушили мотор. Я сошёл со скалки и направился к Мише Илюшину. Он сидел у костра и дрожал. Огонь обогревал только ту часть тела, которая было направлена к огню, остальную часть тела пронизывал морозный злой ветер. Открыв свой чемодан, я достал 3/4 флакона тройного одеколона, который остался у меня от бритья, и передал его Михаилу.

- Пей, — приказал я, — да-да, пей! Нужно для этого случая иметь спирт, а мы его сожрали.

Наш герой и глазом не моргнул, опрокинул надо ртом флакончик, высоко задрав голову. Двумя глотками проглотив содержимое, выбросив пустой флакончик, он издал звук вроде «Ух!» или «Ох!», повернулся спиной к огню, положил голову на рюкзак и впал в дрёму.

Скоро приехал ездовой и привёз тонкий линь, мы его перебрали, за один конец завязали палку и швырнули её к катеру, где уже разогревали мотор. Как хищник, катер метнулся к палке. На крутом вираже моторист подобрал её, взял линь, и катер натянул швартовы. Мы вскочили, предварительно немного помогли катеру. Понтон тряхнуло на прибойной волне, но мы крепко держали вещи и держались друг за друга. Далее всё пошло как по маслу. Опять, как после первой экспедиции, нас провожали тюлени. Кроме Ильюшина на понтоне все были сухими. Он сидел на настиле, обложенный рюкзаками. От ветра, который в море был намного сильнее, чем на берегу, мы его оградили собой.

На корабле было тихо и тепло. Ребята заняли свои места. Я пошёл в свою каюту. Юрий Дмитриевич был у себя.

- Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант, — приветствовал я его.

- Засранцы, что вы так долго держали катер? — вместо ответа на приветствие ответил он. - У меня тоже есть план и с ним надо считаться.

- Не знаю, к кому относится эта похвала, — парировал я, - ты что, катер послал к тёще на блины? Твои орлы даже не сумели бросить конец на берег, не то, что подать катер под посадку. Мог и сам в бинокль посмотреть, не велика цаца. Прислал, понимаешь, на берег каких-то парикмахеров..! Скажи спасибо, что мы на понтоне удержались, а то ловил бы сейчас жмуриков по одиночке в море!

Пока я наступал на него, он вынул бутылку из шкафа и два стакана, налил по полстакана в каждый и подал мне.

- Вот так-то лучше. А то сразу «засранцы»... — сказал я.

Мы чокнулись, выпили. Старпом вышел из каюты, я тоже решил пройтись. Спать, как всегда в таких случаях, не хотелось. Выйдя на палубу, заметил, что море начало шалить по-настоящему. Белые барашки волн теперь рассыпались по всему зеркалу моря. Оно вместо грязно-зелёного превратилось в снежно-белое. Катер, оставив понтон на берегу, мчался на полной скорости, то вздыбливаясь на гребнях волн, то пропадал, прячась между волнами. Подогнав катер под крюк, матрос ловко накинул стропа на крюк, и катер моментально оторвался от воды и повис над морем. На палубе приступила боцманская команда к креплению катера. Заработали ходовые двигатели корабля, загремела цепь якоря.

- Якорь чист, — прогремел по громкоговорящей связи рапорт боцмана. Корабль медленно развернулся и взял курс на порт Гремиху.

Погода с каждым часом становилась всё хуже и хуже. Корабль начало бросать, как катер. Обедали с поднятыми бортами на столах. В кают-компании никто не остался. Я поднялся на мостик. Вёл корабль штурман. Юрий тоже был на мостике. По их сосредоточенным лицам я понял, что в такой обстановке вести корабль нелегко. Не заходя в помещение мостика, спустился на палубу. Ледяной ветер, холодные ледяные брызги загнали меня опять в каюту, где было тепло и светло. Переваливаясь через громадные волны, корабль кренился во всех направлениях, издавая скрип, похожий на стон, стон испытывающего огромные нагрузки или нестерпимую боль. Электролампочка, висящая над столом, описывала какую-то чудовищную фигуру, графин с водой бегал по своей изложице как угорелый, а вода, находящаяся в нём, подымалась до верхней кромки то с одной стороны, то с другой. Чертовски болела голова, немного подташнивало. Я вынул из шкафа подушку, одеяло, выключил свет, лёг на свой диванчик и уснул. Проснулся от тишины. Было темно. Ходовые двигатели были заглушены. Понял, что мы в Гремихе. Вышел на палубу. Мы стояли у причала. Ветер был умеренный — не то утих, не то мы зашли за сопку в бухте. Температура наружного воздуха была ниже чем в море. Немного подышав свежим воздухом, направился в каюту, где встретился с Юрием, который, как мне казалось, в эту ночь так и не ложился спать.

- Я обязан тебе сообщить пренеприятнейшую новость, — сказал он мне при встрече, — мы получили приказ срочно отсюда пойти на Новую Землю. Вы отсюда доберётесь до Мурманска на пассажирском пароходе «Вологда».

- Когда отходите?

- Немедленно.

Было три часа ночи. Я вынул свой чемодан, отвязал притороченный к нему полушубок, а на его место привязал свой плащ, в котором был при уходе со стройплощадки. Зашёл Василий.

- Ты уже знаешь? — спросил я, — ты хотя знаешь, где здесь вокзал, кассы? По каким документам мы получим билеты?

- Это всё мы найдём, решим. Но где нам отсидеться эти пять часов — не знаю.

- На причале нет ни одного человека.

Я взял чемодан, вышел на палубу. Солдаты сходили по сходням на пирс. Попращавшись с Юрием, я тоже сошёл на пирс и пошёл за солдатами. Когда мы сошли с пирса, Г-250 уже выходил из бухты. Пошёл снег, снег густой и едкий. Он не давал смотреть вперёд, резал глаза. От того, что на зубах появился специфический хруст, было понятно, что вместе с воздухом мы вдыхали песок, который ветер сдувал с сопок. Свежий снег ложился на старый, и на земле образовывал белые островки. Мы отошли от пирса на солидное расстояние, но не встретили ни одного человека, у которого можно было бы спросить, где находится морской вокзал. Будить среди ночи жильцов не хотели. В четыре часа утра, наконец, мы увидели женщину, которая, видимо, только вышла из дома. Она нам сказала, что мы идём как раз в другую сторону, что вокзал находится недалёко от причала, только в другой стороне. Мы около часа шли не в том направлении. Повернули, в обратную сторону шли быстрее. Вот и указанный женщиной домик с вывеской. Ни одного огонька. Входная дверь зала ожидания была открыта нараспашку и, гонимая ветром, совершала рейсы по окружности на 180 градусов, издавая ржавыми петлями звук многих десятков птиц, истязаемых каким-то изувером. Мы зашли в помещение. Маленький тамбур, или коридор. Вторую дверь мы нашли ощупью, т.к. была полная темень. Во второй комнате было тепло, конечно, по сравнению с наружным воздухом. Ни скамеек, ни стульев в комнате не было. Нащупали печь, которая была тёплой, нащупали питьевой бачок с кружкой, прикованной к бачку тяжёлой цепью. Внизу бачка был водоразборный кран. Разместились. Я оказался в лучшем положении. У меня одного был мой солдатский фанерный чемодан, на половинку которого я уселся, а вторую половинку отдал Василию. Солдаты расположились на полу, подложив под головы вещевые мешки. Все были чертовски усталыми: качка в штормовом море, двухчасовые поиски этого помещения. Можно было отдохнуть часа три, и мы решили этим воспользоваться. Сон пришёл моментально.

Солдатскому сну не могут помешать ни храп соседа, ни громкие вскрики спящего, ни спёртый воздух помещения, который увеличивает свою плотность пропорционально времени, проведенному в этом помещении. Сквозь сон я слышал, как время от времени кто-то из солдат, гремя цепью, доставал кружку и, открыв кран, набирал воду и громко пил её. Затем опять громыхала цепь, и кружка водворялась на место. Опять наступала тишина. Иногда тяжёлая цепь стаскивала кружку, и та с грохотом падала на пол. Но это не могло нарушить солдатский сон. И всё-таки три часа отдохнуть мы не сумели. Дело в том, что один из солдат, выпив воду, забыл закрыть кран бачка, лёг и заснул. Не сразу спящие солдаты обнаружили наводнение, но всё же обнаружили. Поднялся шум. Не все сразу поняли, откуда вода. У некоторых шинели были основательно мокрыми. На улице было темно, но мы обратили внимание, что в некоторых окнах светилось электричество. Мы начали ощупывать стены в поисках выключателя, и наши поиски увенчались успехом. Когда мы включили свет, жить стало лучше и веселей. Пострадавшие развесили шинели у печи, разместившись рядом. Вещевые мешки перенесли на сухое место. Было где-то за семь часов, когда Василий пошёл в комендатуру, где мы должны были получить проездные документы. На оформление документов он потратил около часа. Рядом с дверью комнаты, где мы разместились, было маленькое окошко кассы, на которое мы не обратили ранее внимания. Лёгкий сухой завтрак — хлеб с тушёнкой — мы проглотили моментально. Обменяв в кассе литер на билеты, в девять часов мы отправились на причал. Билеты на солдат были оформлены в общий зал, офицерам — двухкоечная каюта второго класса. Я этим был вполне удовлетворён, так как имел в чемоданах весьма неприятный груз. «Вологда» должна была нас взять на борт в 10 часов, в Мурманск мы должны были прибыть в 5 утра.

На причале мы были гораздо раньше. От причала в море уходил пирс, тот самый, на который ночью нас высадил наш корабль. Начало светать. Теперь можно было всё рассмотреть. Вот к пирсу пришвартовался сторожевой корабль. По пирсу пошли военные с зелёными погонами. Пришедшим подали сходни, и они поднялись на корабль. Ходить по пирсу было тяжело, после вчерашнего шторма он покрылся льдом. Мороз усиливался, вода в море изрядно парила, как будто её кто-то подогревал. Дышать было тяжело. Из носа вместе с выдыхаемым воздухом вытекала вода. Солдаты, чтобы не замёрзнуть, играли в «Сало». Нет, эта не та игра, в которую мы играли в детстве бегая друг за другом, нет! Это очень коварная игра, в которую я тоже играл в свою солдатскую бытность. Один солдат становился спиной к массе играющих. Левую руку ладонью наружу солдат прикладывал к своему правому боку, правой рукой прикрывал себе глаза. Играющая толпа била солдата по ладони с такой силой, что бедняга иногда валился с ног. Все играющие выставляли вперёд толстый палец левой руки. Солдат должен был угадать своего обидчика. При удаче они менялись местами. Несмотря на то, что я когда-то играл в эту игру, она сейчас мне казалась омерзительной.

Я медленно пошёл к сторожевику, где люди работали, что-то делали, а не томились в ожидании. Услышав за спиной сигнал машины, отошёл к отбойному брусу пирса, пропуская машину. Мимо меня на солидной скорости проехал «Студебеккер» с грузом для сторожевика. За рулём сидел молоденький шофер, матрос-новобранец. Через какой-то момент я услышал визг тормозных колодок автомобиля. Несмотря на то, что все колёса были заблокированы, машина продолжала движение к торцу пирса. Легко преодолев покрытый льдом отбойный брус, она подпрыгнула и «рыбкой» полетела в воду. Я был единственный на пирсе свидетель, видевший случившееся.

Побежав к сторожевику, я крикнул вахтенному, чтобы они оказали помощь шофёру, но вахтенный уже принимал меры. Он бросил мне спасательный круг, чтобы я его кинул в воду поближе к машине, а сам объявил тревогу на сторожевике. Я подбежал к торцу пирса в тот момент, когда из открытой дверцы машины, преодолевая сопротивление воды, выплыл матрос. Я кинул ему круг. Полушубок на матросе ещё полностью не пропитался водой, поэтому матрос легко несколькими гребками достиг круга. Спасательная шлюпка уже подходила к потерпевшему. Вся наша команда, бросив вещи, уже была на пирсе, и все старались наперебой высказать своё мнение, как бы он поступил в такой ситуации, хотя никто из них, кроме Канахевича, прав на вождение не имел и за руль никогда не садился.

Не прошло и тридцати минут, как к пирсу буксир подтащил плавучий кран, подошёл катерок «Эпронщик». Загремели на кране лебёдки, и крюк со стропами опустился в воду над машиной. Вслед за крюком с катерка опустили водолаза, который легко зацепил машину и сам отошёл в сторону. Кран поднял машину на пирс, водолаз по лесенке поднялся на борт катерка, и пирс затих. Только одна машина, гружённая мешками, виновато стояла на нём, словно просила у кого-то прощения. Когда мы уходили с пирса, к машине подъехал транспортёр, один матрос сел в машину и на буксире утащил ее. Всё это мы видели как на экране в кино. Вода просвечивалась до самого дна.

К этому времени в бухту заходил белоснежный пассажирский корабль «Вологда». Он не был большим, но и малым его не назовёшь. Он шёл тихо, достойно, и только шипение сопровождало его. Это был пароход, собратья которого уже уходили в небытие, вытесняемые дизелями.

Швартовка была выполнена великолепно. На берег сошли всего два человека, а погрузилась только наша команда.

Василий повёл солдат в общий зал. Я пошёл со своими чемоданами в нашу каюту. Всё здесь было прекрасно. Стюардесса, открыв каюту, спросила, нет ли вопросов к ней, сказала, как её можно вызвать, где находится душевая, ресторан — и ушла. Стол, стулья, двухъярусная кровать — всё здесь было закреплено. На кровати было белоснежное бельё. Всё здесь располагало к прекрасному отдыху. Пришёл Василий. Он тоже обратил внимание на тишину и уют. Мы решили позавтракать в ресторане, пока море сравнительно спокойно. Василий уже успел договориться с шеф-поваром, чтобы сделали солдатам суп или борщ и оплатил заказ своими деньгами. Странно было оплачивать заказ. Семь месяцев я не пользовался деньгами. Один раз дал Василию деньги на папиросы, когда мы его командировали в Шойну. Через четыре дня он вернулся на попутном сейнере с папиросами. Водки и одеколона для солдат он не привёз, в магазине этого товара не было. Он много рассказывал нам об этом посёлке, районном центре полуострова Канин, но каждый раз возникали новые воспоминания.

Мы зашли в ресторан. Он был почти пуст. Официантка приняла у нас заказ. Мы подсчитали стоимость заказа и начали по карманам собирать всю наличность.

- Ты знаешь, Вась, за всю экспедицию я не потратил ни копейки, кроме тех денег, что я тебе дал при твоей поездке в Шоину.

- О, да. Я хорошо запомнил эту поездку. Ещё бы немного — и вы бы не досчитались в вашем войске одного офицера, — интригующе начал свой рассказ Краморенко, лукаво улыбаясь.

- Что так? — с недоумением спросил я.

- Как видно, я ещё не всё рассказал об этих четырёх днях в ожидании судна на обратный путь. А рассказать есть о чём. Во всяком случае сейчас. Так слушай... Ведь это я договорился с пограничниками, что они меня подбросят катером к любому рыболовному судну, идущему на Шойну. Когда я пришёл на погранзаставу, там уже была Валентина, инженер ГМС, ты её знаешь. Долго нам ждать не пришлось. Семафором договорились со шкипером, и через несколько минут мы были уже у сейнера. Нам кинули штормтрап, и мы поднялись на борт. К вечеру мы были уже в Шойне. Магазин был закрыт. Моя спутница сказала, что она знает дом, где можно переночевать. Он у них вроде гостиницы. Мы направились к этому дому. Пришли вовремя, там готовились к ужину, состоящему в основном, из наваристого рыбного супа и варёной рыбы. Всё это варилось из трески. Водки не было, но браги было до не хочу. За столом сидел пожилой мужик и рассказывал, что он сюда на сейнере притащил бухгалтера, который привёз рыбакам зарплату. На эту же сумму в трюмы погрузил водку для магазина. Бухгалтер выдал рыбакам зарплату, рыбаки закупили всю водку, отдав привезенные деньги в инкассацию. На витрине магазина стояла большая бутылка из папье-маше с этикеткой «Особая московская». Один сильно пьяный рыбак потребовал, чтобы ему продали эту бутылку. Ему все объясняли, что это не продаётся, что это бутафория. Так эта зануда разбил витрину, бросив какие-то деньги, схватил бутылку и убежал. Из посёлка не убежишь. Его поймали, набили морду, а бутылку возвратили продавцу. Много ещё было рассказано за этот вечер, но время катилось к ночи, а народу за столом много и в основном — рыбаки со своими подружками с сейнеров. Хозяин нижней комнаты раздал знакомым рыбакам остальные комнаты, а оставшимся четырём парам велел разместиться на чердаке. Мы поднялись на чердак. Здесь был полумрак, и в отличие от низа было много воздуха. В каждом углу на сене лежал матрас. В центре чердака тоже была пара спальных мест. Мы с Валентиной выбрали один угол и пошли туда укладываться. Моя спутница достала из сумочки халатик и надела его на ночь. Я снял сапоги, подстелил под себя шинель и сразу лёг, потому что выпитая бражка очень подкашивала ноги. Валентина устроилась на рядом лежавшем матрасе...

Василий вёл свой рассказ певучим украинским говором. Официантка поставила нам на стол закуски, встала в сторонке у окна и следила за усиливающимися волнами за бортом. Мы ели и пили не спеша, нам всё равно нужно было ждать порционные блюда. Корабль сделал небольшой вираж, и мы прошли какой-то островок, после которого резко увеличилась качка. Официантка подошла к нашему столику и подняла висящие на петлях борта стола. Порционную солянку и бифштекс мы ели, придерживая тарелки рукой. Водку выпили к первому. Опасно было оставлять бутылку на столе. Однако обед был отличный. Расплатившись и поблагодарив официантку, мы побрели в свою каюту. Я взобрался на верхнюю кровать, Вася лёг на нижнюю. На всякий случаи подняли борта на кроватях, чтобы во время сна нас не сбросило с них.

- Да, — продолжал свой рассказ Василий, — не помню, о чём мы говорили с Валентиной, когда услышали в одном из углов чердака смешок и тяжёлое дыхание, а затем — тихий стон. Валентина не могла этого не слышать. Пожелав мне спокойной ночи, она повернулась ко мне спиной и замолкла. На чердаке был полумрак. Солнце стояло низко, и лучи его били в единственный фонарь чердака. Скоро я услыхал возню в дальнем углу чердака. Там любовь была принята в открытую без всяких условностей. Люди использовали свой шанс, который на малых сейнерах и йолах недоступен. Я понял, что Валентина не спит, потянул к ней руку и притронулся к плечу. По тому, как она вздрогнула и повернулась ко мне, было понятно, что отступать от намерения нет надобности.

- Ты что, Вась? — спросила она шепотом. Глаза её блестели, отражая те немногочисленные лучи ночного солнца, которые пробивались в фонарь. Ответа она не дождалась, да и вряд ли он был надобен. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Через её чуть приоткрытый рот, окаймлённый налитыми пунцово-красными губами, просматривались ровные белоснежные зубы. Её учащённое дыхание и чуть вздрагивающая грудь... Не помню, как я впился в эти губы, как прижал дрожащее тело этой женщины. На мои порывы она отвечала с не меньшей страстью. Нам уже не нужно было слушать все звуки по углам чердака. Они были заглушены ударами наших сердец. Мы только не учли одного — что перекрытие дома, приютившего нас, было очень старым, и многие балки перекрытия были изрядно подгнившими. Это вызвало опасение хозяина дома. И надо же было случиться, что в момент кульминации мы услышали голос хозяина:

- Эй вы там, наверху, поосторожней, потолок рухнет!

Но нам было не до него. Где-то часов в пять мы заснули, укрывшись моей шинелью. С моря подул довольно холодный ветер. Приблизительно так прошли ещё две ночи, пока не подошёл попутный сейнер, шедший в наши края на лов акул...

Так Василий закончил свой рассказ, и мы выключили свет после беспокойной ночи. Корабль бросало по волнам, как игрушку. Немного мутило, но заснуть всё-таки удалось. Я несколько раз просыпался из-за шума в коридоре. Кто-то кого-то звал, кто-то что-то бросал, тащил. Корабль швартовался во многих рыбацких посёлках, в некоторых местах на рейде бросали якорь, и пассажиры доставлялись на корабль катерами. После завершения работ на стоянке корабль вновь уходил в бушующее штормовое море, чтобы точно по расписанию прибыть в порт назначения Мурманск. Проснулся я рано. Не возня на палубе, не крик и шум прервали мой сон, а спокойствие, тихое спокойствие корабля, как будто остановившегося посреди озера или вмёрзшего в ледовой массив. Опустив борт постели, я тихо, чтобы не разбудить Василия, вышел в коридор. То, что я увидел, меня потрясло. В коридоре на полу валялись спящие мужчины, женщины. Рядом с ними валялись узлы, ящики, чемоданы, бутылки из-под водки. Во многих местах на полу и коврах была блевотина. От вчерашней чистоты и приветливости не осталось и следа. О люди, что у вас осталось человеческого?!

Я вышел на палубу. Мы шли по заливу. Остров Кильдин был за кормой. Теперь уже можно сказать, что мы дома. Овальные контуры белых сопок бледно выделялись на тёмно-сером небосводе по оба борта нашего белоснежного парохода. Я закурил. Идти в каюту мне не хотелось, хотя стоять было зябко. Наверх из общего зала выходили наши солдаты. Закурив, поёжившись, они убегали вниз, где было тепло и душно. То слева, то справа от нас по борту появлялись посёлки различной величины, дома, которые приветливо подмигивали тускло светящимися окнами проходящему кораблю. Докурив папиросу, затушив окурок, который остался покоиться в палубной урне типа чернильницы-невыливашки, я вернулся в каюту. На щелчок дверного замка Василий только повернулся на другой бок лицом к переборке, словно обидевшись на меня за созданный шум, и продолжал спать. Мне спать не хотелось. В Мурманск мы должны были прибыть часов в 11-12. От нечего делать начал читать журнал, одиноко лежавший на маленьком столике. Было непонятно, оставил ли этот журнал кто-то из предыдущих пассажиров, или этим журналом подчёркивался начинающийся и здесь же кончающийся сервис. Журнал был то ли о пчеловодстве, то ли о кролиководстве, что никак не вязалось с сегодняшней действительностью. Стало тоскливо. Я разбудил Василия. Его спокойствию и невозмутимости можно было только позавидовать. Истинно толстовский Каратаев!

- Вставай, уже утро. Мы почти что дома, а ты дрыхнешь, — прошипел я. Он лениво подтянулся, зевнул, успел при этом издать звук, утверждающий удовольствие от сна, и здесь снова хотел заснуть. Однако через мгновенье сбросив ноги с койки, отбросив одеяло, он уже сидел.

- Что, уже Мурманск? Уже швартуемся? Который час? — спросил он. Я промолчал.

- Ну, ладно, не Мурманск, мы не швартуемся, но который час ты можешь сказать?

- Уже семь, — спокойно сказал я, — давай посмотрим, что у нас есть для завтрака, чего не хватает.

Пошарив во всех карманах, мы обнаружили, что после ресторанного обеда на сегодня у нас осталось денег только на чай, и то у коридорной. Но хлеб и консервы у нас были. Завтракали молча. О чём нужно было переговорить, переговорили сполна. Каждый думал о своём личном и сокровенном. Я думал о доме, где меня ждала жена, с которой я не виделся семь месяцев. Василий был холост. Наверное, он думал об отпуске, о селе на киевщине, где ждали его престарелые родители. У родителей было восемь детей, он был последним. Три брата погибли на фронте, четыре сестры жили в одном селе с родителями, имели свои дома и семьи. Все ждали его.

Время тянулось медленно и нудно. Поев, мы вышли на палубу. Впереди по курсу появились необитаемые скалы-острова. Справа должен был появиться город Полярный. Наш белоснежный корабль плёлся, как черепаха, выжимая все те узлы, который мог ему разрешить старый паровой двигатель. Мы перешли на палубе в то место, где полярный ветер не так обжигал лицо. Оба устремили взгляды на правый берег по ходу корабля, откуда должен был в ближайшее время показаться город Полярный, вернее, вход в бухту, за сопками которой лежал город. Когда мы прошли это место, этот берег перестал нас интересовать.

Мы не вспомнили о том, что в 1933 году наши вожди Сталин и Ворошилов выбрали именно это место для базирования Северного флота. Нам всё время говорили о мудром решении людей, выбравших это место. Однако после Отечественной войны военные специалисты пришли к выводу, что место было выбрано дилетантами военного дела. В бухте могли укрыться только подводные корабли, а с появлением подводных крейсеров типа «Б», которых моряки называли «Буки», и подводный флот весь разместиться здесь не мог. Нет, нас теперь это не интересовало. Мы перешли на другой борт и наблюдали за появлением нашей Ваенги, огни которой мы уже видели. Если бы мы шли на Г-250, нас бы высадили на одном из причалов, но увы, этот корабль останавливаться на базе прав не имел. Вот мы миновали два острова, прошли два крейсера, стоящих пришвартоваными к бочкам, а вот и первый причал, с которого мы уходили в экспедицию! Он медленно, как бы нехотя, уходил в сторону нашей кормы. Наш «Летучий Голландец» тащил нас дальше от нашего дома. В губе Грязной лётчики морской авиации возились с громадной «Каталиной», пытаясь заставить её взлететь, но этот старый кусок металла был упрям и не поддавался. Дважды он догонял наш корабль, но так и не взлетел. А вот и поселок Роста, или Комсомольский. До сих пор не пойму его название. Да, здесь я начинал военную службу рядовым стройбатовцем 147 Отдельного Стрелково-Строительного Батальона. Тёплые воспоминания об этом периоде службы останутся у меня на всю жизнь. А между тем мы подошли к причалу Мурманского порта. Корабли обменивались приветственными гудками. Послышалась команда боцманской бригаде, которая была уже готова к швартовке. Мы зашли в каюту, взяли чемоданы и вышли на палубу. Наши солдаты с ящиками, вещевыми мешками, туго обвязанными верёвками клумаками, шумной ватагой стояли у места выхода, огрызаясь с матросами боцманской бригады, которой они мешали швартоваться. Лёгкий толчок, заскрипели кранцы — и корабль замер. Палуба наполнилась народом. Боже, откуда они только появились?! На корабле их как-то не было видно, а здесь всё выходили и выходили. Кое-кто нуждался в помощи при движении, и таковых друзья крепко держали в своих руках. Мы по сходням сошли на причал и построили личный состав. Все были в строю. Имущество также было в наличии. Подъехала крытая брезентовым тентом машина, из кабины которой вышел замполит, капитан 3 ранга Беляк.

- Вот его только здесь и не хватало, — не договариваясь, одновременно промолвили я и Василий.

Улыбаясь, Беляк нас поздравил с возвращением и успешным завершением очередной экспедиции. Погрузив личный состав на машину, мы с Василием и солдатами сели в кузов. Через 40 минут мы были в Ваенге. Выгрузив личный состав в расположении роты, Беляк распорядился, чтобы шофёр подвёз меня домой. Я подошёл к строю солдат, поблагодарил их за труд и старания при выполнении поставленных задач. Я заметил, что солдаты меня слушали не так, как Беляка, и когда я со всеми попрощался крепким рукопожатием, то почувствовал, что в их жизни я сыграл какую-то положительную роль, то ли в учёбе, то ли при общении. Они видели во мне своего друга, советчика и в сложных ситуациях часто за помощью обращались ко мне. Милые мои друзья, знали ли вы, что уча вас, я у вас учился сам вашей самобытной мудрости и проворству! Спасибо вам, друзья!

Подъехав к своему дому, я снял чемоданы с кузова и отпустил машину. Дома никого не было. Дверь была закрыта на замок. Я вынул ключи из чемодана и вошёл к себе домой. Семь месяцев я ждал этого момента. Чемоданы с запалами и бикфордовым шнуром я положил под кровать, чтобы Софушка случайно на них не наткнулась. Вещи вынул и разложил всё по местам. Бритва, мыло, сапожная щётка с кремом — всё заняло свои законные места. Завершив работу по расконсервированию вещей, оделся и пошёл в парикмахерскую. На этот раз у меня уже усов не было. В прошлое возвращение из экспедиции жена красоту моих разноцветных усов не оценила, так что я их сбрил преждевременно к удивлению старпома. Когда вернулся из парикмахерской, меня уже встречала жена. Беляк ей сообщил, что я приехал.

Это была встреча радостная без притворства, настоящая, горячая от всего сердца, долгожданная и желанная. Это была кульминация того, о чём я долго мечтал далеко от дома. Вот она, моя милая Софушка, ничуть не изменившаяся, такая же тихая и немногословная, и только глаза её, появляющиеся из-за несуразной толстой пластмассовой оправы очков, говорили о радости встречи.

- Ты знаешь, что о твоём приезде я узнала всего 15 минут тому назад. Мне позвонил Беляк. Так что не взыщи, обедать будем в ресторане. Туда придут девчата, учителя школы.

Действительно, о нашем возвращении, вернее, о времени возвращения никто точно здесь не знал. Мы потерялись. Нас высадили в Йоканьге, и только на следующий день нам через комендатуру в военно-строительном управлении выдали проездные документы и обещали сообщить о нас в наше управление, а сообщили с опозданием. Но всё закончилось хорошо. Мы дома.

Действительно всё для всех было хорошо, за исключением меня, Мои злоключения только начинались. Но я об этом ещё не знал.

Обед в ресторане прошёл отлично. Когда мы пришли в ресторан, а ходьбы до него от нашего дома было всего две минуты, там за сдвинутыми столами уже сидела шумная компания учителей. В основе это были девушки одна моложе другой. Они шумно беседовали, громко смеялись и были до необыкновенности подвижны, если не сказать — вертлявы. Увидев Софью с офицером, они моментально умолкли и изучающе уставились на меня парами прекрасных глазёнок: карими, серыми голубыми, зелёными, бирюзовыми, широко открытыми и прищуренными как щёлки из-под очков и без них.

- Это мой муж, — представила меня Софья им, счастливо улыбаясь.

- Добрый день, — поздоровался я с ними и заметил, что среди них были и мои знакомые. Но незнакомых было больше.

Шутки, розыгрыши, немного сплетен, без которых не проходит обед, где за столом, за исключением меня, сидели только женщины, сопровождали обед всё время.

Вернувшись домой после обеда, я собрал все отчётные документы в один увесистый пакет, увязал его и пошёл в управление. Обе женщины в ПТО встретили меня шумными восклицаниями и поздравлениями с прибытием. Сдав документы начальнику отдела, я направился к начальнику управления отрапортовать о завершении экспедиции. Дверь в его кабинет была закрыта, и это меня очень обрадовало. Я зашёл к главному инженеру. Увидев меня, он с улыбкой встал из-за стола и вышел мне навстречу. Мой уставной рапорт он отменил жестом руки и чуть заметной гримасой губ.

- Как самочувствие, лейтенант? — спросил он.

- Всё в порядке, готов к исполнению дальнейших приказаний, — отбросив фамильярность, ответил я.

Очевидно, четыре года службы в строевых частях вбили в меня эти уставные истины, и избавиться от них в технических частях я сразу не мог.

Майор предложил мне сесть и сел рядом со мной в стороне от служебного стола. Он задавал мне вопросы, я отвечал на них. Мне было приятно с ним разговаривать. Он умел слушать. Когда вопросы иссякли, он встал со стула, что незамедлительно сделал и я.

- Всё хорошо, — сказал он тихо, почти шепотом, — теперь отчитайтесь в ПТО и собирайтесь в отпуск.

С работниками ПТО я поработал около часа. Уважаемая начальница меня буквально выгнала из отдела:

- Идите домой, жена вас уже, наверное, давно ждёт! Я не стал ждать, чтобы меня упрашивали, и через 10 минут был опять дома. В комнате было тепло, светло, чисто. Софушка сидела за столом, на котором были разложены всевозможные книги и альбомы с музейными иллюстрациям.

- Мне нужно ещё с полчасика, — сказала она и продолжала писать.

- Хорошо, мне торопиться некуда, — ответил я.

Выйдя из домика, я открыл сарай, где аккуратно были сложены дрова и уголь, взял вёдра и пошёл к колонке набрать воду. Вёдра с водой поставил в кухне и опять вышел на улицу. Закурил. Если признаться, то я еще себя не чувствовал дома. Да, я дома. Вот сарай с дровами, в квартире — жена, а внутри меня что-то было неспокойно, в голову лезли мысли о работе, хотя я пытался их отогнать чем-то сиюминутным. Ведь всё хорошо. Вторую экспедицию, как и первую, признали проведённой с оценкой «хорошо». Что может быть лучше?! Завтра сдам содержимое чемоданов — взрыватели и бикфордов шнур — и буду совершенно свободен, и можно будет полностью расслабиться.

Я зашёл в комнату. Жена накрывала на стол чем Бог послал. Пахло чем-то жареным, пареным и очень вкусным. Это создавало необыкновенно домашнюю обстановку. Теперь уже можно будет поговорить, ответить на вопросы, возникающие друг у друга. Конечно, обо всём за один вечер не расскажешь. Вопросов было много, ответов столько же. Вклинивались отдельные рассказы, которые внимательно слушались с большим интересом...

Утром, плотно позавтракав, мы разошлись по своим работам. Я взял свой чемодан и пошёл на материальный склад нашего экспедиционного управления, который от конторы находился километра за три. Когда я предложил кладовщику принять материальные ценности, он чуть не упал в обморок.

- Немедленно выйдите из склада! — завизжал, заикаясь, он, — С такими вещами в склад заходить нельзя!

Кладовщик был вольнонаёмный. Маленький мужичок с писклявым голосом. Его возраст трудно было установить, в народе говорят, что маленькая собачка всегда щенок, поэтому я не знал, как с ним разговаривать — то ли как с пацаном, то ли как с пожилым человеком. Не мудрствуя лукаво, я схватил свой чемодан и удалился не солоно хлебавши. Направился в управление.

Мильштейн был на месте, я рассказал ему, что побудило меня забрать запалы, а правильней — детонаторы со склада. Один солдат-пограничник был травмирован нашим детонатором. Мне об этом официально сообщил начальник гарнизона. Как попал к нему детонатор, я не знал, так как я ими не пользовался и ящики были опечатаны. Сейчас было видно, что в них на объекте надобности нет и не будет.

Главный инженер внимательно выслушал меня, ни разу не останавливая, но по его виду я понял, что влип в историю основательно.

- Да, неприятная история, — тихо вымолвил он. — Я уже отбрасываю мысль, как Вы шли на «Чумикане». Это наш корабль. Можно было сдать этот багаж официально, и его бы привезли сюда. Но вы шли ещё на пассажирском корабле, имея этот багаж при себе! Это уже пахнет уголовным преступлением.

Он вышел из кабинета. С кем он разговаривал, я не знаю, но вернувшись, он велел мне подождать, пока кто-то должен был прийти. Я пошел в ПТО. Там ко мне было несколько вопросов по материальному отчёту. Я ответил на них. Через какое-то время на машине приехал экспедитор Петя Шагал. Я с ним уже был знаком. За две экспедиции он уже два раза доставлял на Канин стройматериалы, и ни одного инцидента никогда не было. Я даже обрадовался, когда передал именно ему злополучный груз. Передав накладную в бухгалтерию, я закрыл последнюю строчку в материальном отчёте. Отчет был утверждён, я — свободен.

После обеда я пришёл в управление получить расчёт и проездные документы. Дежурный управления передал мне, что меня вызывают в первый отдел Североморстроя. Я знал, где находится этот отдел. Один из выпускников наших курсов был направлен туда для дальнейшего прохождения службы. Работники этого отдела называли себя контрразведчиками. Фактически это были бездельники, пьяницы, бабники. Шныряя среди солдат и офицеров, они подслушивали, что кто говорит. Обнаружив кого-то из неосторожных, кто высказался с неудовлетворением о начальстве или политике в целом, они начинали за ним наблюдать, а иногда и провоцировали его на разговоры, которые в армии вести было запрещено. Дальше они вели несчастного, пока не подводили его под политическую статью. Встреча с людьми из этого ведомства не предвещала ничего хорошего. Я быстро нашёл человека, который меня вызвал. Это был старший лейтенант. Он предложил мне сесть за стол и дал лист бумаги.

- Пожалуйста, письменно ответьте мне на вопросы: где и как у вас хранится взрывчатка, какая взрывчатка, сколько её, как обеспечивается её охрана, по каким документам она выдаётся взрывникам, как контролируется заложение взрывчатки в шпуры и при взрывах накладными зарядами, как транспортируется взрывчатка, как она охраняется при транспортировке, куда сдаются остатки и кто их принимает?

Зачитав монотонно эти вопросы, старлей положил лист бумаги с вопросами около себя, давая мне знать, что я должен начать писать. Мне было понятно, что это только начало их работы, поэтому особо не слушал его вопросы, а старался понять, зачем ему были ответы. Я попросил повторить вопросы. Старлей высказал своё неудовольствие, но вопросы повторил. На этот раз я их кратко записал, после чего начал писать ответы односложно, короткими предложениями. Взрывчатка хранится в складе, аммонит, полторы тонны, ночной пост выставляет командир роты согласно уставу внутренней службы, и т.д. Он взял у меня листок с ответами, небрежно положил около себя.

- Наша встреча не последняя, — сказал он, — когда ты мне понадобишься, я тебя вызову.

Самое худшее — иметь дело с офицером в звании выше тебя на одну звёздочку. Он всегда ищет возможность показать, что он выше в звании и требует уважения к этой инстанции. А если этот офицер работает в органах, то это качество увеличивается во много раз. Полковник может остановить лейтенанта и сделать ему замечание, если он провинился, хотя это бывает очень редко. Когда же старший лейтенант или капитан остановит за аналогичный проступок лейтенанта, то он начинает ему читать нотацию и часто в оскорбительном тоне. Так получилось и сейчас. Старлей перешёл со мной на «ты» пользуясь тем, что ответить я ему не мог. Но чёрт с ним! Я вернулся в управление, получил проездные документы и пошёл домой.

Дома первым делом я взял лист бумаги и восстановил все вопросы, которые мне задал старлей, а затем записал все ответы. Старался ответы зафиксировать по возможности точнее по тексту сданных в отделе. Я чувствовал, что он меня заставит вторично писать ответы. Сложив бумаги в полевую сумку, я завалился спать. Редко у меня бывал случай днём отдохнуть. Несмотря на неприятности, я уверенно входил в роль отпускника, который ничего не думает и ничего не решает. Я бы мог проспать до следующего утра, тем более, что утро в период полярной ночи можно было определить только по часам. Но этого не случилось. Я проснулся от щелчка открывающегося внутреннего замка двери. Глаза открывать совершенно не хотелось. В комнату вошла Софья. Положив на тумбочку сумку с книгами и тетрадями, что я определил по звуку, она постояла какое-то мгновенье, как бы определяясь, затем включила свет, от которого я окончательно проснулся. До чего же хорошо! Я дома, светло, тепло. Рядом стоит моя жена. Все эти факторы в совокупности определялись одним словом — счастье! Такое редкое и такое желанное для меня явление...

Мои сверстники, которые отслужили уже или которые вообще не служили, живут все дома рядом с жёнами, у некоторых уже дети были. Мне кажется, что они не могут осознать, что такое семейное счастье. Для них это просто жизнь. Мы с Софьей жили семьёй уже около двух лет, однако когда оставались вдвоём, чувствовали себя не совсем уверенно. К этому времени у нас уже были некоторые разногласия, разночтения по тому или другому вопросу. Но наша жизнь так сложилась, что каждый занимался своим делом, и все эти разногласия сами укладывались в приемлемые рамки.

- Ну, как прошёл день? — спросила она, определив, что я уже проснулся.

- Нормально, — бодро слукавил я, скрыв неприятность, которую уготовил мне первый отдел. — с завтрашнего дня я в отпуске.

Я видел, как поникло лицо жены и, не давая развиваться этой теме разговора, сменил её.

- Давай послезавтра соберём друзей, устроим праздник моего возвращения из экспедиции, — бодро предложил я.

Предложение было принято с радостью. На следующий день я выехал в Мурманск, где сделал покупки всего, чего не было в Ваенге с её сухим законом. По приезде из Мурманска начал делать заготовки к завтрашнему застолью. На следующий воскресный вечер нам осталось только из заготовок приготовить блюда и ждать гостей, которые не заставляли себя дважды приглашать.

Вечером наша комната была заселена полностью. В основном здесь были преподаватели школы, в которой работала Софушка. Не было Юры Зарина, Вали Иванова и Вали Калягина. Их армейская волна унесла далеко в неизвестном направлении. Новые друзья были с Украины, со средней полосы. Из Ленинграда чета Залмановых Яша и Вера, мои одесские друзья Кацели Миша и Инна, которые перебрались из Полярного в Ваенгу, учительница химии Спектор с мужем. Он был начальником химслужбы флота. Эта пара была немного старше нас. У них были два сына. Всего было 18 человек. Все были молодые, весёлые, жизнерадостные. Казалось, что стены нашей комнаты расширились и удлинились, давая нам веселиться.

Через день я уехал в Одессу. Признаться, меня мучила совесть. Софья опять одна. Не ехать я не мог, отец тоже ждал меня, сестрёнка ждала. В дороге ничего интересного не было. Ехал через Ленинград железной дорогой. По-прежнему велось строительство новых вокзалов. Многие уже функционировали.....

 





<< Назад | Прочтено: 449 | Автор: Дубовой Г. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы