RC

Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Наги Эрвин

 

Две встречи в Коктебеле

Из рассказов об интересных людях

 

 

О Коктебеле

 

Был тот редкий случай, когда я проводил отпуск не в путе­шествии, а в непривычно комфортных условиях в Коктебеле. Причиной тому явилась работа над книгой, которую мы – трое коллег – решили написать по результатам наших технических исследований. С одним из соавторов мы и отправились „на юга“, чтобы максимум свободного времени посвятить этому важному делу.

 

Коктебель – место модное. Не только из-за своеобразной природы и здорового климата восточного Крыма, но и как мес­то, где летом собиралась элита твор­ческой интеллигенции. Так возникло сообщество "коктебельцев", приезжавших сюда много лет подряд. Своим центром они почитали дачу Максимилиана  Волошина, поэта и художника, причастного в молодости к декадaнсу. В советские времена его не издавали, и известен он был среди знатоков поэзии и профес­сиональных литераторов. На даче, построенной в начале века в стиле модерн, постоянно жила вдова поэта – Мария Степановна. В меру своих весьма скромных возможностей она сохраняла обстановку и атмосферу, сложившиеся при жизни Волошина. В этом Марии Степановне содействовали неко­торые отдыхавшие здесь известные люди. При необхдимости они обращались к местному начальству, делились и личными средствами. По существу, это был неофициальный дом-музей Максимилиана Волошина. Принимая участие  в  заботах  Марии  Степановны,  писатели  и  учёные ощущали себя в некоем тихом противостоянии господствующей идеологии.

Приезжали в Коктебель и люди, не имевшие отношения к науке или искусству. Рядовые трудящиеся, встречая на набережной известных писателей и актёров, чувствовали себя причастными к кругу деятелей искусства. Более активные отдыхающие завязывали с ними знакомства. Воспользовавшись ими, можно было проникнуть "в гости к Волошину" и окунуться в атмосферу, сохранявшую дух богемы начала века с привкусом декаданса...

Повстречался и я с интересными „коктебельцами“.

Воспоминаниями о двух из них – поделюсь.

 

Физик-путешественник


В самое жаркое время дня мы обычно уходили в сад нашей хозяйки под навес, оплетённый виноградными лозами. Там в тени, разложив на дощатом столе свои материалы, трудились над будущей книгой. Rаботалось легко, и особенно приятной была возможность в любой момент прервать свои занятия ради пляжа, гор или скал Кара-Дага, отвлечься - и снова браться за дело. По взаимной договорённости каждый из нас мог в любой момент устроить себе такую передышку. В этот раз мой соав­тор, тряхнув головой, сорвался на пляж, оставив меня дописы­вать согласованные формулировки.  Не успел я сложить наши труды, как он взволнованный вбежал под навес:

– Послушай, по-моему на пляже академик[1] Блохинцев! Tы же с ним встречался на Байкале пару лет назад! Иди, поздоровайся, может быть, он тебя узнает. Интересно всё-таки!

Действительно, в 1959-м году мы – группа друзей – провели целый месяц на Байкале. Путешествие начинали в Листвянке у истока Ангары, на вёслах прошли до острова Ольхон и заканчивали в деревне Давша, в Баргузинском соболином заповеднике. Дирек­тор заповедника разрешил нам сделать кольцевой маршрут по подведомственной ему территории. Три счастливых дня мы про­вели в тайге, бережно сохраняемой в первозданном состоянии. Вернувшись в Давшу, мы стали готовиться к дороге домой. На следующий день с юга пришёл „Комсомолец" – небольшое дизельное судно, бывшее единственным транспортным  средством на Байкале. Ещё два дня нам нужно было ждать обратного рей­са. Обычно к приходу „Комсомольца“ свободное население при­ходило к причалу встретить знакомых, узнать новости, купить пиво или ещё что-нибудь в судовом буфете. Пришли на причал и мы. Среди немногих пассажиров, сошедших на берег, выделялись трое – двое мужчин и женщина, все в солидном возрасте, не моложе пятидесяти лет, все в новеньких штормовках и под рюк­заками. Туристами в нашем понимании они не выглядели,  но видно было, что люди бывалые. Все трое направились прямо к нам. На штормовке шедшего впереди мы с удивлением увидели широкую полосу орденских колодок.

– Здравствуйте, туристы! – Приветствовал нас орденоносец.

– Здравствуйте, с прибытием вас!

– Спасибо! Давно вы здесь?

Орденоносец определённо был главным в этой группе.

– Да вот пятый день, ждём "Комсомольца" на юг. Домой уж пора, в Москву – отпуск кончается.

– Где удалось побывать?

Мы рассказали о своём плавании, о кольцевом маршруте по заповеднику.

– Вот этот маршрут как раз нас и интересует. А где вы остановились?

– В местной школе. Нам разрешили пожить там до отъезда. Пойдёмте к нам, там и отдохнёте с дороги.

– Спасибо! Ну что, принимаем приглашение москвичей? – И, не ожидая ответа спутников, продолжил: – Пошли, отдохнём. Давайте знакомиться! Это моя жена, Серафима Ивановна, меня зовут Дмитрий Иванович, а это наш спутник Николай Григорь­евич[2].

Мы по очереди называли себя. Дмитрий Иванович, крепко по­жимая руку и внимательно глядя на каждого из нас, повторял наши имена.

В пустом классе школьной избы стоял стол, три лавки вокруг него и шесть мешков, набитых сеном, – наши спальные места. Мы предложили гостям прилечь, а я собрался идти к завучу за дополнительными тремя мешками, чтобы устроить жильё приехав­шим в соседнем классе.

– Не спешите, мы не так уж и устали! Всё устроится. У вас есть кроки маршрута по заповеднику? Пожалуйста, расскажите о маршруте.

Я достал схемы, срисованные с планов заповедника, и мы углубились в детали. По их вопросам чувствовалось, что они не новички в путешествиях, видно было, что и походная жизнь им не чужда. Мы понимали друг друга с полуслова, и вскоре беседа приняла свободный характер людей одного круга. Неожи­данно открылась дверь, и на пороге возник директор заповед­ника. Он был очень взволнован.

– Кто тут академик Блохинцев? Я сейчас получил радио, что в Давшу на "Комсомольце" должен прибыть академик Блохинцев!

Имя это мы все хорошо знали. По одной из его книг мы изу­чали в институте атомную физику. Знали, что он является директором Объединённого института ядерных исследований в Дубне недалеко от Москвы. Дмитрий Иванович недовольно оторвался от плана маршрута:

– Блохинцев – это я.

– Вам здесь не совсем удобно! Мы вам с товарищами предо­ставим более удобное место, пройдёмте со мной! Так надо!

Тон директора был почти приказной, видно было, что он весьма напряжён. Блохинцев развёл руками:

– Ну, раз так надо... пойдём! – И, обращаясь к нам: – Вот устроимся и продолжим. Не возражаете?

– Нет-нет, конечно, как освободитесь, приходите, ждём вас!

Директор увёл академика "со товарищи" в некое более до­стойное высоких гостей жильё.

Через пару часов все они пришли к нам, и мы продолжили об­суждение подробностей маршрута. По существу, путь шёл по тропинкам, проложенным обходчиками. В заповеднике было несколько охотничьих избушек. По таёжной традиции в них можно было найти сушняк для печи, какую-нибудь крупу и соль. Избушки находились на берегу ручьёв или речек. Через запо­ведную территорию протекала река Большая. Два раза её следо­вало перейти вброд. Это, пожалуй, было единственной слож­ностью для прибывших путешественников. Мы как можно более детально описали приметы мест, где броды были  наиболее удобными.

Мы понимали, что Блохинцев может расчитывать на всесторон­нюю помощь со стороны руководства заповедника, но нам было приятно, что первоначальную информацию о походе он со спут­никами предпочёл получить от нас. Два дня до прихода "Kомсомольца" мы провели вместе, водили их на исходную точку маршрута, показали тропинку, по которой возвратились в Давшу.

В день нашего отплытия Дмитрий Иванович, Серафима Ивановна и Николай Григорьевич пришли проводить нас на причал, пере­дали письма, чтобы мы их отправили в Москве.

Дмитрий Иванович настоятельно приглашал нас в гости в Дубну и говорил при этом:

– Как сойдёте с электрички, так и спросите у первого чело­века, где живёт Блохинцев. вам любой покажет. Обязательно приезжайте!

„Комсомолец“ отвалил, провожающие с поднятыми руками скры­лись за мыском. Так закончился отпуск, и началась дорога домой.

В гости к Блохинцеву никто из нас поехать не решился, Все мы всегда с удовольствием вспоминали эту встречу и при случае рассказывали о ней друзьям и знакомым, О продолжении знакомства никто из нас, естественно, не думал. И вот, два года спустя, неожиданно появилась такая возможность.

На пляже на лежаке под навесом сидел Дмитрий Иванович. Вокруг – группа человек десять с почтением на лицах. Многие были нам знакомы, это были учёные из Москвы, Ленинграда и Киева.

Мы пристроились поблизости. Разговор шёл об организации научных исследований у нас и в других странах. Выбрав подхо­дящий момент, я обратился к Блохинцеву:

– Здравствуйте, Дмитрий Иванович! - и услышал в ответ равнодушное:

– Здравствуйте!

– Вы меня не узнаёте?

В ответ – безразличный взгляд и:

– Hет!

Я не выдержал:

– Пятьдесят девятый год, июль, Байкал! Мы же виделись там!

Блохинцев рывком повернулся ко мне, всмотрелся  и  вос­кликнул:

– Эрик!

– Да, Эрик, Эрвин – как хотите!

– Это замечательно! Будем вместе гулять по окрестностям! Вы составите мне компанию?

– С удовольствием!

Девять замечательных дней!

Блохинцев прекрасно знал окрестности Коктебеля, горные тропы между собственно посёлком и биостанцией, подножье круто взметнувшейся в небо острой вершины Сюрю-кая, убегающий в море мыс Тапрак-кая (в переводе с татарского – бегущая гора, могила поэта Максимилиана Волошина...) Время в прогулках бе­жало незаметно с рассказами Дмитрия Ивановича о своеобразной природе восточного Крыма, об эпизодах недалёкой истории из времён гражданской войны и более поздней, о Максимилиане Волошине и о многом другом. Блохинцев же устроил посещение дома-музея поэта, лично представил меня и моего коллегу хозяйке – Марии Степановне, сам выполнил роль экскурсовода. Но самым интересным было послушать  рассказы о различных эпизодах его жизни и работы. Некоторыми я позволю себе поделиться.

Коктебель – место благоприятное для планерного спорта. Летом здесь собира­ются планеристы для учёбы и соревнований. С берега моря, с пляжа мы с удовольствием наблюдали за изящными полётами пла­неров и бесшумными эволюциями фигур мастеров пилотажа. Любопытно было видеть, как планеристы, заметив парящего ястреба или коршуна, пристраивались в найденные ими воздушные пото­ки. Иногда выстраивалась целая цепочка планеров, возглавляе­мая птицей.  Однажды такая картина дала повод для сравни­тельной оценки аэродинамических свойств птицы и планера. В разгар обсуждения Дмитрий Иванович спросил спорящих:

– А кто из вас во сне летает?

Вопрос был неожиданным, и кто-то произнёс:

– Как это?

– Да очень просто: видишь сон, в котором по какому-нибудь поводу или без повода просто летишь над землей!

Общество разделилось на две группы примерно пополам. Одни летали во сне, другие – нет.

Я вижу сны редко, но иногда летаю, и ощущение свободного полёта, испытываемого во сне, очень люблю. Однажды поймал себя на том, что, увидев толпу людей, собравшихся у книжного лотка, решил взлететь над ними, чтобы посмотреть, что лежит на прилавке. Рассказал об этом ощущении.

– Вот-вот, – заметил Дмитрий Иванович – со мной такое же бывает! И что удивительно, людей, летающих во сне, примерно половина, и, по-моему, мы – люди – можем помнить только то, что было в действительности. Когда-то, где-то было, засело в генетической памяти, и во снах напоминает о давно минувшем. Меня всегда занимала эта проблема, но заняться ею вплотную так и не удавалось – дела были всё более насущные.

И Дмитрий Иванович, замолчав, обратил взгляд на небо, где один из планеров, оторвавшись от цепочки и сделав крутой ви­раж, пошёл на посадку.


Нас поразило, что крупного учёного, физика с мировым име­нем  интересуют проблемы, так сказать, нематериального, даже фантастического характера. Обсуждая с коллегой высказанное Блохинцевым,  мы вспомнили удивительную фразу Нильса Бора: „Перед нами безумная идея! И мы должны определить, достато­чно ли она безумна, чтобы стать реальностью!" И воочию убе­дились, что мысль настоящего учёного не ограничена обыватель­скими или идеологическими барьерами.

Как-то во время очередной прогулки Дмитрий Иванович заитересовался моей работой, взаимоотношениями между сотруднками, обстановкой в ОКБ в целом. Мне было приятно поделиться с ним деталями жизни и работы нашего коллектива. Рассказывая Блохинцеву об истории организации и оформления нашего преприятия, я заметил, что начальник ОКБ, Теодор Максович Орлович  в течение многих лет преподавал в МЭИ[3], хорошо знал круг выпускников и имел некоторую возможность по собственно­му решению отобрать специалистов из ряда выпусков.

– Ну, вашему начальнику крепко повезло! – Воскликнул Дмит­рий Иванович. – У меня был случай, когда постановлением ЦК и Совета Министров было принято решение в течение трёх дней организовать дееспособное предприятие для специальных разработок. Мне было поручено укомплектовать на­учный и инженерно-исследовательский состав в течение двух дней. Дали и право отзыва специалистов из родственных пред­приятий по своему усмотрению. Людей этих я не знал, и време­ни для серьёзного знакомства с ними не было. Из отделов кад­ров смежных предприятий я запросил личные дела специалистов. К концу дня у меня на столе лежало больше сотни папок. На следующий день я представил организационной комиссии требуемый список отобранных сотрудников. Предприятие начало работу, и вскоре мы убедились в удачном подборе научных и технических кадров.

– Но как же вам удалось  меньше чем за сутки так успешно справиться с подбором спецов? Вы же не имели возможности по­видать их, переговорить с ними! – Удивился я.

– Да, не имел. Сначала я начал было знакомиться с их по­служными списками,  читать их многочисленные характеристи­ки... И понял: это – бессмысленно. Вы же знаете, как их пишут! Дело шло к ночи. Я открыл очередное личное дело. На первой странице, как и положено – фотография. Чуть прищу­ренный взгляд, ироничная складка у рта... Да это определённо свой человек!

Похоже, из тех, кого я ищу. И я – решился. Стал отбирать людей, изучая фотографии, главным образом - глаза. К утру штат был укомплектован. Вот такой необычный способ, и такой удачный результат, Не скрою, первые месяцы я был напряжён, но потом успокоился.  Дело было сделано.

Дмитрий Иванович Блохинцев пользовался большим уважением у руководителей государства и мог позволить себе такую вольность при подборе кадров, но я лишний раз убедился, что талантливый учёный тем и значителен, что может использовать нестандартные подходы и решения проблем также в сферах, далёких от науки.

Между тем  наша прогулка по Кара-Дагу подошла к концу. Мы вошли в посёлок. Вечерело. Заходящее солнце высветило розовые складки на склонах лилового Сюрю-кая. На ближайшем перекрёстке нам преградили путь молодые люди с повязками дружинников. Их было трое.

– Вы нарушаете правила общественного порядка, – обратился старший к Дмитрию Ивановичу, – пройдёмте в опорный пункт!

– В чём дело? Как я нарушаю общественный порядок? – Поин­тересовался Блохинцев.

– Вы – в коротких брюках, в таком виде появляться в местах общественного пользования и на улице не положено. Пройдёмте.

Блохинцев был в шортах. Тогда это ещё было в новинку, и как ко всему новому, да к тому же "навеянному западом", власть предержащие относились к шортам предосудительно.

На мою попытку объяснить, что товарищ – Академик и в вопросах культуры поведения вполне разбирается, мне было сказано:

– А вы  вообще  молчите. Как вам не стыдно ходить рядом со старым человеком в коротких штанишках!

Дмитрий Иванович повернулся ко мне и, подняв руку, тихо произнёс:

– Не волнуйтесь! – И обратился к дружинникам: – Ну что же, пройдёмте.

В опорном пункте за столом сидел человек лет пятидесяти. По-видимому, ответственный за дежурство. Сбоку на скамейке – несколько дежурных, вернувшихся с обхода. Шёл ленивый разговор ни о чём. Наше появление внесло в общество явное оживление.

– Вот, – доложил старший, – гражданин ходил по улице в неприличном виде, и мы его задержали.

– А этот что, тоже хулиганил? – Спросил старший, кивая в мою сторону.

Мои чёрные сатиновые шаровары никого не шокиро­вали.

– Да нет, – отозвался старший, – они вместе шли.

– Ну-ну... Так как же вам не стыдно, дорогой гражданин, в таком виде появляться на улице? Здесь же люди ходят, работают, между прочим, дети опять же... А вы в таком виде! На пляже я ещё понимаю, но в городе! А документ при вас есть?

– Есть.

– Предъявите!

– Пожалуйста, – Произнёс Блохинцев и, вынув из кармана, протянул ответственному небольшую красную книжечку. Тот взял удостоверение, раскрыл, потом поднял испуганные глаза на Дми­трия Ивановича, встал... В помещении стало тихо.

– Извините, – Растерянно произнёс ответственный, возвращая документ, – извините, Вы совершенно свободны!

– Я знаю, что свободен. Больше того, я знаю, что нападки на короткие брюки – шорты – чистое самоуправство местного начальства и не имеет никакого законного основания, тем более - в курортном месте. Здесь могут быть и другие люди в шортах, и если я услышу о ваших подобных поступках, у вас будут непри­ятности. Желаю спокойного дежурства.

И обратившись ко мне:

– Пойдём, Эрик.

На улице я спросил у него:

– Что это за магический документ у вас? Неужели удостове­рение Академика?

– Нет, конечно. Удостоверение депутата Верховного Совета Союза ССР. А личность депутата – неприкосновенна. Это они знают. Вот и испугались. Ну, спокойной ночи. До завтра!

И мы разошлись по домам.

Приближался день отъезда Блохинцева в Дубну. Накануне Дмитрий Иванович предложил посетить могилу Максимилиана Волошина. Мы отправились к мысу Тапрак-кая, у основания кото­рого в неглубокой впадине хребта он и был похоронен. Невысо­кое плоское овальное надгробие, сплошь обложенное морской галькой. Во всю его поверхность из крупной светлой гальки выложен крест. Никаких надписей. Только несколько увядших бу­кетиков, оставленных посетителями. Отсюда открывается широ­кий вид на бухту Коктебеля, и вдали, в конце её - на скалу с очертаниями профиля поэта.

Вспомнились и стихи Волошина:

 

...моей мечтой с тех пор напоены

Предгорий героические сны

И Коктебеля каменная  грива;

Его полынь хмельна моей тоской,

Мой стих поёт в волнах его прилива,

И на скале, замкнувшей зыбь залива,

Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

 

Мы постояли у могилы, окинули взглядом бухту. Положили свои немудрёные букетики, собранные по пути сюда, и отправи­лись обратно. Шли некоторое время молча – природа Коктебеля располагает к размышлениям.

– Знаешь, Эрик, – прервал молчание Дмитрий Иванович, – в Париже, у одной из вилл на бульваре Эксельманс стоит бюст Макса Волошина. Правда, на нём не указана его фамилия, а написано: "Бюст Поэта". Когда Волошин был в Пари­же, польский скульптор Виттиг был покорён его выразительным чтением стихов и яркой внешностью. В этой работе Виттиг представил Волошина в качестве обобщённого образа поэта. К сожале­нию, мало, кто об этом знает, но мне – повезло: когда я там был, нашёлся человек, показавший мне это место.

– А вы бывали в Париже, Дмитрий Иванович?

– Бывал...

Академик Блохинцев был, конечно, "выездным", и его периоди­чески командировали за рубеж, но этой темы наши беседы рань­ше не касались. Я воспользовался возможностью продолжить этот разговор и спросил:

– А вот  говорят, что Париж – совершенно необычный город, что его атмосфера буквально завораживает и приводит людей в приподнятое оптимистическое настроение. Это действительно так?

– Да нет, я бы так не сказал. Вообще состояние, которое охватывало меня в Париже, трудно передать конкретными слова­ми. Попробую – сравнением.

– То есть?

– Представь себе, что ты – рыба. Родилась и живёшь в аква­риуме. В замечательном аквариуме с регулярной сменой воды, аэрацией, без каких-либо забот о питании, среди декоративных камней и заботливо высаженных водорослей. Живёшь и горя не знаешь. В один прекрасный день тебя вылавливают сачком и выбрасывают в горную речку, в поток. И тебя несёт, и вода прохладней, чем ты привыкла, и вокруг всё фантасмагорически меняется, и ты пытаешься как-то справиться с собой: одним плавничком шевельнул, другим... И получается! А через пол­часа ты – как дома! И всё легко, просто и доступно. Вот, примерно так я могу передать своё первое восприятие Парижа. Потом, разумеется, наслоились другие впечатления – буль­вары, музеи, Эйфелева башня... Но это уже, так сказать, ме­ханика. А первое, эмоциональное – вот, как я рассказал.

Блохинцев замолчал, а я пытался представить себя в Париже, в этом свежем водовороте, увлекающем посетителей в вольную и непривычную нам жизнь.

Дмитрий Иванович улетел в Москву.

Ещё один раз мы случайно встретились на рубеже семидесятых в Малом Театре на гастролях театра из Парижа «Комеди Франсез». В этот раз он сам, узнав меня, подошёл первым. В антрактах беседовали об отпусках, проведённых в разных концах Союза. Встреча эта была очень тёплой и, к сожалению, последней.

В 1979-м году в  газете „Известия" был опубликован некролог, посвя­щённый Члену-Корреспонденту АН СССР Дмитрию Ивановичу Блохинцеву.

Скончался Дмитрий Иванович скоропостижно во время прогулки на лыжне.

Память о нём я сохраняю с великой благодарностью судьбе, одарившей меня встречами с мудрым и добрым человеком.

 

 Музыкант-кинолюбитель

 

Я всю жизнь снимал кино, у меня всегда была с собой кинокамера, когда ещё видео

не было. Очень увлекался этим делом… Кстати, получив три раза первую премию

как скрипач, я чаще вспоминаю, что один раз получил вторую премию – как кинооператор – на Международном конкурсе кинолюбителей. Это было очень давно, правда. И я этой премией почему-то горжусь больше даже, чем скрипичными.

Игорь БЕЗРОДНЫЙ

„О СЕБЕ И ИСКУССТВЕ“

Интернет-журнал „Вестник“  № 26

 http://www.vestnik.com/issues/97/1209/koi/index.html

 

 

На пляже дома Творчества писателей мы с коллегой однажды расположились рядом с группой, окружавшей моложавого мужчину с аккуратной причёской, его очень приятную жену и их сына трёх-четырёх лет, которого все называли Серёжей. Маму маль­чика звали Светланой, а к главе семейства обращались "Игорь Семёнович". Мы заметили, что большое удовольствие окружающим доставлял Серёжа, когда кто-нибудь подходил к нему с двумя камеш­ками и говорил:

– Серёженька,  послушай! – и выстукивал камешками  некий ритм, – а теперь повтори! – и протягивал Серёже камешки. Серёжа брал их в руки и в точности повторял услышанный ритм. Все вокруг были в восторге. Вскоре мы узнали, что Игорь Семёнович – известный скрипач Игорь Безродный, (я, естест­венно, привык видеть его во фраке, но никак не в плавках), а его супруга Светлана – талантливая  пианистка. Через пару дней мы уже кивали друг другу при встречах. Как-то после очередного испытания Серёжиного чувства ритма я спросил у Игоря Семёновича:

– Как вы считаете, есть у Серёжи музыкальные способности?

– К сожалению, есть, – ответил Игорь Семёнович.

– Но почему "к сожалению"?

– Потому  что он будет лишён детства. Практически, у него не останется свободного времени, всё будет поглощено музы­кой. Так было у меня, так – у Светланы, так у нас и сейчас. Это – нормальная жизнь музыканта.

Спустя несколько дней  я пришёл на пляж со своей первой любительской кинокамерой "Кварц 2х8". Игорь Семёнович обра­тил на неё внимание и, взяв в руки, внимательно изучил аппарат.

– А ведь я тоже кинолюбитель, – сказал он, возвращая мне камеру.

Это было удивительно. Тогда, в начале шестидесятых, кино-любительство только начинало входить в нашу жизнь, и я поинтересовался:

– Давно?

– Уже несколько лет. В одной из зарубежных гастролей я приобрёл портативную камеру под плёнку шестнадцать миллиметров и те­перь пользуюсь ею для семейной хроники и в различных поезд­ках. Жаль, плёнку пока приходится обрабатывать за рубежом - у нас ещё только налаживают эту технику для любителей.

– Да, но зато – шестнадцать миллиметров! – Мечтательно заключил я.

В те годы советских музыкантов и артистов, гастролировав­ших за рубежами нашей родины, было совсем немного, и Игорь Безродный был одним из них.

– Кстати,  у  меня  произошла любопытная  история  с  моим кинолюбительством... – произнёс Безродный.

– Поделитесь! – попросил я, и окружающие меня поддержали:

– Расскажите, пожалуйста, Игорь Семёнович!

– Расскажите!

– Попробую, – решился Игорь Семёнович, и вот  что он нам поведал. Передам эту историю своими словами от его лица.

 

 *  *  *

Пару лет назад один концертный предприниматель организовал мои гастроли в Швейцарии, мне была предоставлена возможность выступить в нескольких крупных городах страны. Концерты про­шли весьма успешно, мой менеджер был доволен и предоставил мне короткий отдых в одном из отелей на берегу Женевского озера, при этом он поинтересовался, что приятное он мог бы для меня сделать.

Я знал, что где-то на берегу женевского озера живёт Чарли Чаплин со своей семьёй, и в ответ на вопрос моего антре­пренёра сказал, что хотел бы посетить Чарли Чаплина.

– Это очень трудно! Чаплин живёт совершенно уединённо и избегает общения с незнакомыми людьми, но я попробую.

Чрез несколько дней мой менеджер сообщил, что всё сложи­лось удачно, и в назначенное время Чаплин ждёт нас.

Мы отправились к Чаплину втроём – антрепренёр, мой акком­паниатор и я. Двухэтажная вилла Чаплина оказалась оборудо­ванной лифтом. Хозяин в светлой домашней одежде приветливо встретил нас и пригласил в небольшой зал с роялем. После недлинной беседы о жизни в Советском Союзе он попросил сыграть что-либо по моему выбору. Чаплин сам отличный скрипач и композитор, играть мастеру наедине более ответ­ственно, чем на обычном концерте, но всё обошлось благо­получно, Чаплин был доволен, и аудиенция стала подходить к концу. Направляясь в гости к Чарли Чаплину я, конечно, взял с собой не только скрипку, но и свою кинокамеру. Однако в течение всего визита так и не представилось случая, чтобы запечатлеть его на плёнку. Перед уходом, уложив скрипку в футляр, я демонстративно потянул лежавшую на диване камеру.

– А это что у Вас такое? – заинтересовался Чаплин.

– Это моя любительская камера, я надеялся снять несколько кадров с Вами...

– Нет-нет! Я никому не разрешаю себя снимать, – перебил меня хозяин, – впрочем... Вы играли мне почти два часа... Ну, пожалуй, в виде гонорара можете снимать меня в течение пяти минут. Сейчас я обеспечу свет! – воскликнул Чаплин и проворно полез под рояль, где находились, по-видимому, некие выключатели специального освещения. Не теряя ни секунды, я начал снимать Чаплина, вылезающего из-под рояля. Выбравшись оттуда, он встал передо мной и застыл в неподвижности. Я жму кнопку съёмки, проходит полминуты, Чаплин и не думает шеве­литься.  Прошла минута.  Никаких  изменений,  в  отчаянии  я прошу:

–  Ну, делайте же что-нибудь!

– Хм! Вы учите меня сниматься в кино?...

Я прекращаю съёмку.  Чаплин удивлённо смотрит на меня и медленно произносит:

– Я действительно не знаю, что мне делать! Ладно, покажу вам несколько па, придуманных под музыку „Титина".

И он напел мелодию,  известную нам по словам:  "...Я Чарли безработный Хожу, как волк голодный..."

Камера моя заработала, Чаплин пошёл на меня своей шлёпающей походкой, сделал глиссе вправо, потом глиссе влево, развернулся спиной ко мне и стал уходить, смешно выбрасывая ступни в стороны.

Вдруг споткнулся, остановился, мягко повернулся к камере,  ещё раз сделал глиссе и, сняв несуществующий котелок,  помахал им, поклонился и вышел из зала, закрыв за собой дверь. Не было на нём котелка, не было знаменитой тросточки, мешковатого черного пиджака и спадающих широких брюк. Не было неотъем­лемых от привычного образа чёрных усиков, и шевелюра была совершенно седая. Но как только он начал двигаться, пред нами возник тот самый Чарли, до боли знакомый! Да что там знакомый – родной,  тот  самый, из фильмов "Золотая лихорадка", "Огни большого города" и "Новые времена"!  По дороге в гостиницу антрепренёр, аккомпа-ниатор и я обсуждали увиденное и согласились,  что нам несказанно повезло при­сутствовать лично при этом чуде актёрского перевоплощения.

Возвращался домой я в счастливом настроении. Трудно ска­зать, чему я был больше рад – успешным гастролям или уни­кальной  съемке  Чарльза  Спенсера  Чаплина,  которую  мне удалось сделать.

Проявлять плёнку – во избежание всяких случайностей - я понёс прямо в камере на Киностудию Документальных фильмов. Директор её – кинооператор Анатолий Дмитриевич Головня – по достоинству оценил отснятый сюжет и заверил, что лично про­следит за обработкой материала.

Днём позже дома утром раздался телефонный звонок, Головня приглашал приехать к нему за проявленным фильмом. Голос его был напряжён. На студии он провёл меня в небольшой просмот­ровой зал, мы уселись, и Анатолий Дмитриевич подал сигнал. Свет погас, засветился экран, появились виды женевского озера, и на них сразу же наехал снизу невесть как попавший в фильмовый канал обрывок плёнки. Он косо застрял в кадровом окне, перекрыв его середину. Открытыми остались только три угла да отверстие перфорации, в которых что-то мелькало. И всё.

В зале стало светло. Анатолий Дмитриевич смотрел на меня с сочувствием.

– Редкое невезенье...

– Да..., – только и мог я произнести.

Действительно, в практике кино – подобные случаи единичны. Но – бывают. При съемке художественных фильмов, а иногда и документальных можно произвести повторную  съемку.  Но  в данном случае...

 

Со своей камерой и с коробкой отлично проявленной плёнки я вернулся домой.

*     *     *

Игорь Семёнович оглядел нас, огорчённых неожиданно горьким завершением такого редкого и интересного эпизода.

– Игорь Семёнович, ну хоть что-нибудь можно высмотреть в этом кусочке? – Спросил я.

– Да нет, не на что там смотреть, иногда, дома в одино­честве я запускаю эту ленту, и мне кажется, что она помогает восстанавливать  в  памяти  детали  этой  встречи,  но  это, конечно, только для меня.

С того дня я при каждой перезарядке камеры внимательно осматриваю, чищу и продуваю фильмовый канал.

                                                                                  Октябрь 2001 года

                                                                                   Дюссельдорф

 

[1] Дмитрий Иванович Блохинцев не был избран Академиком АН СССР. О причинах судить не берусь. В миру, в обиходе его всегда называли Академиком.

[2] Спутника Блохинцевых мне больше встречать не приходилось и, дол­жен сознаться,  что имени его,  к  сожалению,  не помню.  „Николай Григорьевич" – имя условное, да простит он меня.

[3] Московский Ордена Ленина Энергетический институт им. В. М. Молотова.

 

 







<< Назад | Прочтено: 338 | Автор: Наги Э. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы